Старинные Чешские Сказания - Алоис Ирасек

Оцепенел Страба, сам себе не поверил. Вдруг, словно призрак, встала за ним мачеха в белом покрывале; пристально и строго смотрела она своими серыми глазами на мертвую.

– Откинь ей волосы! – сказала она мрачно. Взволнованный страшным предчувствием, откинул Страба

густые прекрасные волосы своей молодой жены с правого виска. Откинул волосы – и увидел на том месте кровавую рану. Поспешно откинул он волосы с левого виска и опять увидел кровавую рану.

Онемев от ужаса, весь дрожа, торопливо открыл Страба сумку и выхватил из нее отрубленные уши с окровавленными серьгами. Да, это были уши его жены; он узнал их. Понял он, кто был тот враг, что напал на него в бою и хотел его зарубить; понял Страба, что убил он свою жену. И вспомнилось ему, как задумчива была жена перед его отъездом, какую странную песню пела она.

– Ты это знала еще тогда! – вскричал он, глядя на мачеху.

– Но ты бы мне не поверил. Весь ты был во власти ее чар. А она была чешка и ненавидела нас. Иди принеси в ущелье жертву богам.И Страба, приказав, чтобы мертвое тело вынесли за ограду деревни, удрученный горем, словно во власти тяжелого сна, пошел к мрачному ущелью вслед за своей мачехой.

ДУРИНК И НЕКЛАН

Словно мрачная тень, пала печаль на Лучанскую землю. В каждом роде, в каждом селенье оплакивали павших в бою близких. Горько рыдая, вспоминали лучане Турское поле, где полегли самые сильные, самые смелые из лучанских мужей. Тяжела была мысль, что нет уж их больше в живых, что тела их не преданы, как подобает, сожжению, а остались на поле битвы на растерзание хищникам.

К горю присоединился страх. Пронеслась весть, что чехи из Турска идут на Лучанскую землю и уже вступили в ее пределы. Ужас охватил лучан. Люди бежали в глубь страны, к замкам, в леса, и с трепетом передавали друг другу, что собрались чехи мстить всему Лучанскому краю.

Не напрасны были те слова, и не страх один был их причиной. О том говорили видимые днем черные столбы и тучи дыма над пожарами; ночью небосвод озаряло зловещее зарево. Горели селенья, гибли в море пламени поля с богатым урожаем, и ветер далеко вокруг разносил дым и смрадный запах пожарищ.

И не от кого было ждать защиты, ибо осталось навеки на Турском поле все лучанское воинство.

Неприятель быстро продвигался и захватывал жупу за жупой. Повсюду лучане униженно просили о милости и сдавались пражскому князю. По приказу Неклана, были разрушены и преданы огню лучанские замки Властислава и иные, а также его крепость в Луках, над рекой Огрой.

Властиславова сына нигде не нашли. Говорили, что он спрятан в хижине бедной старухи на берегу реки среди скал.

Послал туда Неклан своих воинов, и через два дня предстал перед ним крошка-сирота, единственный сын Властислава. Шелковистые золотые волосы мальчика завивались кудрями; еще не коснулись их острые ножницы[16]. Прелестный пятилетний ребенок, не сознавая опасности, в которой находится, встал перед врагом своего отца, устремив на него простодушно свои ясные глазки, и поклонился, как тому был научен.

И сжалился князь Неклан над ребенком, над его милым личиком, юностью и несчастной судьбой. Ни волоска не тронул его, даже не увел в плен. Оставил его Неклан на родине, в крае Лучанском, и приказал выстроить ему замок, чтобы сын воеводы имел достойное жилище. Назвали тот замок Драгушем. Прочным он не был; намеренно повелел Неклан построить его на открытом, ровном месте, чтобы не мог тот замок стать оплотом лучан, если бы вздумали они возмутиться и выйти из повиновения.

Возвратился Неклан в Чехию и въехал в свой Пражский замок со славой и богатой добычей. Обильные жертвы принес он богам в благодарность за то, что даровали они чехам победу; тот враг, о котором со страхом думал он утром, пробуждаясь ото сна, днем и вечером, укладываясь спать на мягкое ложе, враг, который еще недавно нарушал его сон и покой, был уничтожен. Покорено было гордое племя лучан, а будущий наследник Властислава, малолетний Збислав, жил тихо и уединенно в замке Драгуше. С ним поселился его воспитатель, по имени Дуринк, который при жизни Властислава был у него в большом доверии.

Положился на Дуринка и князь Неклан: вверил ему и Збислава и замок Драгуш.

Минуло лето, прошла осень, настала зима – первая зима после Турской битвы, после смерти Властислава. Дни укорачивались, становились все темней и мрачней. И с каждым днем мрачнели мысли Дуринка. Тревожно ходил он по замку, нигде не находя покоя. Неотступно, как тень, преследовала его черная мысль. Честолюбие и алчность породили ее. Неустанно шептал ему внутренний голос:

«Убей, убей ребенка! Неклан, верно, ночи не спит, думая о том, что сын Властислава живет на белом свете. Погуби мальчика – тем успокоишь ты князя, и щедро наградит он тебя. Этот замок, которым ты управляешь за мальчика, весь окрестный край будут твоими. Станешь хозяином и владыкой, а не управителем, не холопом. Неоценимую услугу окажешь ты пражскому князю, если избавишь его навсегда от ребенка».

Мучила его эта алчная мысль непрестанно, и не мог он ее отогнать. Снова и снова возвращалась она, лишь только оставался Дуринк в одиночестве. Но бывало, что, сидя со Збиславом в зимние сумерки у пылающего очага, отдавался он тем злым думам. Дивился мальчик, что Дуринк так задумчив, так странно глядит на него из-под густых бровей своими зеленоватыми глазами. Но ребенок быстро успокаивался, когда воспитатель, опомнившись, гладил его по золотистым кудрям и ласково с ним заговаривал.

И так же ласково позвал раз Збислава Дуринк пойти с ним на реку ловить рыбу. Мальчик подпрыгнул от радости и, надев шапку и тулупчик, охотно выбежал на улицу. Затаив в сердце злой умысел, взял Дуринк секиру[17], сказав, что прорубит ею лед и достанет рыбок. Збислав весело прыгал возле Дуринка.

Протоптанной в снегу тропинкой пошли они к реке. Солнце поднялось уже высоко. Стоял ясный, морозный день. Пустынно и тихо было в окрестностях и у реки. Неподвижно высились по берегам старые вербы, клены и мрачные раскидистые ольхи с голыми ветвями; маленькие шишечки темнели на них и выделялись черными точками на сверкающем тысячами алмазов искристом снегу. На высокой увядшей траве и прибрежных кустах блестели узорчатые снежинки.

Река была безмолвна. На прозрачном зеленоватом льду, как белые водяные лилии, лежали хлопья снега. Весело спустился Збислав к реке и хотел перебежать на другой берег, но остановился, когда Дуринк сказал ему:

– Погоди, сейчас я высеку прорубь, – и начал рубить лед.

Мальчик с любопытством следил за каждым взмахом секиры, любуясь, как лед трещит, раскалывается и рассыпается под ударами. Вот заблестела вода, хорошо видная в широкую прорубь.

Тут Дуринк ласково молвил:

– Княжич мой, полюбуйся, как плавают под еодой рыбки. Сколько их там! Так и кишат!..

Мальчик, поверив и ничего не подозревая, стал по-ребячьи на колени и, упершись руками в лед, пытливо заглянул в воду. А когда он нагнулся, когда низко склонил над водой свою кудрявую голову, обрушился на его нежную шейку удар секиры.

Кровь полилась по чистому льду и белому снегу. Дуринк отбросил секиру и, вынув острый нож, докончил свое гнусное дело. А затем быстро скрылся.

Потемнели ольхи, вербы и клены; за стволами деревьев запылала на горизонте красная полоса угасшего дня. В полумраке печальных сумерек нашли люди на льду тело мальчика без головы. По шапке, что отлетела в сторону, по шубке узнали они своего княжича; пораженные и испуганные, горько заплакали они над телом несчастного мальчика и отнесли его в замок.

Но напрасно искали по замку Дуринка. Слуги сказали, что только что велел он оседлать коня и уехал. Куда – никто не знал и не ведал.

Прямо к Пражскому замку помчался Дуринк. В то время держал князь Неклан совет со старейшинами. Желая объявить перед всеми о том, что он сделал, Дуринк смело вошел, поклонился и, когда изумленный его приходом князь Неклан кивнул ему, громогласно сказал:

– Был я Верен лучансксму воеводе, но тебе, княже, верность моя беспредельна. Знай же, что одним ударом секиры достиг я того, что ты и все твои люди будете спать отныне спокойно. Вспомнил я: кто не хочет в своем доме пожара, тот должен во-время тушить искры. Вот такую-то искру я погасил, чтобы спасти вас в будущем от погибели.

Развязав узел, что был у него подмышкой, вынул Дуринк из белого платка златокудрую голову мальчика – была она как живая, только что не говорила – и, положив этот страшный дар на стол перед князем и старейшинами, воскликнул, указав на него:

– Вот он, мститель за отцовскую кровь! Тот, кто в будущем стал бы искать вашей гибели, лежит бездыханный, и ни капли крови не пришлось вам пролить. Верьте, что слетели бы головы многих ваших мужей, когда бы стал он мужчиной.