Экзотики - Евгений Салиас

Дубовскій, прочитавшій адресъ на листкѣ, сидѣлъ пораженный. Улица была — его улица, Avenue de Wagram. Но этого мало. Нумеръ его дома былъ четный, а нумеръ дома англичанина нечетный, но стояли оба дома окно въ окно. Дубовскій вдругъ испугался.

«Что же это? — подумалось ему. — Это ужъ не ловкачъ, это, пожалуй, мастеръ-виртуозъ. Оставалось только нанять квартиру въ одномъ этажѣ съ нами, да въ каменной стѣнѣ проломать потайную дверь, да и бывать у Любочки въ гостяхъ, когда вздумается».

Видя смущеніе Дубовскаго, Герцлихъ, конечно, освѣдомился, въ чемъ дѣло и что такое тревожитъ друга. Этотъ сталъ отнѣкиваться, говорить, что «ничего особеннаго — пустяки», но баронъ мягко, добродушно, съ оттѣнкомъ искренняго сочувствія, заставилъ его подумать, что одна голова хороша, а двѣ лучше.

Онъ зналъ барона Герцлиха давно, игралъ на биржѣ, такъ сказать, подъ его попечительствомъ, и наивно ожидалъ сдѣлаться богатымъ человѣкомъ, благодаря совѣтамъ барона, которымъ, однако, зачастую не слѣдовалъ, увлекаясь въ пылу игры. Многое, о чемъ они совѣщались и что предпринимали, оставалось въ тайнѣ между ними. Что же изъ того, если у нихъ явится еще одна тайна — нелѣпое увлеченіе Любочки?

И Дубовскій неожиданно для себя разсказалъ все, что его смущало, до малѣйшихъ подробностей. Герцлихъ выслушалъ, насупился, и казалось, что онъ буквально того же мнѣнія на все приключеніе. Послѣ нѣсколькихъ мгновеній молчанія онѣ выговорилъ:

— Кажется, я могу вамъ помочь!

— Какъ? — воскликнулъ Дубовскій. — Разстроить дуэль тотчасъ же?

— Дуэль — чортъ съ ней! Разстроить бракъ, а дуэль не трудно! Кажется, почти навѣрное я могу вамъ помочь.

— Какъ я вамъ буду благодаренъ, баронъ! — воскликнулъ Дубовскій, свѣтлѣя лицомъ.

На вопросъ его, что и какъ можетъ сдѣлать Герцлихъ, этотъ отозвался, смѣясь:

— Не совсѣмъ я… А я направлю васъ къ одному человѣчку, а онъ можетъ очень многое. И вы сами его знаете, но вслѣдствіе извѣстной неопытности и наивности, извините меня, въ качествѣ русскаго барина, вы мало обратили вниманія на этого человѣка и не сошлись съ нимъ такъ, какъ могли бы сойтись. А этотъ человѣкъ — золото истинное. И хотя бы вотъ сейчасъ вновь у меня доказательство въ рукахъ, насколько этотъ человѣкъ бываетъ полезенъ. Сколько уже разъ обращался я къ нему, прося услужить по самымъ разнообразнымъ вопросамъ, въ самыхъ разнообразныхъ дѣлахъ.

— Кто же это такой?

— А это…

И такъ какъ Герцлихъ съ Дубовскимъ говорили по-французски, то баронъ сказалъ:

— M-r Georges Hastings!

— Что вы?! — изумляясь, отвѣтилъ Дубовскій по-русски. — Егоръ Егоровичъ!

— Ну да, Егоръ Егоровичъ! — отозвался Герцлихъ по-русски, но съ страннымъ характернымъ акцентомъ.

Изъ-за этого акцента онъ и предпочиталъ французскій языкъ русскому.

— Но что же онъ тутъ можетъ, помилуйте! — изумился Дубовскій.

— Онъ можетъ все во многихъ и многихъ дѣлахъ. Повторяю вамъ, познакомьтесь съ нимъ ближе! Это — воплощенная omnipotentia. Этотъ человѣкъ можетъ замѣнить для иного цѣлую массу сношеній и связей. Лучше знать его одного, чѣмъ знать въ какой-нибудь столицѣ близко десять-пятнадцать семействъ высокопоставленныхъ людей.

— Да полноте, что вы! — изумился Дубовскій.

— Вѣрно! Я вамъ это сто разъ говорилъ, но вы всегда относились какъ-то шутя или думали, что я преувеличиваю. А вотъ теперь по поводу приключенія съ вашей племянницей я вамъ докажу или, вѣрнѣе, онъ самъ вамъ докажетъ, что онъ, какъ говорятъ русскіе, рука владыка, или по древнему: omnipotentia.

Дубовскій горячо поблагодарилъ барона и, побесѣдовавъ немного о дѣлахъ, о биржѣ — уѣхалъ довольный и болѣе спокойный.

Между тѣмъ, покуда русскій сановникъ и биржевой игрокъ хлопоталъ вслѣдствіе приключенія съ племянницей и нечаянно напалъ на важнаго помощника, Эми оказалась нежданно совершенно въ такомъ же положеніи въ тотъ же самый день.

Пріѣхавъ къ графинѣ Нордъ-Остъ, объяснившись съ ней и разсказавъ все, Эми попросила ея совѣта, какъ быть въ виду если не отказа дяди, то все-таки несогласія. Графиня, конечно, была очень мало заинтересована тѣмъ, удастся ли Эми Скритицнной выйти замужъ за англичанина. Единственное, что ее озабочивало и тревожило, былъ поединокъ.

Поговоривъ немного, и графиня, и Эми замолчали и задумались. И тишина долго царила въ комнатѣ. Лицо красавицы-графини стало совершенно сумрачнымъ, и наконецъ послѣ долгихъ размышленій она сказала:

— Вотъ что, Любовь Борисовна! мы ничего вдвоемъ не придумаемъ и ничего не сдѣлаемъ. Вы хотите спасти человѣка вамъ близкаго; я хочу спасти человѣка, который… какъ бы вамъ сказать? — мнѣ не близкій, но очень близкій одной женщинѣ, которая для меня все равно что сестра. Если бы вы были замужней женщиной, я бы вамъ сказала все до мелочей, но этого не нужно. Хотите ли вы меня послушаться?

— Еще бы, графиня! Я, какъ утопающая, готова схватиться за соломинку, а я увѣрена, что вы не соломинку предлагаете.

— Пожалуй да, пожалуй нѣтъ, а кажется мнѣ, что нѣтъ. Во всякомъ случаѣ это или соломинка, или настоящій морской канатъ, на которомъ можно прицѣпить цѣлый корабль.

Графиня разсмѣялась, но странно звенящимъ, сухимъ смѣхомъ. Видно было, что ей далеко не до шутокъ.

— Вотъ мое предложеніе! Располагаете ли вы собою, какъ вамъ вздумается, по собственной волѣ, или должны просить позволенія у вашего дяди?

— Совершенно располагаю сама.

— Такъ что можете сейчасъ же ѣхать со мной въ гости?

— Конечно, графиня!

Нордъ-Остъ приказала закладывать карету и попросила позволенія заняться на секунду собой въ спальнѣ pour un brin de toilette. Несмотря на тревожное душевное состояніе, графиня пробыла въ своемъ будуарѣ немножко менѣе часа и вышла вновь въ гостиную, какъ всегда красивой, юной и блестящей женщиной, не имѣющей, казалось, лѣтъ. Ей было и двадцать семь, и девятнадцать, смотря по тому, въ какомъ она находилась настроеніи духа или въ какомъ туалетѣ.

Золотисто-рыжеватая, съ молочно-бѣлой кожей лица и рукъ, графиня, въ черномъ бархатномъ платьѣ, которое ложилось на ней тяжелыми складками, казалась положительно дѣвушкой, не достигшей двадцати лѣтъ.

— Куда же мы ѣдемъ? — спросила Эми.

— Къ вашей хорошей знакомой, съ которой вы сегодня, я надѣюсь, сойдетесь окончательно и которая не только поможетъ намъ обѣимъ, но спасетъ насъ обѣихъ; Это женщина умнѣйшая и на всѣ руки, женщина опытная, дальновидная, проницательная, однимъ словомъ, у нея всѣ тѣ качества, которыхъ у насъ съ вами нѣтъ. Это — баронесса Фуртъ.

— Я ее не знаю! — почти воскликнула Эми.

— Какъ не знаете? Мы обѣ вчера вмѣстѣ съ ней разговаривали.

Эми изумленнымъ взоромъ глядѣла на графиню.

— Что съ вами? Вспомните! Мы вчера втроемъ говорили у виконтессы Бергаренъ въ маленькой гостиной, помните, по-русски?

— Баронесса Вертгеймъ?! — воскликнула Эми.

— Ну, да! Ахъ, вы зовете ее иначе! Вы правы! Я по старой привычкѣ зову ее иначе. Ея фамилія — Фуртъ-фонъ-Вертгеймъ. Ну, ѣдемте!

Въ каретѣ Эми по своей природной правдивости и откровенности заявила графинѣ, что ея дядя почему-то считаетъ m-me Вертгеймъ странной и темной личностью, которая пролѣзла въ общество.

— Quelle idée! — воскликнула графиня. — Не она пролѣзаетъ, а къ ней всѣ лѣзутъ. Кто только у нея не бываетъ! Недавно пріѣзжій китайскій посланникъ былъ у нея съ визитомъ. Одинъ изъ орлеанскихъ принцевъ, каждый разъ, что бываетъ въ Парижѣ, заѣзжаетъ къ ней.

— Вотъ какъ!

— Наконецъ, она самая добрая женщина, какую я когда-либо встрѣчала. Многіе ей многимъ обязаны. Да зачѣмъ далеко ходить. Я ей такъ многимъ обязана, что во вѣкъ не сосчитаюсь.

— Vrai? — дивилась Эми.

— Наконецъ, я вамъ повторяю, это — умнѣйшая женщина. А въ такихъ случаяхъ, какъ наше общее съ вами теперешнее дѣло, баронесса — неоцѣненный человѣкъ…

И послѣ мгновеннаго молчанья графиня прибавила, смѣясь:

— У нея одинъ порокъ. Но ужасный. Quelque chose de monstrueux.

— Что такое?..

— Спросите лучше: кто такой? Это ея дочь, которую всѣ зовутъ «Кисъ-Кисъ», а она не кошечка, она скорѣе — щенокъ, пантера.

— Она вѣдь почти еще ребенокъ, — замѣтила Эми.

— Ей нѣтъ еще шестнадцати лѣтъ. Правда. Но на дѣлѣ иногда кажется, что ей двадцать пять и болѣе.

— Почему?

— Она развита не по лѣтамъ, эта soit disant «кошечка».

— Тѣмъ лучше, графиня.

— Нѣтъ. Вы меня не понимаете. Впрочемъ оставимъ этотъ разговоръ. Я, какъ другъ баронессы, не должна дурно говорить даже объ этомъ дьяволенкѣ, ce diablotin.

— О, о! — воскликнула Эми удивленная. — За что вы такъ ее называете?

Въ эту минуту карета повернула въ узкую улицу, въ концѣ которой виднѣлся Люксембургскій садъ, и графиня вмѣсто отвѣта выговорила:- Nous y voilà!

XIV

Карета миновала большой порталъ стариннаго стиля и въѣхала въ узкій и длинный дворъ въ родѣ корридора. Стѣны двухъ сосѣднихъ домовъ, выходящихъ на улицу и сдавившихъ этотъ въѣздъ, были сверху до низу сплошь покрыты сѣрой сѣтью вѣтвей плюща, теперь безъ листвы.