Прозрение - Урсула Ле Гуин

Тиб убежал на кухню: у него там были еще дела. А мне делать было нечего, идти некуда, и я пошел в класс. И потом, если я какую-то комнату в Аркаманте и считал своей, так это классную. Я очень любил наш класс с его четырьмя высокими окнами, выходившими на север, с изрезанными, выкрашенными в мрачный цвет скамьями, с доской и учительской кафедрой, с книжными полками вдоль стен и стопками тетрадей и грифельных досок на большом столе, с большим стеклянным кувшином, полным чернил, откуда мы отливали чернила себе в чернильницы. За чистоту здесь отвечали мы с сестрой, и классная комната всегда была чисто подметена, повсюду вытерта пыль и так далее. И хотя сейчас в классе тоже царил полный порядок, хотя все там выглядело мирно и опрятно, я принялся переставлять и поправлять книги на длинных полках. Делал я это довольно неловко из-за лубка на большом пальце, часто прерывал свое занятие и открывал какую-нибудь книгу, которую еще не читал. В итоге я сел на пол у книжных полок, открыл «Историю города-государства Требс» Салтока Аспера и принялся читать о долгой войне между Горным Требсом и Карволом, которая завершилась восстанием рабов в Требсе, и город оказался полностью разрушенным. Это была чрезвычайно увлекательная история, и я, совершенно захваченный ею, настолько зачитался, что не заметил, как ко мне подошел Эверра. Я даже подпрыгнул от неожиданности, услышав вдруг его голос.

– Гэвир, что это за книга? – спросил он. Я вскочил, поклонился ему и извинился. Но он только улыбнулся и снова спросил: – Что за книгу ты читаешь?

Я показал.

– Читай, пожалуйста, если нравится, – успокоил он меня. – Хотя, по-моему, для начала лучше прочесть Ашама. Аспер – политик. А Ашам выше политики, он вообще никогда своего личного мнения впрямую не высказывает. – Эверра подошел к своей кафедре, поворошил какие-то бумаги, потом сел на длинноногий табурет и снова внимательно посмотрел на меня.

Я снова принялся расставлять книги по порядку.

– Тяжелый сегодня был день, – грустно сказал Эверра.

Я кивнул.

– Меня сегодня вызвал к себе Алтан-ди и попросил ему помочь. Кстати, я узнал кое-что весьма интересное. Возможно, эти новости немного поднимут тебе настроение. – Он провел рукой по губам и подбородку и сказал: – Семья в этом году собирается выехать за город как можно раньше, уже в начале мая. Я, разумеется, тоже поеду вместе со всеми моими учениками, за исключением Хоуби. Отныне он исключен из школы и будет служить под началом Хастера. А Торм-ди получил разрешение остаться в городе и учиться искусству фехтования у настоящего мастера, так что он присоединится к нам лишь в конце лета.

Новостей оказалось слишком много, чтобы мой взбудораженный разум сумел сразу все их переварить. Сперва все затмило, разумеется, обещание долгого чудесного лета за городом, на ферме в Вентайнских горах. Затем я осознал и главное преимущество этой поездки – Хоуби и Торм с нами не едут! И, осознав это, я испытал истинное блаженство. Лишь через некоторое время я сумел посмотреть на это и с другой стороны.

Значит, понял я, Тэн и его приятели, конечно, уже обо всем знали, когда мы встретились с ними на заднем дворе, – новости всегда молниеносно разносятся по всему дому: «У Хоуби неприятности… Вот он и подлизывается…» В общем, никакой награды Хоуби за свою верность Торму не получил; наоборот, он был за это наказан. «Служить под началом Хастера» означало быть посланным в гражданскую трудовую армию, куда каждая Семья выделяла определенное количество своих рабов-мужчин для выполнения наиболее трудных и тяжелых работ по благоустройству города; жили эти рабы в городских казармах, которые, по-моему, были ненамного лучше тюрьмы.

С другой стороны, Торма-то не наказали за убийство маленького Мива! Он, скорее, получил некое вознаграждение, ибо всегда только и мечтал о том, чтобы учиться военным искусствам.

И у меня вырвалось:

– Это несправедливо!

– Гэвир… – попытался остановить меня Эверра.

– Нет, это действительно несправедливо, Учитель! Ведь это Торм убил Мива!

– Он не хотел этого, Гэвир. И будет за это наказан: ему не разрешили поехать вместе со всеми в Венте. Теперь он будет жить не дома, а у своего учителя, мастера фехтования Аттека; дисциплина там весьма суровая, и ему придется строго соблюдать все ее правила. Кстати сказать, все ученики Аттека жизнь ведут тяжелую, питаются достаточно скудно, постоянно тренируются, не получая за свои успехи никаких вознаграждений, кроме постоянного увеличения нагрузки. И все ради того, чтобы совершенствовать свое мастерство. Алтан-ди говорил об этом с Тормом в моем присутствии. Он сказал: «Ты должен наконец научиться владеть собой, сын мой, а у Аттека ты этому научишься непременно». И Торм-ди только поклонился в ответ.

– Но почему тогда Хоуби… Что он такого сделал, чтобы его наказывали?

Мой вопрос застал учителя врасплох.

– Что он такого сделал? – повторил он и выразительно осмотрел меня с ног до головы со всеми моими синяками, шишками и уложенным в лубок большим пальцем.

– Но ведь это… Ведь сама Семья от этого ничуть не пострадала! – Я не знал, как выразить то, что было у меня на душе. Мне хотелось сказать, что если Хоуби наказан за то, что он сделал со мной, то и наказание ему должен был вынести наш народ, его и мой, то есть рабы. Именно поэтому я никому и не сказал тогда, кто именно меня бил и мучил. Это касалось только нас, рабов. К Семье это не имело никакого отношения, да и не было, на мой взгляд, достойно ее внимания. Но если Хоуби наказали за попытку выгородить Торма, пусть даже весьма неуклюжую, то это настолько несправедливо, что Семья наверняка просто ошиблась, просто не поняла, что произошло…

– То, что случилось с тобой, – это отнюдь не случайность, – быстро сказал Эверра, прервав мои безмолвные рассуждения. – Несмотря на то что ты, не желая подводить своего школьного товарища, сказал, что это был просто несчастный случай. Но Хоуби вел себя оскорбительно по отношению ко мне. А я в школе воплощаю авторитет Отца Аркаманта, так что подобная наглость просто недопустима, Гэвир. А теперь послушай-ка меня внимательно; иди сюда, сядь рядом.

Эверра отошел к столу, уселся, и я сел с ним рядом, словно мы собирались вместе разбирать новый текст.

– Преданность – великая вещь, – сказал он. – Однако неуместная преданность может стать вредной и даже опасной. Я понимаю, тебя продолжает мучить все это. Да и всех нас это мучает. Смерть невинного ребенка всегда ужасна. Ты наверняка слышал гневные речи и в Хижине, и среди женщин и, слушая их, должно быть, думал: что же это за дом такой? Это ведь не дикая пустыня и не поле брани? И откуда это бесконечное противостояние затаенного гнева, молчаливой ярости и несокрушимой силы? Неужели в этом и заключена истина твоей жизни здесь? Или ты все-таки, как и прежде, являешься членом некоей Семьи, благословляемой предками этого Дома, где каждый человек играет свою собственную, определенную роль и всегда старается поступать по справедливости? – Эверра дал мне минутку, чтобы обдумать его слова, потом продолжил: – Если тебя одолевают сомнения, Гэвир, подними глаза и смотри вверх. Не вниз. Смотри вверх и там ищи подсказки. Сила приходит сверху. Твоя роль в этом Доме связана с самым высоким, что есть на свете, со Знанием. Родившись в дикости, будучи рабом, как и я, и не имея семьи, ты все же был принят в лоно большого дома и обрел все необходимое – кров, пищу, Предков и доброго Отца, который руководит тобой. Мало того, тебе была дана еще и пища духовная, те знания, которые некогда получил и я и которые я смогу впоследствии полностью возложить на твои плечи. Тебе было оказано доверие, Гэвир. Это поистине священный дар. Семья доверяет нам, мой мальчик. Она препоручила мне своих сыновей и дочерей! Чем я могу отплатить за подобную честь? Только своим преданным трудом. И мне бы очень хотелось, чтобы после моей смерти обо мне сказали: «Он никогда не предавал тех, кто верил ему». – Суховатый голос Эверры звучал сейчас почти нежно; он некоторое время молча смотрел на меня. Потом продолжил: – Знаешь, Гэвир, там, позади, в тех диких краях, откуда ты родом, для тебя нет ничего. И на тех зыбучих песках, что зашевелились сейчас у тебя под ногами, ты ничего построить не сможешь. Но посмотри вверх! Там, в той силе, что поддерживает тебя, в той мудрости, что тебе предложена, ты можешь обрести успокоение своему сердцу, только на них ты сможешь полностью положиться. Только там, наверху, ты сможешь обрести богатство и справедливость. И материнское сострадание, которого ты никогда не знал.