Сыновья - Вилли Бредель

Он выслал секретаря из кабинета и в полном одиночестве вскрыл запечатанный пятью сургучными печатями пакет. Ох уж этот красный лак сургуча — как пролитая кровь.

И Шенгузен прочел; «По вопросу об антивоенных выступлениях в социал-демократическом Союзе рабочей молодежи».

Он сжал кулаки. Ах, черт! Этого он давно ждал. Хорошо, пусть наконец генерал примет решительные меры. Сентиментальность побоку! Надо же когда-нибудь проучить этих болванов, этих безответственных молокососов.

Он продолжал читать. Он читал о фактах, уже известных ему. Экскурсия бармбекской молодежной группы в Ганнерберг — по существу, скрытая антивоенная демонстрация… Так называемый увеселительный вечер эйльбекской молодежной группы — нелегальное выступление против кайзера и за Карла Либкнехта. Постановка сцены с яблоком из «Вильгельма Телля» — Гесслер с кайзеровскими усами… В эймсбюттельской молодежной группе на так называемых культурно-просветительных вечерах — публичное чтение спартаковских брошюр. На состоявшемся в минувшее воскресенье родительском вечере в нейштадской молодежной группе под видом доклада на тему «Немецкая песня» — замаскированное антигосударственное выступление против войны и правительства.

Луи Шенгузен поднял свое заплывшее жиром лицо. Он что-то припоминал… Нейштадская группа… Немецкая песня… Перед ним возникли две юные фигуры, точно Ганзель и Гретель. Дети обратились к нему с просьбой. И он сам предоставил в их распоряжение парадный зал! А они позволили себе оппозиционные выступления! Спартаковскую пропаганду! За его спиной!..

Стиснув большие кулаки, он держит их перед собой на огромном письменном столе так, точно каждую секунду готов обрушить на головы провинившихся.

Он сидит, думает. Наконец начинает листать приложенные к письму документы и материалы. Он ищет доказательств противоправительственной деятельности нейштадской группы. Родительский вечер. Немецкая песня. А вот цитаты из исполненных на вечере немецких песен. Луи Шенгузен прочел:

Коль тысячи отцов, невест и братьев,

Счастливых пред войной,

Вдруг дали б волю стонам и проклятьям

И счет свели со мной?..

Коль мор и голод, веселясь в могиле,

Где сгнили друг и враг,

Там в честь меня плясали б и вопили

На высохших костях?..

* * *

Но только ночь лежит кругом,

Мы молча мчимся вдаль верхом,

Мы скачем на погибель…

* * *

Народ, поверив суверену,

В чьей власти и седок и конь,

Благочестиво и смиренно

Идет под пушечный огонь.

Возобновляют кнут и шпага

Союз Священный, чтобы вновь

Европа пала ниц пред стягом

Победоносных юнкеров.

Вы обманули нас, злодеи!

Но минет срок — поймет народ,

Что злейший враг стоит на Шпрее,

И «Вахт ам Рейн» вас не спасет!

Тут уж Луи Шенгузен не выдержал. С сокрушающей силой стукнул он кулаками об письменный стол.

— Неслыханно! Невероятно! Это же форменная государственная измена!.. «Злейший враг стоит на Шпрее»!.. Корни, конечно, тянутся от этого… этого Либкнехта: «Главный враг внутри страны» — и тому подобное… Да, немедленно принять решительные меры! За решетку весь этот сброд! Без всякой жалости! Почему, почему, черт возьми, генерал медлит!

Шенгузен решил написать генералу тщательно продуманный ответ и детально разработать свои предложения — пункт за пунктом.

Погруженный в такие размышления, он сидит ссутулившись и обводит взглядом комнату, словно ищет, на чем бы сорвать злобу. Глаза его задерживаются на одном из портретов, висящих на стене, — на добром и умном, но уже усталом, стариковском лице Августа Бебеля.

«И этот немало виноват, — думает Шенгузен. — Немалую создал и оставил после себя сумятицу, а наш брат расхлебывай кашу».

И на противоположной стене висит большой портрет: красивая, как у Аполлона, курчавая голова Людвига Франка, обведенная черной рамкой, — Франк первый из депутатов рейхстага добровольно ушел в армию и был убит на Западном фронте. Шенгузен благосклонно кивнул ему. Вот истинный, достойный представитель молодого поколения; он мог бы стать вторым Лассалем. Вот кто понимал дух времени! Это тебе не книжник, не начетчик, который сыплет цитатами и живет устаревшими идеями времен «исключительного закона» против социалистов.

Темными, грустно-романтическими глазами глядел Людвиг Франк на своего визави, Августа Бебеля. А тот… Гм!.. Только теперь Шенгузен заметил, что взгляд у старика явно иронический, даже, пожалуй, недовольный, и смотрит он на Людвига Франка как-то косо.

Этого Шенгузен больше не потерпит. Он положит конец подобному безобразию, и немедленно! Надо же, черт возьми! Еще и после смерти с дерзкой иронией смотреть на происходящее. И Шенгузен тут же придвинул стул к стене. Хорошо бы вовсе избавиться от портрета Бебеля. Однако убрать его он не решился, опасаясь вызвать недовольство. Но он не допустит, чтобы этот старый радикал оскорблял Людвига! Прочь его со стены!

В кабинет вошел секретарь.

— Хорошо, что ты пришел. Помоги-ка мне. Портрет висит абсолютно не на месте. Он плохо освещен. Подержи. Так, теперь мы его перевесим. Пожалуй… пожалуй… вон туда, над письменным столом.

«Вот и прекрасно, — думал Шенгузен. — Пусть уж лучше его обозревают мои посетители, лишь бы не я».

— Но эта стена останется голой, — сказал секретарь.

— Достанем еще какой-нибудь портретик. Мало, что ли, их у нас в подвале. Повесим… повесим туда, скажем, Лассаля. Кстати, он к Людвигу Франку гораздо больше подходит. Да, вот что: кто руководитель нейштадской молодежной группы?

— Сейчас справлюсь, товарищ Шенгузен.

— И выясни, кто в прошлое воскресенье сделал там доклад «Немецкая песня». На родительском вечере.

Портрет Бебеля висел теперь между окнами, за спиной Шенгузена. Шенгузен повернулся в кресле и взглянул вверх. Старик Бебель грустно смотрел на него со стены. Шенгузен самодовольно ухмыльнулся.

Взгляд его упал на три больших аквариума, стоящих у окон его кабинета. Он сегодня еще не поглядел даже как следует на своих рыбок. Приходится заниматься всякой чепухой, черт знает на что тратишь силы.

Он отодвинул стул и отдался созерцанию своих любимых золотых рыбок. Великолепные светло-розовые вуалехвосты и огненно-красные, без единого пятнышка, золотые рыбки, одни легкие, быстрые, другие — пузатые, медлительные. Его особой гордостью были три солнечные рыбки, редкие и дорогие экземпляры. Переливаясь всеми цветами радуги, они, точно маленькие сверкающие звездочки, спокойно скользили в воде.

Часами мог простаивать Шенгузен перед аквариумами, восторгаясь чудесными созданиями. Созерцая, как тихо и безропотно они коротают свой век, он отдыхал душой от неприятностей, которые ему непрерывно причиняли неугомонные люди.

Вошел секретарь.

— Ну? — спросил Шенгузен, не оборачиваясь. — Выяснил?

— Руководительница нейштадской молодежной группы — товарищ Гертруд Бомгарден.

— Вызвать ее. Пусть явится завтра же утром. Рыбки покормлены, Килинг?

— Покормлены, товарищ Шенгузен… А парень, который