Команда Альфа - Миклош Сабо

Хорошо помню, как я подошел к воротам, у которых с неподвижностью статуи стоял солдат военной полиции. Возможно, я по-своему разумею понятие элегантности, но должен признаться, что изысканность в одежде этого человека просто поразила меня.

Все на нем сияло чистотой и было, казалось, только что отутюжено. Нигде ни одной морщинки. Белые ремни сверкали в лучах заходящего солнца. Ботинки, хранившие на себе следы усердной обработки щетками и суконками, блестели, как лакированные.

Когда я предъявил ему свое направление, он даже не взглянул на него и продолжал, не мигая, стоять, как будто меня вообще не существовало.

Мне не оставалось ничего другого, как отважиться войти в ворота и самому разыскать канцелярию.

Писарь, который держался здесь хозяином, указал комнату, где мне предстояло жить одному в течение долгих недель.

Утром меня отвели к командиру. Я стоял навытяжку перед полковником со строгими глазами и суровыми чертами лица. Его подстриженные ежиком волосы были с сильной проседью. По тому, как он взглянул на меня, я понял, какая тяжелая жизнь мне здесь уготована.

— Я ознакомился с вашей характеристикой. Если вы и у нас будете так же прилежны, то мы с вами проживем без конфликтов. Одно вы должны четко усвоить: в наших рядах — это относится и к курсантам — требуется четкое соблюдение всех правил установленного распорядка. В этом мы не признаем попустительств, не знаем пощады. Если мы для вас чересчур строги, можете идти. Переведем вас на другие курсы, где легче, но меньше жалованье и, разумеется, меньше славы. Солдат же военной полиции — это как бы совесть американской армии!

— Господин полковник… — начал я.

— Постойте! — Он повелительно поднял руку. И тут же нажал одну из кнопок на письменном столе.

Настала напряженная тишина. Он молчал, а я говорить не имел права.

Минуты через две вошел солдат военной полиции. Не тот, которого я видел у ворот, но такой же подтянутый, отглаженный, безупречный, элегантный.

— Вот, посмотрите! — указал на него полковник. — Вам придется стать точно таким! Учтите, никаких скидок! Ну как, согласны?

— Так точно, господин полковник!

Он впервые улыбнулся, с тех пор как мы познакомились.

— Молодец! Между прочим, следом за вами выслали сюда документ о вашем повышении. — И он протянул мне руку.

Больше такой учтивости с его стороны я не замечал, разве что после экзаменов.

В общем я теперь E-3, рядовой первого класса.

Прежде всего на курсах меня снабдили деньгами и послали за покупками.

Мне показалось странным, что я должен закупать линейки и тому подобную чепуху, требующуюся для наведения всяческого блеска.

Занятия проходили ежедневно, двенадцать часов подряд, по следующей программе:

Когда применять резиновую дубинку?

Куда следует ударить, чтобы оглушить?

Куда бить, чтобы у противника получился перелом предплечья, ребра?

Как пользоваться оружием в толпе?

Когда надо стрелять в воздух?

Когда стрелять в подозрительного человека или беглеца?

Когда стрелять по демонстрантам?

В чем отличие действий при исполнении служебных обязанностей на территории США от действий на территории иной державы? Каковы меры, применяемые в европейской, азиатской и африканской зонах?

Как должно держаться с белыми и как с цветными?

Как обезвредить пойманного человека?

Как одеваются наручники?..

Только вы не думайте, что это все, чему нас учили.

Отдельную дисциплину составляли правила и регулирование уличного движения. Особое внимание уделялось изучению полицейского кода, тайн применения условных обозначений. По целым дням мы возились с техникой обыска. Заниматься приходилось много. Даже для того, чтобы научиться подставлять ножку, требовалась длительная тренировка.

Если жизнь в Форт-Джэксоне мне порядком надоела, то здесь она мне попросту опротивела. Только упрямство несло меня дальше по этому пути, да еще самолюбие не давало отступать.

У нас даже для сна не оставалось времени, не говоря уже о чем-нибудь ином. В лучшем случае нам отводилось для отдыха два с половиной — три часа.

Вы помните, как полковник, начальник школы, представил мне в первое же утро одного «эм пи», являвшего собой ходячий образец аккуратности?

Так вот, мы должны были стать похожими на него. Малейшая морщинка на френче или куртке, на вороте рубашки — и тотчас же снижалась оценка. От нас требовалось, чтобы складки на брюках соперничали с лезвием бритвы. Ботинкам полагалось сиять, как окнам после тщательной протирки. Головной убор следовало носить так, чтобы он ни на полсантиметра не был выше или ниже середины лба.

В таком же порядке требовалось содержать комнату и запасное обмундирование.

Был полдень. Мы, курсанты, ждали обеда, не столько ради еды, сколько ради короткой передышки для наших измученных тел и душ. Я вымыл руки. Достал чистый носовой платок — я был простужен: меня накануне утром прохватил сильный ветер — и направился было в столовую.

Но не успел я дойти до двери своей комнаты, как ее осторожно отворили снаружи. Вошли старший лейтенант и сержант.

— Курсант, к окну шагом марш! — скомандовал старший лейтенант. — Кру-гом! Расстегните френч!

Откройте шкаф! Поднимите руки!

Все, что было на мне и в моей комнате, подверглось тщательному осмотру.

Одежда моя была безупречна, ведь я ежедневно, встав на рассвете, гладил и чистил ее.

Сержант сосчитал сложенные на полке рубашки — не окажется ли их больше положенного количества.

После этого он встал перед шкафом на стул и измерил, точно ли по уставу, на должном ли расстоянии от края шкафа лежит лаковый парадный поясной ремень.

Взял его и, будто под лупой, стал разглядывать от одного конца до другого, до пряжки. Только напрасно! Я и с ремнем возился каждый день: раскручивал его, натирал до блеска, снова сворачивал по мерке в десять дюймов и натягивал на прямоугольный кусочек картона. После этого водворял его на шкаф с левой стороны, на точно установленное место. Намотанный на картон ремень стоял там, словно дорогая миниатюра или всеми почитаемая реликвия.

Не скрывая досады, сержант молча спрыгнул со стула. Старший лейтенант, не произнося ни слова, уставился на меня…

И вдруг, словно осененный блестящей идеей, быстро подошел к моему столу. Взял у сержанта измеритель, приставил его к пепельнице. Нагнулся. Прищурил один глаз, стараясь обнаружить щель между измерителем и пепельницей.

— Бумагу! — распорядился он коротко.

Сержант протянул ему лист бумаги.