Географ глобус пропил - Алексей Иванов

— Спи, дочка, — говорила она, укрывая кота кукольным одеялком.

Служкин лежал на кровати и проверял самостоятельную у девятого «А». Он прочитал работу Скачкова и красной ручкой написал в тетради:

«Ты говоришь, что у тебя по географии трояк, а мне на это просто наплевать».

Цитата Скачкову была отлично известна. Служкин подтвердил ее оценкой — 3.

Будкин щелкнул выключателем, снял наушники, встал, потянулся и, перешагнув через Пуджика, пошел на кухню.

— Когда, Надюша, обедать будем? — ласково спросил он.

— Здесь тебе столовая, что ли? Я на тебя не готовлю!

— Я же один живу… Никто меня не любит, никто не кормит…

— Меня это абсолютно не интересует! — отрезала Надя.

— Ну, я хоть полсантиметрика колбаски скушаю…

Жуя, Будкин вернулся в комнату и сел на кровать к Служкину.

— Пуджик, кс-кс, — позвал он. — Колбасы хочешь? А нету! — И он положил колбасу в рот. Пуджик проводил ее глазами.

— Будкин, не буди мою дочку! — гневно сказала Тата.

— Ладно, не буду, — согласился Будкин. — Слушай, Витус, дай мне потрепаться твою синюю рубашку? Мне завтра в гости.

— Возьми, — безразлично согласился Служкин.

Будкин открыл в шкафу дверку и начал рыться в вещах. Вдруг он вытянул длинный лифчик.

— Витус, а это ты зачем носишь? — озадаченно спросил он.

Лифчик вылетел у Будкина из руки — напротив него, захлопнув шкаф, очутилась разъяренная Надя.

— Ты чего в моем белье роешься?! — заорала она.

— А мне Витус разрешил…— глупо ответил Будкин.

— Ты что, совсем спятил? — налетела на Служкина Надя.

— Там раньше мое барахло лежало… Спутал он полку.

— Пусть у себя дома путает! — бушевала Надя. — Как хозяин тут всем распоряжается! Я за него замуж не выходила!

— Так выходи, — хехекнул Будкин и приобнял ее за плечи.

Надя истерично крутанулась, сбрасывая его ладони.

— Убери руки и не лапай меня! Проваливай вообще отсюда!..

— На-дя, — предостерегающе сказал Служкин.

— Что «Надя»?! Пускай к себе уходит! У самого есть квартира! Сидит тут каждый день — ни переодеться, ни отдохнуть! Жрет за здорово живешь, а теперь еще и в белье полез! Ни стыда ни совести! Надоело!.. — крикнула Надя, выбежала из комнаты и заперлась в ванной.

Тата молча сидела на полу и переводила с мамы на папу испуганные глаза. Пуджик вылез из-под кукольного одеяла и запрыгнул к Служкину на кровать. Будкин неуверенно хехекнул и достал кассету.

— Воды-то в ванной нет…— пробормотал он.

Служкин молчал.

— Я смотаюсь минут на двадцать, — решил Будкин. — Пока она успокоится… К обеду вернусь.

— Возвращайся, — согласился Служкин. — Но если Надя тебе череп размозжит, я не виноват.

Хехекая, Будкин оделся и ушел, шаркая подошвами.

«А мне говорят, что Волга впадает в Каспийское море, а я говорю, что долго не выдержу этого горя,— записал в очередной тетради Служкин. — 4».

Пуджик повертелся рядом с ним, точно утаптывал площадку в сугробе, и свалился, пихая Служкина в бок и бурча что-то в усы. Тата взялась за кукол.

Надя выскочила из ванной в том же озверелом состоянии. Видимо, отсутствие воды помешало ей погасить злобу.

— Ты чего молчишь, когда он меня при тебе же лапает? — набросилась она на Служкина. — Хоть бы слово сказал!.. Муженек!.. Он меня раздевать начнет — ты не пикнешь!..

— Пикну, — не согласился Служкин, глядя в тетрадь.

— Гос-споди, какой идиот!.. — Надя забегала по комнате.

— Надя, там у меня детский сад! — закричала Тата.

— Не трогаю я твоих кукол!..

— Не ори на нее.

— Если бы я знала, какой ты, ни за что бы замуж не вышла!..

— А какой я? — спокойно поинтересовался Служкин.

— Слова от тебя человеческого не дождешься, одни шутки!..

— Без шутки жить жутко.

— Так у тебя кроме шуточек и нет ничего больше!.. Пусто за душой! Ты шуточками только пустоту свою прикрываешь! Ничего тебе, кроме покоя своего, не нужно! Ты эгоист — страшно подумать какой!

— Думать всегда страшно…

— Тебя не только любить, тебя и уважать-то невозможно! — не унималась Надя. — Ты шут! Неудачник! Ноль! Пустое место!

— У тебя лапша пригорит, — ответил Служкин.

— Провались ты со своей лапшой! — взорвалась Надя.

Она умчалась на кухню. Служкин взял новую тетрадь — с обгрызенным углом. Однажды он уже написал в ней:

«Зачем обглодал тетрадь? Заведи новую. География несъедобна».

Теперь под записью имелся ответ:

«Это не я обглодал, а моя собака».

Служкин проверил самостоятельную, поставил оценку и продолжил диалог:

«Выброси тетрадь на помойку. Можешь вместе с собакой. В третий раз этот огрызок не приму».

Он сунул тетрадь под кота, как под пресс-папье, и встал с кровати.

— Тата, ты на кухню не ходи, я курить буду, — попросил он.

— Хорошо, — солидно согласилась Тата. — Я буду читать сказку.

Надя стояла у окна и глядела на грязный двор, сжимая в кулачке ложку. Служкин убавил газ под лапшой и сел за стол.

— Ну, не расстраивайся, Наденька, — мягко попросил он. — Пока еще ничего не потеряно. Я тебе мешать не буду. Не вышло со мной — выйдет в другой раз. Ты еще молодая…

— Не моложе тебя…— сдавленно ответила Надя.

— Ну-у, я особый случай. Ты на меня не равняйся. У тебя ведь нету столько терпения, сколько у меня. Я всегда побеждаю, когда играю в гляделки.

— Ты мне всю судьбу поломал. Куда я теперь от Таты денусь?

— Если бы тебе была важна только Тата, ты бы мне не наговорила всего того, что я услышал.

— Тебе говори не говори, никакой разницы. Ты тряпка.

— Вот и найди себе не тряпку.

— Кого я найду в этой дыре?!

— Ну, кого-нибудь… Мне, что ли, самому тебе нового мужа искать? У меня никого, кроме Будкина, нет.

— Видеть не могу этого дурака и хама.

— Он не дурак и не хам. Он хороший человек. Только, как и я, тоже засыхать начал, но, в отличие от меня, с корней.

В прихожей затрещал звонок. Служкин раздавил сигарету в пепельнице и пошел открывать. Через некоторое время он впихнул в кухню сияющего Будкина. Жестом факира Будкин извлек из-за пазухи пузатую бомбу дорогого вина.

— Это, Надюша, в качестве моего «пардон», — заявил Будкин, протягивая Наде бутылку.

— О нем поминки, и он с четвертинкой…— сказал Служкин. — Не злись на него, Надя. Если хочешь, он тебе свои трусы покажет, и будете квиты… Это ведь твое любимое вино?

— Сообразил, чем подкупить, да? — агрессивно спросила Надя.

— Смышлен и дурак, коли видит кулак, — пояснил Служкин, пошел в комнату, повалился на кровать и открыл очередную тетрадку.

Тетрадка оказалась Маши Большаковой. После безупречно написанной самостоятельной Служкин прочел аккуратный постскриптум: «Виктор Сергеевич, пожалуйста, напишите и мне письмо, а то Вы в прошлый раз всем написали, а мне нет». Служкин нащупал под Пуджиком красную ручку и начертал:

«Пишу, пишу, дорогая Машенька. Читать твою самостоятельную было так же приятно, как и видеть тебя. 5. Целую, Географ».

Мертвые не потеют

Служкин проторчал на остановке двадцать минут, дрожа всеми сочленениями, и, не выдержав, пошел к Кире домой.

— Ты чего так рано? — удивилась Кира. Она была еще в халате.

— Выброси свои ходики на помойку, — буркнул Служкин. — Кино начнется через полчаса.

— Черт, — с досадой сказала Кира. — Ну ладно. Подожди меня тут.

— На лестнице? — разозлился Служкин, ловко выставляя ногу и не давая закрыть дверь. — Пятый класс для меня уже пройденный этап.

Кира помолчала, разглядывая его.

— Ладно, пройди. Но я тебя не приглашала. Смотри не пожалей.

— Не из жалостливых…— проворчал Служкин, впираясь в прихожую.

— Ну, я объясняла тебе, в кино иду, — уйдя в комнату переодеваться, раздраженно сказала кому-то Кира.

В комнате послышался хруст дивана, щелканье ременной пряжки, и на порог вышел атлетически сложенный молодой человек с квадратными плечами.

— Этот, что ли, тут самый крутой? — оглядев Служкина, спросил он.

— Вернись и не лезь в бутылку! — одернула его Кира.

В лифте, взяв Служкина под руку, Кира насмешливо сказала:

— Ты, наверное, хочешь спросить, кто это был?

— Я и так знаю. Брат. Или сантехник.

— И как ты к этому относишься?

— Никак. — Служкин пожал плечами. — Атлет объелся котлет.

— Вообще-то он тебе соперник.

— Победила дружба.

Они спустились с крыльца и зашагали по мокрому асфальту. Недавно выпавший снег не удержался, растаял, а грязь замерзла. Газоны, по которым разворачивались легковушки в тесном дворе, превратились в барельефы, в черную фигурную лепнину. Студеная поздняя осень старчески слепла. Туманная морось покачивалась между высокими многоэтажками. С их крыш медузой обвисало рыхлое и дряблое небо.

— Если тебе все безразлично, давай вернемся, — сердито сказала Служкину Кира, памятуя об атлете.