К Барьеру! (запрещённая Дуэль) №25 от 22.06.2010 - К барьеру! (запрещенная Дуэль)

Адвокат Чубайса Шугаев с готовностью поддакнул прокурору, прибавив к его запрещенному списку еще пару фамилий. Создавалось чёткое впечатление, что оба – и прокурор, и адвокат Чубайса - под любым предлогом пытаются скрыть опасных для обвинения свидетелей от глаз и ушей присяжных. Да разве может бывший начальник Службы безопасности РАО «ЕЭС» Платонов со своими сведениями о личной безопасности Чубайса никак «не относиться к делу»? Да разве угрозыск Голицыно, который исследовал на месте происшествия каждую кочку, не годится суду для полного и объективного изучения обстоятельств дела?..

Но судья Пантелеева привычно взяла под козырёк в ответ на распоряжения прокурора и адвоката Чубайса, раболепно отказав в вызове почти всех поименованных ими свидетелей. Конечно же, это беззаконие не позволять защите предъявлять присяжным всех многочисленных свидетелей, показания которых доказывают непричастность подсудимых к происшествию на Митькинском шоссе. Судейско-прокурорскому беззаконию воспротивился адвокат Першин, заявивший отвод судье Пантелеевой.

О! Отвод судьи – это специфически российский судебный ритуал со всеми атрибутами обрядности, ритуал, подобный закликанию шаманом дождя в иссыхающей пустыне, с той лишь разницей, что Бог милостив, изредка, да орошает пустыню живительной влагой, судья же неумолим и не было ещё в истории современного российского правосудия, да и не предвидится такого чуда, чтобы судья сам себя взял, да и отвёл за творимые им вопиющие постоянные многочисленные преступления закона. Привычный и уже обыденный для российских судов, вершимых одним-единственным судьёй, давно уже не избираемым, а назначаемым, а, значит, полностью зависимым от воли и каприза того, кто его назначил, давно уже не имеющим рядом с собой равно сидящим за судейским столом ни одного избираемого народного заседателя, ритуал этот печальный, грустный и смешной начинается с того, что адвокат защиты или подсудимый с обличительным пафосом обреченного зачитывает ходатайство об отводе судьи, приводя в своей трагической речи длиннющий скорбный перечень нарушений, убедительно доказывающий явную заинтересованность судьи в обвинительном исходе процесса. Судья величественно выслушивает отвод самому себе и милостиво разрешает его обсудить. Защита ритуально поддерживает отвод, обвинение, строго следуя церемониалу, его категорически отвергает. Судья объявляет перерыв, чтобы в отдельной комнате и в тишине самому с собой посоветоваться о собственном отводе, как творящему беззаконие в храме Фемиды, и вынести объективное решение. Чуда, разумеется, не случается, да, впрочем, чуда никто и не ждёт - круглых идиотов не наблюдается. Судья отказывает защите в отводе самого себя, и защита с чувством исполненного долга почивает от трудов до следующего повода провести ритуальное закликание судьи.

Впрочем, смысл у адвокатского шаманства все же нашёлся. О нем то ли нечаянно, то ли умышленно проболтался представитель Чубайса, старый друг и задушевное второе «я» главного приватизатора страны Леонид Гозман.

Элегантный, правда, малость запущенный, с выразительной стрижкой Гозман оказался не очень сведущ в ритуальном церемониале отвода судьи и потому неожиданно разоткровенничался, когда судья дежурно спросила его мнение о своем отводе, не очень-то, впрочем, им интересуясь, но Гозман не стерпел выплеснуть до краев переполнявшую его новость: «Ваша Честь, требование Вашего отвода - это защита заранее готовится к опротестованию обвинительного вердикта!».

Психолог по профессии Леонид Гозман рассчитывал, очевидно, посеять панику в стане защиты. Победоносно скосив глаза на подсудимых и с садистским наслаждением почесывая фурункул, Гозман победоносно лучезарно лыбился, но вместо истерики адвокатов защиты слуха его достиг раздраженный, подобный бормотанью индейского петуха, невнятный говор прокурора, озабоченного неуместностью заявления. В среде же защитников и подсудимых повисла изумленная тишина. Откровенность Гозмана была оглушительной. Судебный зал пребывал в оцепенении. Получается, что представитель потерпевшего Чубайса, его лучший друг, наперсник и держатель секретов Леонид Гозман заранее знает, что вердикт будет обвинительным!? Откуда!? Почему он так уверен, что открыто публично козыряет этим? Переговорили с присяжными заседателями? И так «проговорили», что Гозман заранее уверен в обвинительном исходе вердикта: запугали? подкупили?..

Судья пригласила в зал заседаний присяжных заседателей. Ошарашенные откровенностью Гозмана присутствующие в зале пристально всматривались в лица входящих, но лица присяжных по-прежнему дышали непроницаемой независимостью. Дай-то Бог!

Из пятерых вызванных накануне повесткой свидетелей в суд явился лишь один - водитель «Газели» Олег Нечаев, ехавший 17 марта 2005 года в потоке машин по Митькинскому шоссе. Худой, среднего роста тридцатилетний парень заранее извинился: «За давностью могу что-то забыть».

Адвокат Котеночкина попросила его рассказать о виденном пять лет назад.

Нечаев: «Мы ехали по направлению к Москве со скоростью примерно 60 километров в час. Поток автомашин был довольно плотный. Нас обогнал правительственный БМВ и где-то через короткое время мы услышали хлопок, взметнулся столб снега, вся полоса автомашин стала останавливаться. Все они вскоре развернулись и уехали, а моя «Газель» и еще «Ниссан», который со мной столкнулся, остались. Тут мы увидели на дороге черную автомашину, за которой прятался человек. Это продолжалось минут пятнадцать, Потом этот автомобиль уехал. А мы оформляли аварию и были там часов до шести вечера».

Котеночкина: «Как Вы определили, что это был взрыв, а не что-то другое?»

Нечаев: «Был хлопок, потом столб снега и дыма, где-то пониже деревьев».

Котеночкина: «Какие еще машины стояли на дороге?»

Нечаев помнит «Жигули» братьев Вербицких: «Две отечественные машины».

Адвокат подсудимого Квачкова Першин: «Вы слышали какую-либо стрельбу?»

Нечаев: «Нет».

Першин: «Людей в маскхалатах с автоматами видели?»

Нечаев: «Нет».

Першин: «На месте происшествия лес был густой или редкий? На сколько метров он просматривался?»

Нечаев: «Лес был достаточно редкий, он просматривался метров на тридцать-пятьдесят».

Заёрзало обвинение, свидетельство для них не из приятных. Видимость в редколесье на тридцать-пятьдесят метров никак не позволяла большой группе злоумышленников укрыться и раствориться в лесу.

Прокурор: «Какие автомашины остались стоять впереди Вас?»

Нечаев вспомнил для суда абсолютно новое и неожиданное: «Маршрутка» там была, потом уехала в обратную сторону».

Понятно, что маршрутное такси в утреннее время конечно же битком набито народом, да и сам водитель «маршрутки», ехавший впереди Нечаева, явно важный, много увидевший свидетель, тогда почему ни водителя, ни его пассажиров-очевидцев случившегося в уголовном деле не оказалось? «Маршрутку» отпустили с миром, да и всей колонне автомашин позволили уехать, никого не допросив на месте происшествия. И только «Газель» Нечаева, попав в ДТП, случайно вынудила своего хозяина стать свидетелем происшествия. Чему обвинение, как бросалось в глаза на суде, было не очень радо.

Прокурор: «Эпицентр взрыва от Вас где находился?»

Нечаев: «Ориентировочно там, где стоял черный автомобиль. Меньше, чем в ста метрах от меня».

Еще одна новость: эпицентр взрыва возле машины Мицубиси! Так почему же взрывотехническая экспертиза ее не приняла в расчет? Из-за ничтожности повреждений?..

Прокурор понимает, что спросил неудачно, пытается переключить внимание на другой факт: «Мужчина за автомобилем что делал, когда прятался?».

Нечаев простодушно: «Он по мобильнику разговаривал».

Картинка покушения рисовалась комичной: сидит себе человек за машиной, вроде от обстрела прячется, и калякает как ни в чём не бывало по мобильному телефону. Телефонный разговор его, похоже, был не секундный, коль успел накрепко отложиться в памяти несколько раз кидавшего в сторону черной машины взгляды свидетеля Нечаева.

Прокурор: «То, что случилось, как-либо отразилось на Вашем моральном самочувствии?»

Нечаев возмущенно вскидывается: «Конечно! До шести вечера мы находились там без еды и сигарет!».

Прокурор вовсе не это имел в виду, поэтому формулирует вопрос заново: «А потом, когда Вы обо всем узнали что случилось, Вы испытали удовольствие?».

Нечаев озадаченно уставился на прокурора, подозревая какой-то подвох, на всякий случай, чтобы не записали в сообщники, замотал головой: «Не-е-т».

Вопрос и в самом деле вышел у прокурора двусмысленный. Ведь удовольствие можно было получить как от чудесного спасения Чубайса, так и от дерзкой попытки его проучить. Впрочем, спроси прокурор иначе, вышла бы та же двусмысленность: неудовольствие - от трепета за жизнь главного энергетика России или от неудачи косоруких налетчиков?..