Яблоко по имени Марина - Николай Семченко

Девчонка скользнула взглядом по собаке и тут же снова перевела его на меня.

— Это Паша, — представила меня Зоя.

— Это он? — девчонка почему-то удивилась.

— А это Оля, — кивнула Зойка на девчонку. — Моя двоюродная сестра. Она вчера поздно вечером приехала к нам в гости. Вот, на экскурсию ее привела…

Я понимал, что должен что-то сказать в ответ, но почему-то растерялся. А Мишка, между тем, разливался соловьем:

— Оль, у нас тут весело. Тебе понравится. Если хочешь, я тебя на рыбалку возьму. У меня резиновая лодка есть.

«Ага, — подумал я, — ври больше: у тебя! Это лодка твоего отца. Он тебе ее больше не даст: сколько можно ее протыкать о камни? Мой папа снова твоему отцу одалживал резиновый клей».

Вслух я, конечно, ничего не сказал. Пусть себе хвастает!

— Это тот Паша? — бесцеремонно уточнила Оля у Зойки.

— Да, — Зойка незаметно подпихнула ее локтем: молчи, мол. Но я уже понял, что она что-то рассказывала обо мне своей кузине.

— Мы с ним в одном классе учимся, — продолжала Зоя. — И пока ты спала, вместе в магазин ходили.

— А! Ясно. Колокольчик на нем проверяла, — Оля коротко хохотнула, повернулась к Мишке и, потеряв ко мне интерес, продолжила с ним беседу о рыбалке.

Она, конечно, знала, что красивая: светлые с легкой рыжинкой волосы, чистое лицо — ни красноватых пятен, ни черных точечек угрей, нос — прямой, и ничего, что его кончик чуть-чуть вздернут — он придает ей задорности. Оля, в отличие от Зойки, худенькая, но тощей ее назвать нельзя: тело крепкое, сбитое — наверное, она занимается гимнастикой или хотя бы утренней зарядкой. В те времена ее транслировали по радио. Я просыпался под бодрый призыв: «Начинаем урок утренней гимнастики. Итак, встали в исходное положение: ноги вместе, носки врозь, руки вытянуть в исходном положении — на ширине плеч…».

Несколько раз я даже пытался выполнять упражнения по радио, но победила утренняя сонливость: мне хотелось еще хоть немного полежать, подремать лишних десять минут, пока длилась всеобщая радиогимнастика. К тому же я, как всякий деревенский парень, и без того упражнялся, например, на грядках с картошкой: попробуй-ка прополи пятнадцать соток! А еще надо каждый день таскать в ведрах воду из колодца, колоть дрова, подметать двор, поливать и удобрять помидоры с огурцами, кормить кур — хлопот, в общем, полно. Не то что «руки шире, три-четыре», «два подскока — три прихлопа» или что-то в таком роде!

Деревенские девчонки тоже не лентяйничали. Может, некоторые из них поэтому напоминали пацанов — жилистые, краснолицые, с облупленными носами: солнце жарило немилосердно, и даже если прилепишь на переносицу широкий кленовый лист, он вскоре сползет с нее вместе с потом — его и не заметишь за работой. А вот Оля, сразу видно, девчонка городская: слишком нежная, и потому — особенная.

Папа говорил, что первого мужчину, сравнившего девушку с цветком, можно назвать гением, а уже второго, тем более последующих — пошляками. Но что поделаешь, Ольга напоминала мне белую кувшинку, оказавшуюся в букете из своих желтых тезок: вроде бы форма та же и размеры те же, но как разителен контраст! Я мог бы подумать и в обратном направлении: одна желтая кувшинка среди белых тоже казалась бы особенной. И какой же цветок тогда лучше — белый или желтый? Может, всегда лучше — единственный? Но тогда я ни о чем таком не размышлял. Мне просто хотелось смотреть на городскую девчонку, потому что она совсем не такая, как наши.

— Что уставился? — вдруг спросила она.

Я смутился, но ответил в том смысле, что, мол, глаза есть — они и смотрят, куда хотят.

— Да мне не жалко: смотри! — Оля медленно прикрыла глаза ресницами и так же медленно открыла их.

Черт возьми, их ленивые, размеренные движения напоминали мне движения крылышек бабочки-крапивницы. То же, что мотылек, который задремал, присев на бутон георгина, но попробуй протяни к нему ладонь — тут же взлетит стрелой. Хотя кажется таким равнодушным и почти сонным…

— Я-то вдруг подумала, что у меня что-то не так, — лукаво продолжала Ольга. — Смотрит и смотрит… Зой, он что, на всех девчонок так таращится? Никакого приличия!

— Очень надо мне на тебя смотреть, — буркнул я. — Если хочешь знать, я на гусеницу смотрю.

— Что? Ой! Где гусеница? — Ольга вскочила и заотряхивалась. — Зо-о-ой, убери с меня эту поганку! Ах, я сейчас умру…

Ярко-зеленая мохнатая гусеница, сидевшая на ее платье, между тем уже готовилась переползти с рукава на плечо. Наверняка ее сдуло ветерком с ивы, под которой сидели девчонки.

— Уставился как баран на новые ворота, — бранилась Оля, пока Зойка пыталась веточкой спихнуть гусеницу с рукава. — Нет, чтобы сразу сказать! У меня аллергия на гусениц. Вообще не переношу их. Ой… ах!

Мишка насмешливо переводил взгляд с Ольги на меня и обратно. Он, конечно, понимал, что гусеница абсолютно ни при чем. Может, я ее и не заметил бы, если бы Ольга не начала надо мной подтрунивать. И тут, на мое счастье, обнаружилась этакая зеленая тварь, на которую можно перевести стрелки. Мишка переминался с ноги на ногу, ему явно хотелось вставить мне шпильку, но он не решался, видно, хорошо помнил, как ему досталось на орехи за Марину. С тех пор, кстати, он не задевал меня ни обидным словом, ни тумаком, как прежде.

Зоя наконец сбросила разнесчастную гусеницу на землю и, не глядя на меня, произнесла в пространство:

— Действительно, почему не мог сразу сказать, в чем дело? Черт знает что можно подумать.

И я понял, что она догадалась: ее кузина понравилась мне. Оля продолжала отряхиваться и все спрашивала:

— А вдруг гусеница не одна? Посмотри, Зоя, нет ли еще? Ой, я просто помру, если эта гадость меня коснется!

Зоя успокаивала ее, искоса поглядывая в мою сторону, и все больше мрачнела. А может, на ее лицо просто легла тень от вдруг набежавших облаков?

— Эге, — присвистнул Мишка, взглянув на небо. — Кажется, дождь собирается. Не получится, наверное, у нас сегодня костра.

Картошка тоже повернула голову на бок и посмотрела на облака. Наверное, она все-таки немного понимала человеческий язык. Иногда мы ее разыгрывали. Кто-то говорил, не обращаясь конкретно к собаке, что сегодня печь картошку не будем, и она начинала жалобно поскуливать. Другой сообщал присутствующим, что если Картошка будет себя хорошо вести, то ладно уже — приготовим «пионеров идеал». В ответ дворняжка радостно виляла хвостом и оптимистично взлаивала, видимо, обещала быть паинькой. Но третий снова утверждал, что костер разводить не будем, и Картошка опять становилась грустной. Совпадение? Вряд ли.

Мишка продемонстрировал Ольге эти способности нашей Картошки. Сверх программы собачка даже встала на задние лапы, часто-часто засучила передними лапками, выпрашивая угощение, преданно смотрела в глаза Мишке и тихонько тявкала.