Музыкант (трилогия) - Геннадий Марченко

Снова последовал вопрос о моем музыкальном образовании и удивленно приподнятые брови после моего ответа.

– Я могу допустить, что вы изучили ноты, но научиться играть на рояле без педагога… Я решительно не могу в это поверить!

– У нас в школе в актовом зале стояло пианино, вот я после уроков сидел и по два часа играл, репетировал. Наверное, у меня талант, – скромно заключил я, не зная еще, как выкрутиться из этой ситуации.

– И все равно это невероятно, – заявил Блантер, в возбуждении расхаживая по огромной зале. – Вам сколько лет? Пятнадцать? Хм… А еще какими-то инструментами владеете?

Я стал вспоминать, на чем еще играл в своей долгой жизни. Гитара, само собой, как акустика, так и электро, клавишные, на басу и на ударных пробовал, губная гармоника…

– На гитаре могу, – не стал я выкладывать сразу все козыри.

– А можете исполнить еще что-нибудь из вашего, так скажем, репертуара?

Что ж, похоже, карась заглотил наживку. Теперь только бы не сорвался.

– Ну давайте я сыграю пару-тройку вещей, если у вас время терпит.

Исполнил для одного слушателя «На дальней станции сойду», «Крыша дома твоего» и «Шумят хлеба». Затем, подумав, решил добавить еще и «Нежность». Последние две песни были написаны Пахмутовой – тяжелой артиллерией композиторского цеха. Есть уж бить, то, как говорится, наотмашь.

– Думаю, для первого раза достаточно, – скромно сказал, вставая из-за рояля.

– Это… это потрясающе! – развел руки в стороны Блантер. – Но как?! Почему раньше никто не слышал о Егоре Мальцеве?

– Говорю же, все появилось как-то неожиданно. А вот теперь я наконец созрел, чтобы представить свое творчество народу. И кстати, вы обещали меня познакомить с Бернесом.

– Да-да, я сейчас же ему позвоню.

Матвей Исаакович кинулся к телефону и набрал номер.

– Алло, Марк, добрый день, это Блантер. Ты сейчас чем занимаешься? Баклуши бьешь? Слушай, тут такое дело… Сидит у меня дома один молодой человек пятнадцати лет, и просто спит и видит, чтобы ты спел написанную им песню… Да, подозреваю, что самородок. Не хочешь приехать ко мне, сам на него посмотреть? А заодно и с песней познакомиться? Через сколько? Час максимум? Ну давай, жду.

Я с плохо скрываемым интересом прислушивался к разговору, от результатов которого во многом зависело мое будущее. И когда Блантер вернул трубку на место, я про себя облегченно выдохнул.

– Ну что же, через час Марк Наумович обещал быть. Не желаете пока, молодой человек, чаю. Или кофе предпочитаете?

Конечно, я предпочитал кофе, желательно со сливками, но решил не борзеть, и скромно согласился на обычный чай, к которому хозяин предложил еще и вазочку с печеньем и конфетами. С момента попадания в это тело я постоянно ощущал чувство легкого голода. С питанием в эти годы было не ахти, особенно, учитывая скромное материальное положение моей новой семьи. Что говорить, на моих глазах Катька перешивала старое материно платье под себя. С едой дело обстояло не лучше, хотя мама и брала частенько по два дежурства подряд, выматывая свой организм до предела. Так что, глядя на приличных размеров вазочку, у меня возникло стойкое желания сначала самому наесться от пуза, а затем ссыпать оставшееся богатство себе в карман и угостить дома маму и сестру. Видно, Матвей Исаакович что-то такое прочитал в моих глазах, кивнул в сторону вазы и подбодрил:

– Не стесняйтесь, Егор, угощайтесь.

Ну я и угостился… слегка. Пяток печенюшек и столько же шоколадных конфет слегка удовлетворили мое чувство голода.

– Может, супчику разогреть? – неожиданно предложил Блантер. – Жена с сыном вчера уехали в санаторий в Ялту, напоследок Нина мне целую кастрюлю моего любимого горохового супа с копченостями сварила. Чтобы не отощал, как она выразилась. А без них у меня, признаться, и аппетит что-то пропал. Кое-как похлебал сегодня днем, не знаю, сколько я его доедать буду.

– Ой нет, спасибо, я уже наелся, – ответил я, стараясь скрыть свое желание как минимум ополовинить эту самую кастрюлю. – Давайте я лучше пока текст для Марка Наумовича накидаю, ноты записать уже вряд ли успею.

С текстом я управился за несколько минут. Не успел отложить в сторону дорогую перьевую самописку, как в дверь позвонили – Бернес приехал даже раньше озвученного времени.

– Ну-ка, показывай, Мотя, своего вундеркинда! – приятным баритоном огласил всю квартиру гость.

Выглядел он вполне моложаво, жизнь в нем буквально бурлила, и не подумаешь, что через каких-то восемь лет любимец миллионов угаснет от рака легких. Кстати, не мешало бы его попросить со временем как следует заняться своим здоровьем, обозначив именно легкие как возможную мишень для атаки раковых клеток. Глядишь, и удастся продлить жизнь знаменитому артисту.

– Ага, это ты, значит, и есть? – ткнул в мою сторону указательным пальцем Бернес. – Очень приятно, Марк Наумович.

– Егор, – пожал я протянутую руку.

– Так, и что за песню ты хочешь мне предложить?

– Вот текст, а мелодию я могу наиграть на рояле. Но лучше давайте сначала я спою, чтобы вы знали, как должно звучать. Кстати, для себя я играю где-то на октаву выше, а для вашего голоса мы потом подберем тональность.

Бернес с Блантером переглянулись, изобразив характерную мимику для невысказанной фразы: «Гляди-ка ты!», а я тем временем начал проигрыш. И мысленно помолившись, запел…

На парочку слушателей я взглянул, только отыграв последний аккорд. Матвей Исаакович, уже зная, что услышит, держал себя в руках, а вот настроение Бернеса резко изменилось. Если в квартиру старого друга он заходил на оптимистичной волне, с улыбкой, то сейчас словно постарел за пару минут лет на двадцать. Сгорбился, осунулся, глубокие морщины прорезались в опустившихся уголках губ…

– Да-а, – протянул он дрогнувшим голосом, – не ожидал.

– Вот-вот, – поддержал Блантер товарища, – и у меня было похожее чувство. А он мне еще затем несколько вещей исполнил, тоже весьма неплохих. Но конечно, «Журавли» проняли до самых печенок.

– Так что, Марк Наумович, – прервал я их диалог, – попробуете спеть?

Бернес подошел к роялю, встал сбоку, держа перед собой листок с текстом, откашлялся.

– Ну давай, парень, рискнем.

С первого раза не получилось. Где-то посередине песни Бернес прервался, извинился, что в горле как-то резко пересохло, осушил участливо поднесенный Блантером стакан воды, и предложил начать заново. Со второй попытки, собравшись, отработал как надо, не хуже, чем на всем известной записи.

– Великолепно! Марк, эта песня должна стать твоей! – заявил композитор.

– Я не против, если автор разрешит мне ее исполнять, – слегка поклонился в мою сторону Бернес.

– Марк Наумович, я вас для того и разыскивал, что никого другого, кроме вас, не видел исполнителем этой вещи. Давайте я накидаю сейчас ноты…

– Так я уже все записал! – улыбнулся Матвей Исаакович, с видом победителя взмахнув листом с нотной записью. – Пока вы тут пели – я тоже не сидел сложа руки. Осталось только слова вписать. Можете сами это сделать, Егор.

Закончив с текстом и нотами, я решил, что пора бы уже, пожалуй, и честь знать. Но откланяться так и не успел. Бернес потребовал у Блантера налить ему водки, и меня тоже потащил за стол, на котором помимо графинчика тут же появилась закуска и бутылка лимонада.

– Тебе не предлагаю, еще возрастом не вышел, – сказал Марк Наумович, опрокидывая в себя стопку и закусывая хрустящим малосольным огурчиком.

Блантер, в отличие от товарища, пил мелкими глотками. Мне же пришлось довольствоваться откупоренной с легким дымком газировкой, хотя, пожалуй, от рюмочки я бы сейчас тоже не отказался.

– Откуда ты, парень, взялся? – спросил артист, расправившись с огурцом.

Пришлось повторять то, что я до этого рассказывал Блантеру. Бернес слушал с нескрываемым интересом.

– Неужели ты даже в музыкальной школе не учился?! Ну это просто фантастика!

– Думаю, надо заняться молодым человеком вплотную, – заявил Матвей Исаакович, в чьих глазах после рюмочки водки появился азартный блеск. – Нельзя пускать такой талант на самотек. Юноша совершенно не знаком с особенностями советской эстрады, на тебя, Марк, вышел благодаря случайному в какой-то мере стечению обстоятельств. Хорошо, у меня знакомый в ВУОАПе работает, и наш герой к нему как раз и попал.

Ага, не иначе, Блантер уже видит себя в роли моего импресарио, то бишь продюсера, директора и администратора.

– Э-э, Мотя, парнишка не так глуп, как ты думаешь, – сказал Бернес, разливая по второй. – Был бы дурак – не пошел бы оформлять песни в ВУОАП. Правильно я говорю, Егорка?

Я скромно пожал плечами, мол, вам виднее, и потянулся за колесиком сырокопченой колбасы.

– Не пойму, зачем тебе нужно железнодорожное училище, – продолжал Бернес. – Уверен, что твое призвание – музыка. Согласен, водить паровоз тоже нужное занятие, у нас в Советском Союзе все профессии почетны. Но если есть к чему-то талант – то его нужно развивать.