Зубы дракона - Алексей Корепанов

Сердце, наконец, успокоилось. Панаев прислушался к своим ощущениям: окружающее чуть-чуть затуманилось, как после бутылки пива натощак, но это могли действовать таблетки, а в общем, состояние было очень даже сносным. Панаев приободрился, поднял с пола журнал и засвистел старую песню о Красной Армии, которая всех сильней.

Телефонный звонок оторвал его от бритья.

- Это Виктор Борисович Панаев? - спросил в трубке низкий мужской голос, похожий на голос тезки Вити Трубникова, соседа по гаражу, но все-таки не Витин.

- Он самый, - ответил Панаев, рассматривая в зеркале выбритый подбородок.

В трубке помолчали.

- Я слушаю, - сказал Панаев.

- Виктор Борисович, название "Циролла" вам ни о чем не говорит?

Название "Циролла" Панаеву ни о чем не говорило.

- Кто это спрашивает? - немного повысив голос спросил он. - Кто вы?

- Так ни о чем не говорит? Циролла. Ци-рол-ла.

- Да кто спрашивает? Какая циролла?

На другом конце провода положили трубку.

Циролла. Панаев недоуменно хмыкнул. Фирма бытовой электроники? Автомобиль? Город? Он покосился на Барсика, успевшего устроиться на диване. Кошка? Лошадь на бегах? Футбольная команда? Кто это шутит по утрам зачем шутит?

Циролла. Циролла... Ему почему-то стало тревожно. Что за нелепый звонок? "Это слово вам ни о чем не говорит?" Циролла... Нет, абсолютно ни о чем не говорит. Или он что-то забыл после того необъяснимого обморока? Может быть, он многое забыл, только не помнит - что? Может быть, "Циролла" - это название крема после бритья, которое он знал, а теперь не знает, и может быть, этот крем кто-то ему обещал или он кому-то обещал?.. Глупости.

Стоя перед трюмо в прихожей он еще раз прокрутил в памяти ночь на понедельник. Замена ската. Ночное небо с крупными звездами, каких не увидишь в городе. Вдоль дороги - темные стены деревьев. Серый асфальт в свете фар. Потом - синяя табличка с белой надписью "Веселый Гай" и белой стрелой. Мотыльки, мельтешащие перед радиатором.

Тишина. А вот что происходило между заменой ската и синим указателем

- неизвестно. Обморок. Провал. Какие-нибудь магнитные поля взбесились и ударили по голове? Или там Марс забрался в созвездие Близнецов и влияет нехорошо? Или вредное излучение?.. Забегал в сектор на прошлой неделе Генка Коган, рассказывал о новом методе определения цезия или стронция в щитовидке: нужно приложить металлическую ложку - прилипнет или нет? Откуда Генка взял этот метод - неизвестно, но Панаев дома проверил - и ложка прилипла. Излучение... А что, может быть и излучение, Чернобыль не так и далеко. Мутации какие-нибудь, что ли? Реактор-то продолжает дышать и, говорят, долго еще не затихнет. А что там дальше будет, как дальше жить, на что рассчитывать - кто ответит? Ну действительно, что там дальше будет?

Внезапно он ощутил слабую боль в правой ноге, отражение в зеркале исчезло, и прихожая исчезла, он плыл в плотном бесцветном тумане и опять словно раздвоился, и сознание Виктора Панаева съежилось, как бумажный лист в огне, и разрасталось, наплывало чье-то другое сознание, и нога ныла все сильней.

[Рассказ "Там" - очередное видение Панаева].

*

Потом Панаев еще и еще раз анализировал свое видение. Длилось оно, судя по часам, не более десяти минут, хотя ему показалось, что чуть ли не до вечера. Но за окном по-прежнему голубело утреннее небо.

Он побродил по квартире, выпил два стакана холодной воды из-под крана, включил и выключил радио, рассеянно полистал недочитанный журнал и, поколебавшись, опять пошел к телефону, чтобы позвонить в справочную и узнать номера редакции "Молодой смены". Все-таки

Людмила была специалистом.

Но на вопрос Панаева в приемной ответили, что журналистка час назад уехала на автовокзал и вернется из командировки только в пятницу вечером. Панаев походил из угла в угол, потом еще раз выпил таблетки и лег. Не хотелось ему ни ужасаться, ни радоваться, ни удивляться, ни размышлять. Словно пружина растянулась наконец до предела - и лопнула.

Потом позвонила Зоя, справилась о здоровье. Во всех их размолвках первой начинала примирение именно она, Панаев же мог молчать и неделю, и две, и месяц. В этом они с Татьяной когда-то не уступали друг другу.

- Кстати, Мезенцева почту получила, - сообщила Зоя. - Понаписывала там твоя вчерашняя, только я еще не читала. Шеф все забрал. Так что гордись - о тебе пишет пресса.

- Горжусь, - без всякого энтузиазма ответил Панаев. - Готовлюсь раздавать автографы.

После разговора с Зоей он сходил в газетный киоск на рынке и купил свежий номер "Молодой смены", потому что почту должны были принести только под вечер.

Людмила Ермоленко писала о нем без аффектации, деловито, явно не стремясь придать материалу сенсационный характер. Это Панаеву понравилось. Искажений в статье не было и это тоже ему понравилось.

"Еще не так давно мы довольно недоверчиво и даже иронично относились к людям, обладающим нетрадиционными, по нашим меркам, способностями,

- писала Людмила. - Мы почти ничего не знали о них, поскольку прессе просто затыкали рот, и практически вся информация шла на уровне передаваемых друг другу слухов. Да, потребовались поистине чрезвычайные способности для того, чтобы разрушить эту стену замалчивания, нежелания видеть, что такие люди существуют".

Людмила подробно пересказывала все, что узнала от Панаева, излагала свои впечатления от телепатического опыта, проведенного в зале заседаний, и делал кое-какие предположения.

"Не знаю, достаточно ли "безумна" будет вот такая гипотеза, которой хочется поделиться с читателями: может быть, в человеке заложены многие свойства, утерявшиеся в процессе эволюции из-за того, что развитие пошло другим путем? Может быть, существовал и путь альтернативный? Думается, такая саморазвивающаяся система как человеческая цивилизация, ограничила и отрегулировала возможность нижележащих уровней человека. Что если у наших далеких предков были какие-то иные пороги ощущений, другая интуиция, и сейчас их отзвуки проявляются как атавизмы?"

Верная себе Людмила ссылалась на мнение различных членкоров и докторов наук, чьи имена ничего не говорили Панаеву, а заканчивала следующим образом: "Ко всем этим "чудесам" нужно подходить с позиций исследователя, а не искать везде обыкновенное жульничество. Я за такую постановку вопроса: все необычное надо изучать, а не опровергать с ходу. Да, нам не подходит давний принцип Тертуллиана: "Верую, потому что абсурдно", - но и отметать с порога Необычное, руководствуясь только принципом чеховского героя: "Этого не может быть, потому что не может быть никогда", - мы тоже не вправе. Беспристрастное систематическое направленное изучение на академическом уровне - вот каким путем надо идти".