Европолис - Жан Барт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Портовый врач с суровым видом поднялся на борт. Через несколько минут он появился у трапа с медицинским заключением в руках. Громко и торжественно он произнес сакраментальные слова, которые толпа ожидала, затаив дыхание:
— Все в порядке!
Первым бросился на пароход Ахилл Ксидиас — это было его право как старшего грузчика почтовых судов. У трапа с двумя туго набитыми чемоданами стоял слегка растерявшийся старичок небольшого роста. Ахилл набросился на него. Он вырвал у него чемоданы и, не выпуская их из рук, начал обнимать растерявшегося старика, тиская его в своих железных объятиях.
— Никола! Эх! Николаки! Ты! Не узнаешь, что ль? Да я же Ахилл! Твой двоюродный… — приговаривал он, чмокая его в обе щеки толстыми вывороченными губами.
Только оттертый другими родственниками, нахлынувшими на палубу, Ахилл оторвался от своего двоюродного брата Николы Марулиса.
Объятьям и поцелуям не было конца. «Николаки! Николаки!» — все время слышалось среди всхлипываний и восклицаний. Стамати, вытирая слезы, глубоко вздыхал. Олимпия причитала и заливалась слезами, как на похоронах. После родственников пошли друзья и все любопытные, которым удалось прорвать кордон. Все толкались, чтобы пощупать американца или хотя бы взглянуть на него поближе.
Совершенно сбитый с толку старик с влажными глазами никого не узнавал из окружавших его людей, задыхаясь в страшной толчее. Его подхватили на руки и так снесли на дебаркадер. Только тут он на мгновенье пришел в себя и стал растерянно оглядываться вокруг, словно что-то забыл на пароходе. Губы у него дрожали, и он все повторял никому непонятные слова.
— Багаж ищет, — подсказал кто-то из толпы.
— Здесь он, здесь! Пусть не беспокоится! — раздался глубокий надтреснутый бас, и с парохода спустился Ахилл Ксидиас, нагруженный чемоданами. За его спиной на трапе вдруг появилась стройная фигурка смуглянки, которую все видели на палубе, когда причаливал пароход.
— Эвантия! Эвантия! — оживившись, воскликнул старик и произнес еще несколько слов на непонятном языке. — Это моя дочь, — добавил он смущенно на ломаном греческом языке.
На миг воцарилось молчание. Удивленные взгляды устремились к пароходу.
Эвантия, оробев от такого количества глаз, рассматривающих ее, спускалась медленно, глядя себе под ноги.
Переступив последнюю ступеньку, она попала в объятия Олимпии, которая принялась ее целовать, не в силах вымолвить ни слова, потому что ее душили бурные рыдания.
Пенелопа властно, энергично работая локтями, пробилась вперед и, ласково обняв девушку за талию, решительно притянула ее к себе.
Девушка испуганно обернулась, не понимая, что же хотят от нее эти женщины, суетящиеся вокруг. С трудом она прокладывала себе дорогу среди людей, которые протягивали к ней руки, чтобы заключить ее в объятия. Она сошла на берег, прижимая к груди какое-то живое существо, завернутое в шерстяной платок.
— Это собачка!
— Да нет — кошка…
Ребятишки, сгорая от любопытства, вытягивали шеи, чтобы увидеть, что же это такое. Какой-то отчаянный мальчишка вздумал было пощупать зверька. И вдруг из узелка неожиданно высунулась взъерошенная мордочка со сверкающими, словно две блестящие бусинки, глазами. Испуганный мальчишка отдернул руки и в восторге закричал:
— Обезьянка! Это обезьянка!
— Арапка привезла обезьяну! — загалдели ребятишки, сделав радостное открытие.
Вся процессия двинулась в путь.
Уставший американец шагал тяжело, поддерживаемый под руки с одной стороны Стамати, с другой Нику Политиком.
Перед кофейней толпа остановилась в нерешительности.
Стамати легонько подталкивал американца к дверям, и тот не понимал, почему Нику Политик продолжал тянуть его за руку.
— Сюда! Сюда! В кофейню! — закричали из толпы.
— Дальше! Дальше! В парикмахерскую! — настойчиво возражали им другие.
Американец, сбитый с толку, остановился среди шумной толпы, которая топталась на месте. Конфликт разрешился сам собой, когда раздался густой, словно бычий рев, голос Ахилла Ксидиаса:
— Все в порядке! Багаж наверху у Стамати.
Толпа стала растекаться по порту.
Побежденная партия удалялась, громко протестуя.
Побледневший Нику Политик вошел в дом, сжав кулаки и цедя сквозь зубы:
— Значит, кто смел, тот и съел… Силком захватить человека… Но мы еще посмотрим.
Олимпия упала в кресло в парикмахерской. Шумные рыдания перемежались у нее нервной икотой.
Две соседки, чтобы успокоить Олимпию, растирали ей виски, истратив на это целый флакон одеколона.
Американец провел бессонную ночь. Он лежал, подложив руки под голову и устремив глаза в потолок.
Эвантии, которая столько дней и ночей провела на воде, казалось, что она все еще плывет на пароходе. Она то впадала в забытье, то просыпалась. Ее не оставляло ощущение, что и дом и все вокруг слегка покачивается.
Лежавшая в постели обезьянка, дрожа как осенний лист, испуганно куталась в шерстяной платок. Ее глазки, поблескивающие будто две искорки, глядели прямо в глаза девушки, словно желая что-то сказать на своем языке хозяйке, которая гладила обезьянку и спрашивала ее:
— Лулу, тебе холодно или страшно? Скажи мне, Лулу…
ГЛАВА IV
Утром Пенелопа принесла гостям в постель кофе с молоком, сливочное масло и английский мармелад.
С материнской заботливостью она помогла Эвантии одеться, расчесала ее пышные волосы и, расцеловав в обе щеки, ласково сказала:
— Знай, что с сегодняшнего дня у тебя есть старшая сестра, которая тебя любит. Ей ты можешь довериться во всем.
Когда американец с девушкой спустились вниз, в кофейню, Пенелопа осталась наверху, чтобы убрать комнаты. Воспользовавшись случаем, она из любопытства перерыла весь багаж американца.
Однако того, что искала, она не обнаружила. Единственную бумажку в пять долларов нашла она в засаленной записной книжке. Пенелопа осторожно вытянула ее, внимательно рассмотрела на свет и положила на место.
С раннего утра люди стали собираться в кофейню Стамати. Консул, священник и все почетные члены греческой колонии были тут как тут. Некоторые с серьезным видом пили турецкий кофе, другие нервно курили, ожидая, когда же спустится сверху американец. Пестрая толпа двигалась по набережной, не сводя глаз с двери, выходящей на балкон. Обезьянка, ухватившись передней лапой за решетку, проделывала акробатические номера, с любопытством поглядывая вниз на толпу. Несколько ребятишек дразнили ее, бросая кусочки хлеба, которые обезьянка подхватывала на лету задними лапами.
Чтобы предупредить возможную стычку между партиями, консул, будучи дальновидным дипломатом, занял место по правую сторону от американца и сделал знак священнику, чтобы тот встал по левую.
Свежая и улыбающаяся Эвантия оказалась в обществе молодого галантного секретаря Фифаки Папагаланиса, племянника консула. Задумчивый Стамати шел рядом с Ахиллом, который, сияя от радости, нес на руке плащ американца.
Насупленный Нику Политик выступал сзади, что-то недовольно бурча.
Осмотрев мимоходом все торговые конторы, пароходы и элеваторы, вновь прибывшие наведались и в греческую церковь, которая нуждалась
