По прочтении сжечь - Роман Ким

— И Хозяин, и Тернер, и наш Уилкинсон страстно хотят, чтобы японцы набросились на русских. И уже поверили в это — приняли желаемое за действительное. Самый опасный вид заблуждения.

Уайт кивнул головой:

— То же самое и у армейцев. Там вся головка, начиная с генерала Маршалла, помешалась на этом. Ждет атаки японцев на Приморье. Убедили себя в этом. Интересно, что думает президент?

Пейдж вынул трубку изо рта:

— Наверное, Маршалл и Хозяин подсовывают ему «магию» в соответствующем соусе и стараются сбить его с толку. Хорошо, что у Рузвельта ясная голова, но курс наших начальников меня очень тревожит. Все может кончиться плохо.

— Может кончиться плохо, — машинально повторил Уайт.

5 ноября

Посольство напоминало маленькую усадьбу, затерянную в горах и оторванную от всего мира. Жизнь в усадьбе была предельно однообразная, удручающе скучная. Ее обитатели — несколько десятков семей — до смерти надоели друг другу. Темы для разговоров были исчерпаны, нечего было обсуждать, не о чем было спорить и сплетничать. Все знали друг о друге все — вплоть до последних мелочей.

И до смерти надоели визиты в соседние усадьбы-посольства и миссии других стран. Каждый раз одно и то же — файфоклоки с чашками липтоновского чая и сырными крекерами, коктейль-парти с бокалами, наполненными смесью крепких и мягких напитков, и рауты с одними и теми же холодными закусками, которые надо есть стоя.

Каждый раз одно и то же. Все расписано раз и навсегда. В каких случаях надевать визитку с брюками в полоску или фрак с цилиндром, до которого часа можно ходить в смокинге, когда надлежит надевать желтые перчатки, а когда — белые, когда полагается белый галстук-бабочка, когда черный, и какой угол визитной карточки надо загибать, и какие обозначения надо проставлять на карточке.

Рисивинг-лайн — у входа в зал выстраивается цепочка, возглавляемая послом и его супругой, и замыкается третьим секретарем и его супругой. Этикетные поклоны и улыбки, рукопожатия и приветственные фразы, а спустя час-полтора снова рисивинг-лайн — на этот раз для прощания, — и снова этикетные поклоны и рукопожатия.

Ездить в гости в другие усадьбы и принимать гостей вменено в служебные обязанности. И это несколько раз в неделю, и каждый раз одно и то же, и так установлено раз и навсегда, во веки веков, пока на земле будут существовать дипломаты с их незыблемыми правилами дипломатического протокола.

Однообразную, убийственно скучную жизнь усадебки нарушали приезды почтальонов. Они доставляли вести с родины и всего мира, где шла жизнь, совсем не похожая на закостеневшие церемонии коктейль-парти и раутов.

Каждый раз, когда прибывали дипкурьеры из Токио, посольство оживало, словно всех спрыскивали волшебной водой, начиная с посла и кончая мальчишкой — мойщиком машин. Дипкурьеры привозили кроме официальной почты и писем от родных еще и то, без чего не может существовать ни один японец на чужбине: сою, зеленый чай, бобовую пасту мисо для утреннего супа и прессованные водоросли.

Но в первую очередь чинов посольства интересовали письма от друзей-сослуживцев. В этих письмах содержались всякого рода ведомственные новости и те сведения, которые не попадали в токийские газеты. Самые интересные новости в Японии теперь передавались шепотом на ухо, а если в письменном виде, то только в письмах, которые миновали военную цензуру. Вот такие письма и доставлялись дипкурьерами.

Посол Номура был очень рад приезду своего старого знакомого из Шанхая, партнера по маджонгу, полковника Маруя. В последнее время в качестве дипкурьеров стали все чаще и чаще ездить военные — под видом чиновников министерства иностранных дел. Только кадровым офицерам можно было доверить почту с секретами государственной важности.

Посол решил побеседовать с гостем наедине. Маруя — человек осведомленный, у него можно выведать многое. Они поехали на Арлингтонское военное кладбище. Оставив машину у ворот, пошли пешком по дорожке мимо изумрудно-зеленого холма с аккуратными рядами белых каменных плит.

— Очень похожи на костяшки маджонга, — заметил с улыбкой Маруя.

Номура окинул взглядом простиравшуюся впереди поляну с газоном — она была пуста.

— Боюсь, что скоро прибавится много новых костяшек, — пробормотал он. — Все идет к началу большой игры. На большой доске, именуемой Тихим океаном.

— Посол Курусу прилетит к вам через несколько дней. Решили послать его на самолете.

Номура усмехнулся.

— Он, наверное, никогда не летал. Еще окочурится со страху. — Посол остановился, снял темные очки, тщательно протер их и снова надел. — Я не понимаю, о чем у нас в Токио думают. Твердят: никаких уступок, ни на вершок, и тут же: постарайтесь все-таки договориться с Хэллом, убедить его. А убедить его так же легко, как каменного будду. Нам уже не о чем говорить. Мы просто сидим и молчим и начинаем подремывать, особенно он.

— А он не курит?

— Нет. Мы оба некурящие. Он завел четки, сидит и перебирает их. А я смотрю на гобелен за его спиной — там изображены в хронологическом порядке все американские президенты. Я запомнил их, проклятых, наизусть.

— Жалко, что вам нельзя играть в маджонг.

Номура вздохнул:

— Я не знаю, хотят ли наши действительно договариваться… Или, может быть, это все для маскировки?

— Мы, конечно, хотели бы договориться, — Маруя тоже вздохнул. — Наши условия предельно ясны и просты. Америка должна прекратить помощь Чунцину, признать пребывание наших войск в Китае и Индокитае и отменить запрет экспорта в Японию.

Номура сердито дернул головой:

— Неужели в Токио всерьез думают, что Америка проглотит такие условия? Мы требуем, чтобы Америка подчинилась нам во всем, ничего не получив взамен. Мы требуем от Америки капитуляции без единого выстрела. Это все равно что потребовать от партнера по маджонгу, чтобы он, не приступая к игре, признал себя проигравшим и уплатил деньги. Какой дурак может рассчитывать на это?

Маруя хмыкнул, но ничего не сказал. Номура спросил:

— Это правда, что среди флотских идет грызня? До нас дошли такие вести.

— Часть флотских — они группируются вокруг морского министра — считает, что нам будет трудно вести длительную войну… все упирается в запасы нефти. А офицеры морского генштаба целиком поддерживают своего начальника: устроим, дескать, американцам Цусиму посреди океана, вторую, завершающую, около Панамы — и Америка поднимет руки. Адмирал Нагано и его сторонники считают, что мы сможем избежать затяжной войны.

— А как у армейцев?

— У них полное единодушие — рвутся в бой. К концу ноября все будет готово — планы операций против Малайи, Бирмы, Филиппин, Индонезии и Индии будут отработаны до конца. Сейчас отшлифовываются последние детали. Поэтому надо пока…

Номура усмехнулся:

— Пока надо ходить к Хэллу и смотреть, как он крутит четки. И считать президентов на стене. И тянуть все это до нужного момента.

После недолгого молчания Маруя задал вопрос:

— А как настроен Рузвельт?

— Он, к сожалению, настроен непримиримо. И вряд ли пойдет на какие-либо уступки, пока мы не согласимся убрать войска из Китая.

Маруя покачал головой:

— Выходит, что у нас нет никаких надежд.

— Нет, почему же… Кое-какая надежда есть. Иначе я уже давно бы настоял, чтобы меня отозвали. Надежда заключается в том, что довольно солидная часть американских политиков, таких, как Трумэн, Гувер, как сенаторы Най, Тафт и другие, и слышать не хотят о вступлении Америки в войну — ни в Европе, ни в Азии. Они явно симпатизируют немцам и настроены в отношении нас довольно сочувственно. Они убеждают Рузвельта взять на себя роль посредника между Токио и Чунцином.

— И вас они, наверное, тоже обрабатывают? — улыбнулся Маруя.

— Меня всячески обхаживают министр почт Уокер, банкир Барух и священник Драут. Все трое — убежденные японофилы. Они уверены в том, что как только мы договоримся с Америкой и заключим мир с Чунцином, то сразу же наши дивизии двинутся на Урал.

Оба рассмеялись. Дойдя до лестницы, ведущей к памятнику неизвестному солдату, они повернули обратно к воротам и вышли к берегу реки. Заходящее солнце освещало колоннаду памятника Линкольну. За ним поблескивал обелиск Вашингтона, похожий на тесак.

— А где цветут наши вишни? — спросил Маруя.

— Вокруг обелиска. — Помолчав немного, Номура задумчиво проговорил: — В общем, моя задача — водить за нос американцев, тянуть с переговорами, пока армейцы не подготовятся окончательно и не выяснится судьба России. Тяжелая роль, более подходящая для театрального актера, чем для адмирала. Но ничего не поделаешь. Надо служить государю.

Маруя молча кивнул головой. Они сели в машину и медленно поехали в город. Маруя попросил проехать мимо резиденции Рузвельта. Машина направилась на Пенсильвания-авеню и объехала Белый дом с юга. Флагшток был пуст — президент отсутствовал, очевидно, находился в загородной вилле. На большой поляне перед резиденцией школьники играли в бейсбол.