Под стук колес - Анна Турусова

— А чего ж не петь, коли выпьет? Поет. Я и сама попеть люблю. О, кормилица пришла!

В квадрате оконца появилась Зиночка. Она смешно косила, словно хотела поймать краешком глаза русые завитушки на висках. Концы накрахмаленной косынки сухо шелестели, как бумажные салфетки.

— Костин.

— Я Костин.

— Мацвай. Силантьев. Кто Силантьев? Вы? Вас примет главврач. Не уходите, я позову. Так, следующий.

Снова зашуршали пакеты, снова незло и негромко ворчала Зиночка, подтрунивая над молодыми папашами, готовыми принести в роддом все, что, на их взгляд было вкусно или что любили их жены.

Силантьев держал в руке листок, вырванный из школьной тетради, и читал мучительно долго, как человек, не сильный в грамоте. Остальные пробегали глазами записки и тут же уходили в метель, одни — посмеиваясь, другие — хмурясь, но все — продолжая немой разговор с теми, кого оставляли за стенами родильного дома.

Прием передач шел к концу, народ убывал, становилось просторно и даже тихо, если, конечно, молчала теща.

Свернул листок и Силантьев, вытер пот со лба и принялся понуро ходить возле двери — три шага туда и три — обратно. Ему было неспокойно.

— Не заладилось у человека, — сочувственно произнес старичок в железнодорожной форме.

— Да, похоже, — покачал головой Сергей.

Шумно отворилась дверь, и в приемную ввалился толстячок в овчинном полушубке нараспашку. Концом синего шарфа он вытер лицо, залепленное снегом. Тер его кругами, как женщины моют окна, и неверная рука его соскакивала вниз. Теща не удержалась, подала голос:

— Вот это радуется! Третий раз вижу, и все надрызганный!

Сказала она без зла и осуждения, но новичок огрызнулся:

— Заткнись, слониха, до всех тебе есть дело…

На него неодобрительно шумнули. Сергей смотрел на треугольную плешь, прикрытую мягкими и редкими волосами, и пытался вспомнить, где он встречался с этим человеком, квадратным, как холодильник. И только когда они оказались совсем рядом — глаза в глаза, — Сергей понял: перед ним стоял Фаня, Фанус Агзамов, с которым он служил в одной части. Фаня и тогда был маленьким, а сейчас, раздобревший, казался еще меньше ростом.

— Спички есть?

— Здесь не курят, выйди в тамбур, — сказал Сергей, протягивая коробок.

Фаня ухмыльнулся, но промолчал. Держа одной рукой спички, другой он долго и неуклюже шарил в карманах.

— Черт, где я их посеял, — качнулся и задел было плечом старушку в вязаной шапочке, но Сергей вовремя удержал его за плечо.

— Ну-ну, служба, чего рассыпался, — укорил он его по-приятельски, посмеиваясь оттого, что его не узнают. — Держи цель, рядовой Агзамов.

Фаня удивленно посмотрел снизу вверх на Сергея и пьяно обрадовался:

— Мохначев! Мохнач! Здорово! — он тряс ему руку, хлопал по спине и, поминутно чертыхаясь, твердил: — Ну даешь! Это надо отметить! Надо же, как все хорошо. Я к тебе сегодня, не поеду в совхоз! Что там завтра делать, все равно праздник. Ну мы отметим! Армейская дружба везде выручает.

Теща и тут откликнулась:

— Очень близкое родство — на одном солнце портянки сушили.

— Цыц, буренка, — нехотя повел в ее сторону отяжелевшим взглядом Фаня.

— Не трогай бабку, она же так, шутя, — утихомиривал его Сергей. — Давай поговорим. Где ты, в каком совхозе?

— Как где? У себя в Башкирии. Зоотехник. Главный, между прочим. Хочешь барашка — приезжай. Слушай, а ты чего здесь?

Сергей расхохотался.

— А ты сам чего? Здесь все по одному делу.

— А, ну да… Сын?

— Сын. Дочке у меня уже восемь. Задержались мы с сыном. Тебя с кем?

— А, сука, опять девку принесла, — Фаня пьяно скрипнул зубами. — Третья девка, понимаешь? Ни хрена ты не понимаешь. Ты не башкирин. А я башкирин. Сын мне нужен. Без сына я ноль, я не башкирин. Засмеют.

— Ничего. В следующий раз постараешься. Дочки тоже хорошо. Вот у…

Фаня не дал договорить.

— Нужны они мне, как собаке седло. Я ей, суке, сразу сказал: родишь девку — жить с тобой не буду, и в роддом не приду, и передачи носить не буду.

— Пришел же.

— Мать в ноги: съезди, не позорь меня, узнай, когда выпишут, сама поеду за ней, только узнай…

— Вот подонок, — вырвалось у старика-железнодорожника. Сергей поежился, словно брань относилась к нему. Он видел — люди ждали, что именно Сергей усмирит Агзамова, и поэтому молчали.

— Башкиры любят, когда у них много детей, — старался перевести разговор на шутку Сергей. — Следующий будет сын. Хочешь на спор?

— Нельзя ли потише? — возмутилась в окне Зиночка. — Что за шум, кто там разбушевался?

— Да нашелся один. Третья дочка родилась, грозится жену из дому выгнать.

— Это не из деревни, случайно? Там одна башкирочка уже неделю плачет. Даже молоко пропало. Женщины с ней передачами делятся. Этот, что ли? — Зина презрительно сдула завиток со щеки, подхватила корзину и, уходя, через плечо кинула: — Да я б от него сама с тремя детьми сбежала. Еще и алименты бы платила, чтоб не видеть его физиономию… — Стоптанные тапки сердито зашлепали по ступенькам вверх. В приемной вспыхнул одобрительный смех.

— Молодец, дочка, — крикнул ей вслед старик-железнодорожник, поглаживая седые усы.

Фаня выругался.

— Не матькайся, — сурово надвинулась на него теща. — Сколько сто́ишь, столько получил.

— Да топтал я таких… — Фаня снова захлебнулся ругательством. Его высмеяла зеленая девчонка! Высмеяла и ушла за белую перегородку — шлеп-шлеп! Фаня размахивал руками и выплескивал злость, с пьяным азартом подбирая слова. И чем больше им возмущались, тем яростнее он ругался.

— Ну ладно, Фаня. Что ты в самом деле раскипятился? — Сергей придерживал Агзамова за плечо. В тепле Фаню разморило, и он все норовил выпростать руки из полушубка. Сергей раздумывал, а не затащить ли его и вправду к себе. Но дома Дашутка, за ней свояченица присматривает, может заглянуть вечерком и увидеть гостя. Вроде такая ситуация ни к чему. А зацепиться бы за Фаню неплохо, все-таки при барашках человек, зоотехник. Не стоило бы упускать такой случай, хотя гость еще тот. Даже здесь перед людьми неловко, что знакомцем оказался. Уж сидел бы в совхозе, коль нализался. Что толку жене от его приезда? Лишние слезы.

Сергей поправил на Фане яркий пушистый шарф:

— Кончай. Пойдем ко мне, чайку тяпнем. Проспишься — все станет на свои места. Жену выпишут, дома разберетесь.

— В гробу я ее видал вместе с выводком… В белых тапочках…

И тут Силантьев, молча вертевший смятую записку, в два шага подбросил свое тело к Фане, схватил за ворот и, прежде чем тот опомнился, вышвырнул его в метельную тьму. Приоткрыл дверь и выбросил шапку, слетевшую с Фани на пороге.

— Давно бы так, — выдохнула теща, будто поставила печать на заранее заготовленной бумаге.

Сергей смущенно потоптался на месте, не зная, выйти ли ему за Фаней или стоять, словно ничего не случилось: подумаешь — служили вместе, не может человек отвечать за каждого своего знакомого. Да и Фаня сейчас вернется, и все пойдет чередом.

Но за дверью стояла тишина.

Скоро Зиночка спустилась с корзиной, полной пустых бутылок из-под кефира и молока, раздала записки.

Ольга писала, что все пока идет хорошо, в понедельник ее обещают выписать, что надо бы при выписке вручить сестричкам коробку конфет. На полстраницы шли подробные распоряжения по дому и Дашутке, написанные не наспех, а, видимо, с утра, без спешки, ровным, решительным почерком.

Сергей вышел. Лицо сразу захлестнуло снегом. У ног вьюном заходили снежные круги. Качались деревья, качалась полувыломанная доска в заборе, и даже желтые полоски света, падающие из окон, казалось, качаются и вот-вот оторвутся от стен и унесутся прочь.

Сергей несколько раз оглянулся и, не увидев Фани, успокоился: не надо пугать дочку пьяным гостем и не надо ничего выдумывать, чтобы не вести его к себе. Сейчас они с Дашуткой нажарят картошки, постирают ее колготки и лягут пораньше спать, если она не привела подружек. Ну а если привела… Тогда в доме все вверх дном и придется воевать, чтобы она сама прибрала игрушки. С мамой Дашка капризничает меньше. Ольга попросту берет совок и веник, сметает ее разбросанные вещи и несет в мусорное ведро. Сергей помнит, как они — Ольга и Дашутка — весной вместе выбрасывали мусор. Ольга высыпала из ведра, держа его высоко над люком машины, а Дашка смотрела, как ее любимые ложки-плошки-кастрюльки летят в люк вместе с туалетной бумагой и консервными банками. Дочь пришла зареванная, и Сергей крепко поссорился с женой. Он упрекал ее в жестокости, а она его — во вредности. «Ты приносишь ей вред», — заявила она. Ольга, пожалуй, крутовата, не к лицу это женщине. Но с этим ничего не поделаешь.

Так, а что же к картошке сегодня? Зайти в магазин, купить селедки? На ночь пить придется много. Снова колбасу поджарить? На утро ничего не останется. Как Ольга умудряется иметь все под рукой? Жаль, мясо кончилось. В воскресенье он съездит на рынок. Если метель уляжется, возьмет с собой Дашутку. Купят они хорошего мяса, попросят свояченицу намесить теста, налепят пельменей к Олиной выписке. А может, баранинки купить? Ольге бульон не помешает. М-м! Шурпу бы сейчас со свежей хлебной горбушкой, лучком, Перцем!