Стихотворения и поэмы - Эдуард Багрицкий

Тиль Уленшпигель. Монолог («Я слишком слаб, чтоб латы боевые…»)

Я слишком слаб, чтоб латы боевыеИль медный шлем надеть! Но я пройдуПо всей стране свободным менестрелем,Я у дверей харчевни запоюО Фландрии и о Брабанте милом.Я мышью остроглазою пролезуВ испанский лагерь, ветерком провеюТам, где и мыши хитрой не пролезть.Веселые я выдумаю песниВ насмешку над испанцами, и каждыйФламандец будет знать их наизусть.Свинью я на заборе нарисуюИ пса ободранного, а внизуЯ напишу: «Вот наш король и Альба».Я проберусь шутом к фламандским графам,И в час, когда приходит пир к концу,И погасают уголья в камине,И кубки опрокинуты, — я тихо,Перебирая струны, запою:Вы, чьим мечом прославлен Гравелин,Вы, добрые владетели поместий,Где зреет розовый ячмень, — зачемВы покорились мерзкому испанцу?Настало время — и труба пропела,От сытной жизни разжирели кони,И дедовские боевые седлаПокрылись паутиной вековой.И ваш садовник на шесте скрипучемВзамен скворешни выставил шелом,И в нем теперь скворцы птенцов выводят.Прославленным мечом на кухне рубятДрова и колья, и копьем походнымПодперли стену у свиного хлева!Так я пройду по Фландрии роднойС убогой лютней, с кистью живописцаИ в остроухом колпаке шута.Когда ж увижу я, что семенаВзросли, и колос влагою наполнен,И жатва близко, и над тучной нивойДни равноденственные протекли,Я лютню разобью об острый камень,Я о колено кисть переломаю,Я отшвырну свой шутовской колпакИ впереди несущих гибель толпВождем я встану. И пойдут фламандцыЗа Тилем Уленшпигелем — вперед.И вот с костра я собираю пепелОтца, и этот прах непримиренныйЯ в ладонку зашью и на шнуркеСебе на грудь повешу! И когдаХотя б на миг я позабуду долгИ увлекусь любовью или пьянствомПли усталость овладеет мной, —Пусть пепел Клааса ударит в сердце.И силой новою я преисполнюсь,И новым пламенем воспламенюсь,Живое сердце застучит грознейВ ответ удару мертвенного пепла.

Голуби

Весна. И с каждым днем невнятнейТравой восходит тишина,И голуби на голубятне,И облачная глубина.Пора! Полощет плат крылатый —И разом улетают в гарьСизоголовый, и хохлатый,И взмывший веером почтарь.О, голубиная охота,Уже воркующей толпойВоскрылий, пуха и пометаРазвеян вихрь над головой!Двадцатый год! Но мало, малоЛюбви и славы за спиной.Лишь двадцать капель простучалоО подоконник жестяной.Лишь голуби да голубаяВода. И мол. И волнолом.Лишь сердце, тишину встречая,Всё чаще ходит ходуном…Гудит година путевая,Вагоны, ветер полевой.Страда распахнута другая,Страна иная предо мной!Через Ростов, через станицы,Через Баку, в чаду, в пыли, —Навстречу Каспий, и дымитсяЗа черной солью Энзели.И мы на вражеские частиВерблюжий повели поход.Навыворот летело счастье,Навыворот, наоборот!Колес и кухонь гул чугунныйНас провожал из боя в бой,Чрез малярийные лагуны,Под малярийною луной.Обозы врозь, и мулы — в мыле,И в прахе гор, в песке равнин,Обстрелянные, мы вступилиВ тебя, наказанный Казвин!Близ углового поворотаЯ поднял голову — и вотВоскрылий, пуха и пометаРассеявшийся вихрь плывет!На плоской крыше плат крылатыйПолощет — и взлетают в гарьСизоголовый, и хохлатый,И взмывший веером почтарь!Два года боя. Не услышал,Как месяцы ушли во мглу:Две капли стукнули о крышуИ покатились по стеклу…Через Баку, через станицы,Через Ростов — назад, назад,Туда, где Знаменка дымитсяИ пышет Елисаветград!Гляжу: на дальнем повороте —Ворота, сад и сеновал;Там в топоте и конском потеКосматый всадник проскакал.Гони! Через дубняк дремучий,Вброд или вплавь, гони вперед!Взовьется шашка — и певучий,Скрутившись, провод упадет…И вот столбы глухонемыеНутром не стонут, не поют.Гляжу: через поля пустыеТачанки ноют и ползут…Гляжу: близ Елисаветграда,Где в суходоле будяки,Среди скота, котлов и чадаЛежат верблюжские полки.И ночь и сон. Но будет время —Убудет ночь, и сон уйдет.Загикает с тачанки в теменьИ захлебнется пулемет…И нива прахом пропылится,И пули запоют впотьмах,И конница по ржам помчится —Рубить и ржать. И мы во ржах.И вот станицей журавлинойЛетим туда, где в рельсах лег,В певучей стае тополиной,Вишневый город меж дорог.Полощут кумачом ворота,И разом с крыши угловойВоскрылий, пуха и пометаРазвеян вихрь над головой.Опять полощет плат крылатый,И разом улетают в гарьСизоголовый, и хохлатый,И взмывший веером почтарь!И снова год. Я не услышал,Как месяцы ушли во мглу.Лишь капля стукнула о крышуИ покатилась по стеклу…Покой! И с каждым днем невнятнейТравой восходит тишина,И голуби на голубятне,И облачная глубина…Не попусту топтались ногиЧрез рокот рек, чрез пыль полей,Через овраги и пороги —От голубей до голубей!

Песня моряков («Если на берег песчаный…»)

Встреча Если на берег песчаныйВолны обломки примчат,Если студеное мореРвется в куски о скалу,О корабле «Аретуза»Песни поют моряки.Розовый чай из Цейлона,Рыжий и сладкий табак,Ром, и корица, и сахар —Вот «Аретузы» дары.Кто на руке волосатойЯкорь и цепь наколол,Кто на скрипучую мачтуКрасную тряпку поднял,Кто обмотал свое брюхоШалью индийских купцов,Тех не пугают баркасыБереговых сторожей.О корабле «Аретуза»,Вышедшем бить королей,В бурные ночи апреляПесни поют моряки.О корабле «Аретуза»И о команде его:О капитане безруком,О канонире кривом —В бурные ночи апреляПесни поют моряки.Пусть же студеное морсВечно качает тебя.Слава тебе, «Аретуза»,Слава команде твоей!В бурные ночи апреля,В грохоте ветров морских,Вахтенный срок коротая,Я вспоминаю тебя.

Меня еда арканом окружила

Меня еда арканом окружила,Она встает эпической угрозой,И круг ее неразрушим и страшен,Испарина подернула ее…И в этот день в Одессе на базареЯ заблудился в грудах помидоров,Я средь арбузов не нашел дороги,Черешни завели меня в тупик,Меня стена творожная обстала,Стекая сывороткой на булыжник,И ноздреватые обрывы сыраГрозят меня обвалом раздавить.Еще — на градус выше — и ударитИз бочек масло раскаленной жижейИ, набухая желтыми прыщами,Обдаст каменья — и зальет меня.И синемордая тупая брюква,И крысья, узкорылая морковь,Капуста в буклях, репа, над которойСултаном подымается ботва,Вокруг меня, кругом, неумолимоНавалены в корзины и телеги,Раскиданы по грязи и мешкам.И как вожди съедобных батальонов,Как памятники пьянству и обжорству,Обмазанные сукровицей солнца,Поставлены хозяева еды.И я один среди враждебной стаиЛюдей, забронированных едою,Потеющих под солнцем Хаджи-беяЧистейшим жиром, жарким, как смола,И я мечусь средь животов огромных,Среди грудей, округлых, как бочонки,Среди зрачков, в которых отразилисьКапуста, брюква, репа и морковь.Я одинок. Одесское, густое.Большое солнце надо мною встало,Вгоняя в землю, в травы и телегиКолючие отвесные лучи.И я свищу в отчаянье, и песняВ три россыпи и в два удара вьетсяБездомным жаворонком над толпой.И вдруг петух, неистовый и звонкий,Мне отвечает из-за груды пищи,Петух — неисправимый горлопан,Орущий в дни восстаний и сражений.Оглядываюсь — это он, конечно,Мой старый друг, мой Ламме, мой товарищ,Он здесь, он выведет меня отсюдаК моим давно потерянным друзьям!Он толще всех, он больше всех потеет;Промокла полосатая рубаха,И брюхо, выпирающее грозно,Колышется над пыльной мостовой.Его лицо багровое, как солнце,Расцвечено румянами духовки,И молодость древнейшая играетНа неумело выбритых щеках.Мой старый друг, мой неуклюжий Ламме,Ты так же толст и так же беззаботен,И тот же подбородок четвернойТвое лицо, как прежде, украшает.Мы переходим рыночную площадь,Мы огибаем рыбные ряды,Мы к погребу идем, где на дверяхОтбита надпись кистью и линейкой:«Пивная госзаводов Пищетрест».Так мы сидим над мраморным квадратом,Над пивом и над раками — и каждыйПунцовый рак, как рыцарь в красных латах,Как Дон-Кихот, бессилен и усат.Я говорю, я жалуюсь. А ЛаммеКачает головой, выламываетКлешни у рака, чмокает губами,Прихлебывает пиво и глядитВ окно, где проплывает по стеклуОдесское просоленное солнце,И ветер с моря подымает мусорИ столбики кружит по мостовой.Все выпито, все съедено. На блюдеЛежит опустошенная броняИ кардинальская тиара рака.И Ламме говорит: «Давно пораС тобой потолковать! Ты ослабел,И желчь твоя разлилась от безделья,И взгляд твой мрачен, и язык остер.Ты ищешь нас, — а мы везде и всюду,Нас множество, мы бродим по лесам,Мы направляем лошадь селянина,Мы раздуваем в кузницах горнило,Мы с школярами заодно зубрим.Нас много, мы раскиданы повсюду,И если не певцу, кому ж ещеРассказывать о радости минувшейИ к радости грядущей призывать?Пока плывет над этой мостовойТяжелое просоленное солнце.Пока вода прохладна по утрам,И кровь свежа, и птицы не умолкли, —Тиль Уленшпигель бродит по земле».И вдруг за дверью раздается свистИ россыпь жаворонка полевого.И Ламме опрокидывает стол,Вытягивает шею — и протяжноВыкрикивает песню петуха.И дверь приотворяется слегка,Лицо выглядывает молодое,Покрытое веснушками, и губыВ улыбку раздвигаются, и насОглядывают с хитрою усмешкойЛукавые и ясные глаза.………..Я Тиля Уленшпигеля пою!

Моряки («Только ветер да звонкая пена…»)