Грейс Келли. Принцесса Монако - Екатерина Мишаненкова

Наутро Ричардсон горько раскаивался в своем поступке, считая его неэтичным — ведь он был преподавателем Грейс, а не просто обычным приятелем. Но прекратить эти отношения у него не хватило сил, он был безумно влюблен и не мог даже помыслить о расставании. Грейс со своей стороны не слишком хотела, чтобы о ней болтали, будто она спит с преподавателем из корыстных побуждений — ради карьеры, поэтому согласилась держать их роман в тайне. Формально она продолжала оставаться девушкой Херби Миллера, а отношения с Доном Ричардсоном даже ее подругам стали известны только спустя несколько месяцев и очень их изумили.

Между тем они встречались с Ричардсоном каждые выходные и проводили ночь в его обшарпанной съемной квартирке. «Мы занимались любовью в обветшалом доме с поломанной мебелью, — вспоминал он. — Что-то вроде жилища Раскольникова в «Преступлении и наказании»! Место действия нашего романа можно назвать каким угодно, но только не романтичным».

Грейс любила приносить с собой пластинки, под которые она танцевала обнаженной при свете камина, приводя Ричардсона в состояние экстаза.

«Только сумасшедший не согласится, что это великолепное зрелище! — Даже через несколько десятков лет он не мог скрыть восторга, вспоминая эти дни. — Она была очень сексуальной!»

Еще он вспоминал, что Грейс в то время работала манекенщицей и по моде затягивалась в корсет «Веселая вдова». Приходя к нему, она снимала всю одежду, кроме корсета, и в таком виде ходила по квартире, занимаясь обычными бытовыми делами, которые, разумеется, приобретали при этом очень пикантный оттенок. «К ее приходу я обычно разогревал овощной суп «Кэмпбеле», — рассказывал Ричардсон. — Я кормил ее прямо из банки, а после этого мы ложились в постель и предавались любви. А потом она поспешно выпрыгивала из кровати, наспех одевалась и убегала сниматься».

О романе c Херби Миллером Ричардсон не знал, Грейс рассказала ему лишь о том, как она потеряла девственность в Филадельфии. Впрочем, он был слишком опытен, чтобы поверить, что он у нее лишь второй мужчина — в постели она явно хорошо ориентировалась.

«Нимфоманкой я бы ее не назвал, — отвечал он на вопросы дотошных журналистов, интересующихся пикантными подробностями. — Яза свою жизнь встретил парочку таких особ, и их обеих отличала какая-то патологическая ненасытность. Сами они от этого подчас впадали в уныние или же начинали злиться. Им требовалось еще, еще и еще. Грейс была не такая. В постели она была счастлива и всегда знала, когда с нее достаточно. Мы были молоды, и после. скажем, четырех раз она говорила, что хватит. В этом плане Грейс была абсолютно нормальной женщиной. Она испытывала оргазм и радовалась этому. Но я не думаю, что она занималась любовью исключительно ради секса как такового. Ей требовалось нечто большее. Грейс было нужнее тепло объятий и уверенность, что ей ничего не угрожает. Именно к этому она и стремилась всей душой. Она была любительницей этого дела, чего там греха таить. Но по-моему, самым главным для нее оставалось то, что ее обнимают».

Ричардсон, наверное, был самым чутким из возлюбленных Грейс, никто кроме него не сумел так тонко почувствовать, чего ей на самом деле больше всего не хватало в жизни. Хотя возможно, свою роль сыграло то, что он тогда был в похожем состоянии. Незадолго до встречи с Грейс он пережил очень тяжелое расставание с женой и по уши завяз в долгом и выматывающем нервы бракоразводном процессе. Ему тоже была нужна чья-то забота, чье-то душевное тепло.

«Когда я познакомился с Грейс, мы оба, и она, и я, были совершенно одинокими людьми в этом мире — так. две неприкаянные души.» — говорил он. Ему как никому другому было видно, что она никогда не говорит о родителях, и особенно об отце, словно для нее это больное место. Ну что же, ему нужны были любовь и ласка, ей — отцовская забота. Они нашли друг друга.

15. Театр или кино?

Каждый день я выходила из отеля рано утром и возвращалась только поздно вечером. Если у меня не было работы фотомодели, я искала работу в театре, но никто не нанимал меня из-за моего слишком высокого роста.

Пусть Грейс никогда и не пользовалась сексом для того, чтобы помочь своей карьере, но все же она не могла не думать о будущем. Она — актриса, Дон — режиссер, они любят друг друга, значит, из этого следует логичный вывод, что и работать они будут вместе. Она мечтала о том, что у них будет в Филадельфии свой театр, где Дон Ричардсон станет главным режиссером, она — примой, ну а пьесы им, конечно, напишет ее знаменитый дядя Джордж. Красивые наивные фантазии.

Дон Ричардсон относился к ее мечтам очень скептически. И дело было не только в том, что он не видел себя в качестве режиссера провинциального театра. И даже не только в том, что у него вызывало тревогу стремление Грейс непременно добиться успеха именно в Филадельфии, где это увидит ее отец.

Основная сложность была в том, что он, будучи профессионалом, хорошо видел, что замыслы Грейс не соответствуют ее способностям. «Я никогда не заблуждался насчет того, что Грейс будто бы наделена великим актерским талантом, — вспоминал он. — Потрясающая внешность и умение держаться — да. Не стану спорить. Но увы, в ее голосе не было силы, она не умела воздействовать им на зрителя. Она бы никогда не сделала карьеру в театре».

При этом Дон знал, что сама Грейс видит себя только ведущей актрисой, играющей главные роли, причем не простушек, а только героинь. Это было заметно по ее царственной манере держаться, по ее снисходительной и милостивой улыбке — словно она и в жизни исполняла роль принцессы. «Она не ходила как простые смертные, а ступала. А когда садилась, ее осанка оставалась по-королевски прямой». Нет, пытаться убедить Грейс поубавить амбиции было совершенно безнадежно.

К тому же, несмотря на то что профессиональный взгляд говорил ему, что эта девушка никогда не станет театральной примадонной, какое-то внутреннее чутье шептало, что рано ставить на ней крест. Не талантом единым становятся звездами. Есть в ней что-то такое, особенное, надо только понять, как это использовать. Дон Ричардсон чувствовал себя рядом с Грейс кем-то вроде Пигмалиона, которому дали прекрасную статую и предложили найти способ вдохнуть в нее жизнь. «В ней было нечто колдовское, — говорил он. — Она казалась мне чем-то вроде чистого холста, на котором любой желающий мог написать какую угодно картину».

Решение пришло неожиданно, и оно было настолько простым, что Дон Ричардсон даже удивился, как он не мог раньше до этого додуматься. Однажды он рассматривал фотографии Грейс и заметил, насколько живой и прекрасной она выглядит даже на тех снимках, которые сделаны безо всякого специального освещения. Камера действительно «любила» ее, как уже не раз замечали профессиональные фотографы, снимавшие ее для рекламы. Ее можно было щелкнуть в любом ракурсе, и на снимке отпечатывался манящий и загадочный образ, пожалуй, даже более глубокий, чем Грейс была в реальной жизни.