Жестокий век - Исай Калашников

Конь Есугея устал. Он все чаще переходил с рыси на шаг. Село солнце, и сумерки быстро опускались на землю. Немного в стороне от своего пути Есугей увидел огонь и повернул к нему. Хорошо, если это тайчиуты. У кого-нибудь из них, наверное, есть заводная лошадь, он завтра возьмет ее и быстро домчится домой.

У огня было человек двадцать. Они жарили мясо хулана19, убитого, видимо, недавно – его сырая шкура была растянута тут же на траве. Охотники, стало быть. Но из какого племени? Он вгляделся в лица, в одежду – татары! С ними заключен мир, и вряд ли они посмеют нарушить его. И все же лучше бы не встречаться. Но теперь поздно думать об этом. Одна надежда, что они его не узнают.

Татары раздвинулись, давая ему место возле огня, налили кумыса, дали кусок жареного мяса. Они ни о чем не спрашивали. Он был их гость, и не в обычае степняков лезть к гостю с расспросами, если нужно, сам расскажет, кто он и откуда.

– Удачной ли была охота? – поинтересовался Есугей.

– Не очень.

– Я вот тоже еду посмотреть, где держится дичь, – сказал Есугей.

Им не к чему знать, где он был и куда он едет. Они могут принять его за хунгирата или онгута.

После ужина он сразу же лег спать. Татары еще долго сидели у огня, о чем-то тихо разговаривая, один раз ему послышалось слово «рыжий», значит, говорят о нем, и, вполне возможно, они его узнали.

Утром, когда он проснулся, все татары уже снова сидели у огня. Старший из них, церемонно кланяясь, поднес чашу кумыса. И пока он пил, все смотрели на него с плохо скрытым любопытством. Сомневаться не приходилось – они его узнали. И узнали, и, кажется, что-то замыслили. Седлая лошадь, он затылком чувствовал их взгляды. Если они хотят его убить, сейчас самый подходящий момент: стрела в спину – и все. Затянув подпруги, вскочил на коня. Теперь уже легче. Но татары стоят и, по всему видно, не собираются нападать. Он попрощался, поехал. Сейчас тоже очень удобно выстрелить в спину, его так и подмывало броситься отсюда вскачь, но он не хотел показать своего страха, ехал шагом, не оглядывался. Расстояние между ним и татарами все увеличивалось, теперь он для стрелы недосягаем, теперь можно и подхлестнуть лошадь. Как же это они его упустили? Может быть, не узнали…

Скорей домой! Отдохнувший конь идет ходкой рысью, встречный ветер пробирается под одежду, и холодок пробегает по телу. Что-то больно уж холодный ветер. Осень только началась, еще не засохли травы, и не отцвели цветы, да и солнце светит ярко, а холодно. Есугей плотнее запахнул полы халата, крепче затянул пояс. Может быть, ему нездоровится? С чего бы это? После ранения он ни разу не болел, а ведь приходилось и мокнуть под дождем, и спать на мерзлой земле, и под тонкой палаткой сутками пережидать снежную бурю.

Вскоре он уже определенно знал – заболел. Тело покрыла холодная испарина, к горлу подступила тошнота, в желудке поселился огонь. Вспомнил чашу кумыса, поданную татарином. Вот почему они не убили его стрелой.

Домой добрался, теряя сознание. Как в тумане расплылись лица, Оэлун, Чарха-Эбугена, Мунлика, его мальчиков – Джучи, Хасара, Хачиуна, Бэлгутэя, Тэмугэ.

– Меня отравили татары, – сказал он, и каждое слово давалось ему с трудом. – Я умираю.

Чарха-Эбуген поил его горьким отваром трав, но легче от этого не становилось. Внутри горело, ему даже казалось, что он чувствует, как там все чернеет и обугливается от невыносимого жара.

– Мунлик, скачи за Тэмуджином!

Потом его начало рвать густой, спекшейся кровью. После рвоты стало легче, но все равно он чувствовал, что уже не встанет на ноги, быстрый конь не понесет его по степному раздолью.

– Оэлун. – Жена наклонилась над ним. Он взял ее за руки. – Береги детей, Оэлун. Я оставляю вас, ничего не успев сделать. Где Тэмуджин?

– Мунлик уехал за ним.

– Оэлун… – Ему хотелось сказать ей, как он торопился увидеть ее, но силы иссякли, голова закружилась, и он поплыл куда-то, мягко покачиваясь, под нарастающий звон серебряных колокольчиков.

Он умер, не дождавшись Тэмуджина, не приходя в сознание.

Часть вторая

Глава 1

– Гей, гей! – Взметнув снежную пыль, Тэмуджин скатился с берега Онона.

Ветер слизал с реки снег, и ровное голубоватое поле льда, изрезанное белыми прожилками трещин, блестело в лучах негреющего солнца. На льду уже играли в бабки Хучар, двоюродный брат Тэмуджина, и Джамуха, сын нойона племени джаджират.

– Эй, Хучар, сегодня ты не выиграешь! – Тэмуджин достал из рукавицы новую биту – большую, тяжелую бабку. – Смотри!

Взвесив на руке биту-бабку и осмотрев ее плоско стесанное (для лучшей устойчивости) брюхо, Хучар равнодушно проговорил:

– Моя лучше.

– Конь познается в беге, – сказал Джамуха, поправляя рысью шапку с блестками инея на сером меху.

– Помалкивай! – грубовато осадил его Хучар. – Ты с любой битой проиграешь.

Хучар всегда выигрывал и у Джамухи, и у Тэмуджина, потому был с ними высокомерен. За это оба его недолюбливали и страстно желали выиграть когда-нибудь все бабки, какие он успел накопить. Джамуха на всякие выдумки ловок, но, может быть, обойдется и без его хитростей. Если бита получилась такой же, как у Хучара, не надо ничего придумывать, можно выиграть и так.

– Ну, начали? – Тэмуджину не терпелось испробовать биту, и он поставил бабки в круг, вычерченный ножом на льду.

Первым бил Джамуха. Он долго целился, щуря глаза с длинными, загнутыми вверх, как у девушки, ресницами. Бросок получился слишком слабым. Бита, прискакивая, шла по льду, на глазах теряя скорость, в круг она еле вползла. Джамуха, неловко улыбаясь, полез за пазуху доставать проигранную бабку.

Настала очередь Тэмуджина. Он сбросил овчинные рукавички, потер руки, прошептал: «Мать-земля, вечное небо, помогите мне!» Бита заскользила по льду и кувырком ушла в сторону. Тэмуджин, не скрывая досады, зло пнул биту носком гутула.

Хучар кинул свою биту, почти не целясь. Большую часть расстояния она пролетела по воздуху, плавно опустилась на лед и, быстро вращаясь, врезалась в ряды бабок. Сухо щелкая, они разлетелись, три штуки оказались за чертой – выигрыш Хучара. Ну что за бита, что за рука у этого Хучара!

Пока Хучар собирал выигрыш, Джамуха вынул нож, присел над его битой, одним ударом отвалил от брюха бабки клин кости, подмигнул Тэмуджину. Так вот, значит, что он придумал. Ну и ловок, ну и хитер!

– Там была трещина, – прошептал Джамуха. – Я давно приметил.

Хучар ни о чем не догадался. Бросил биту так же, как и в первый раз, но она пошла кувырком. Но и после этого он ничего не понял. Только после третьего промаха заметил, что бита не в порядке.

– Почему она сломалась? – недоумевал он.

– Лед крепкий, как железо, – охотно пояснил Джамуха. – А бита старая, и кость у нее слабая, как дерево осины.

– Без тебя знаю, что старая. Этой битой еще мой дед играл. Пойдемте домой.

– Вот хитрый какой! – возмутился Джамуха. – Раз начали, надо играть!

Тэмуджину было неловко оттого, что они обманывают брата. Хотел было заступиться за Хучара, но вспомнил, как тот уходил отсюда с пазухой, вздувшейся от выигранных бабок, гордый и недоступный. Ни разу у него не хватило ума по-братски поделиться выигрышем.

– Ну, уж нет, Хучар, ты будешь играть! – поддержал Тэмуджин Джамуху.

– Не распоряжайся! – отмахнулся Хучар. – У кого хочешь спроси: бита сломалась – игра пропала.

– Чего спрашивать? Своей головы нет? – Но тут Тэмуджин увидел Кокэчу, сына Мунлика. Этот парень все рассудит как надо. – Если уж так хочешь, давай спросим. Эй, Кокэчу! Иди сюда!

Кокэчу шел из-за реки, нес на плече пучок тальниковых прутьев. Он повернул к ним без особой охоты, спросил у Тэмуджина:

– Чего надо?

– Нам надо разобраться… – начал было Тэмуджин.

Его перебил Хучар:

– Нашли у кого спрашивать! Он же сроду не играл!

– Зато он скоро будет шаманом. Он уже умеет говорить с духами. Правда, Кокэчу?

Кокэчу спокойно кивнул головой. У него было узкое лицо с острым носом, над верхней губой чуть заметно темнели усики; со всеми и всегда он держался ровно, говорил с мягкой, вроде бы застенчивой улыбкой, но при этом мог сказать в глаза человеку такие слова, произнести которые не всякий решился бы и в сильном гневе; с мягкой улыбкой не вязался и пристальный, изучающий взгляд угольно-черных глаз, всегда устремленных прямо на собеседника.

– Так что вы не поделили, нойончики?

Хучара такое обращение обидело.

– Мы будем нойонами! А вот из тебя шаман получится или нет, еще не известно. И ты не смеешь так говорить!

– Кто кем будет, ведомо лишь небу. – Кокэчу улыбнулся. – Только пустоголовый жеребенок может заранее воображать себя быстрым скакуном. А вдруг из него получится самая захудалая кляча? Может так быть, Хучар?

– Не может! – боднул упрямо головой Хучар. – Язык у тебя длинный.

– А у тебя ум короткий. Выходит, оба мы с пороком. Мало ты знаешь, еще меньше понимаешь, Хучар, а раздуваешься, как жаба в ненастье.