Миф. Греческие мифы в пересказе - Стивен Фрай

Позднее Афина и Посейдон посоперничают за покровительство над городом Кекропия. Посейдон ударил трезубцем в скалу, на которой они оба стояли, и забил из нее родник соленой воды; впечатляющий фокус, но в соленой воде вообще-то никакого толка, просто живописный общественный фонтан. Простеньким же подарком Афины стало первое оливковое дерево. Граждане Кекропии в мудрости своей углядели многую пользу от плодов, масла и дерева и выбрали Афину своим божеством-покровительницей, а также защитницей, и изменили название города на Афины – в ее честь[81].

В Риме ей поклонялись как МИНЕРВЕ, но без той особой личной связи, какую ощущали с ней греки. Ее любимые животные – сова, этот почтенный символ недреманной мудрости, а также змея – под чьим обличьем отец завоевал ее мать. Олива, чьи мягкие и много на что годные плоды оказались великим благословением для Греции, тоже была для нее священна[82].

Кажущаяся нежность тех серых глаз выдавала новое видение идеала красоты – соединявшего физическую силу с силой натуры и ума. Недальновидно это – сердить Афину. Кроме того, если насолил Афине – насолил и Зевсу. Он в дочке души не чаял, и что б ни сделала она – всё умница. Арес, самый нелюбимый ребенок Владыки, составлял интересный противовес своей сводной сестре. И та и другой – боги войны, но Афину интересовало планирование, тактика, стратегия и умное искусство противостояния, тогда как Арес был богом боя, схватки и всевозможных драк. Он понимал только насилие, натиск, нахрап, покорение и усмирение. Как ни противно, однако следует признать: мощь каждого из них по отдельности не могла сравниться с той, какая возникала в союзе Ареса и Афины.

Афине часто придавали дополнительное имя ПАЛЛАДА, и как Афина Паллада она охраняла свой город Афины. Символ ее хранительства назывался палладием, это слово как-то ухитрилось просочиться в названия театров[83], а также подарило нам химический элемент Pd. Изначально Паллада была дочерью морского бога Тритона и подругой детства Афины. Они затевали полушутейные войнушки друг с другом. Как-то раз, когда Паллада побеждала Афину, Зевс (вечно бдевший и защищавший свою любимицу) вмешался и, метнув парализующую молнию, вышиб из Паллады дух. Афина в пылу игры нанесла coup de grâce и добила подругу. Навеки взяла себе потом имя Паллады – скорбный знак вечной любви и раскаяния.

Афина, как и Деметра, оставалась не оскверненной мужчинами[84]. Ее бездетная одинокая жизнь и юношеская дружба с Палладой наводят некоторых на мысли, что Афину следует считать символом женской однополой любви.

Внутренняя Метида

Когда Зевс одурачил мать Афины, чтобы та обернулась мухой, а он бы потом слизнул ее ящерным языком, Метида повела себя с несвойственной ей глупостью. Казалось бы.

На самом деле никто ее не одурачил. Одурачила она. «Метида» означает «ловкость» и «хитрость», никуда не денешься. Она вполне сознательно дала себя пожрать – более того, она же и заставила Зевса это сделать. Она понимала, что, пожертвовав своей свободой и навеки оставшись внутри него, сможет стать его мудрой советчицей, своего рода «консильери», и нашептывать ему наставления. Нравится ему это или нет.

Тот, кто вещает правду в глаза власти, обычно оказывается в цепях и до срока в могиле, но в голове у Зевса Метиду было не заткнуть. Она станет прозорливо сдерживать бесшабашные выходки и отчаянные страсти, что частенько грозили богу грома неприятностями. Его бурный нрав, похоть и ревность необходимо было уравновешивать ее спокойным голосом – тем, что умел направлять его инстинкты в более рациональное и просвещенное русло.

Пожертвовала ли Метида своей свободой из чувства долга и ответственности или же из любви к Зевсу, которого она обожала, с уверенностью утверждать нельзя. Мне нравится считать, что из смеси первого и второго. Такова была, как сказали бы греки, ее мойра – служить и любить.

Вместе с другими положительными чертами Зевса – харизмой[85], сердечностью, наивной доверчивостью и (обычно) сильным чувством справедливости, честностью и правдивостью – умное внутреннее руководство Метиды помогло Владыке богов стать великим правителем, чьи качества многократно превзошли отцовы и дедовы, Кроноса и Урана. По сути, настолько Метида вросла в него, что Гомер иногда именует Зевса Метиетой – «мудрым советчиком».

В поиске убежища

Мудрость, воплощенная в Метиде, может, и нашептывала Зевсу в одно ухо, зато второе вечно слушало жаркие призывы страсти. Когда красивые девушки и женщины – а иногда и юноши, – попадались ему на пути, ничто не могло остановить его от преследований по всему свету, даже если ради этого приходилось превращаться во всевозможных животных. Стоило сладострастию накрыть его, как Метида способна была совладать с ним не более, чем шепот – в силах унять бурю, а вопли ревнивой ярости, какими разражалась Гера, действовали на него не мощнее, чем трепет крыльев бабочки способен сбить корабль с курса.

Я уже говорил, что пылкие взоры Зевса успели пасть на Лето, скромную дочку титанов Фебы и Коя. Воображаю, что эпитет «скромная», применяемый женщиной к себе самой, должен раздражать (о скромных мужчинах слышишь куда реже), однако Лето стала как раз таким малым божеством, что воплощает именно это свойство – сдержанного достоинства, которое возникает в мыслях при слове «скромный»[86]. Тем не менее Зевс вскоре настиг ее – и управился с нею.

Неброской титаниде Лето (ЛАТОНА у древних римлян) позднее начали поклоняться как богине материнства, а также образцу скромности. Вероятно, все из-за беременности, которая, после того как Зевс овладел Лето, обернулась самой большой отвагой и победой в испытании. Ибо когда Гера обнаружила, что ее муж обрюхатил Лето, она велела своей бабке Гее не пускать Лето рожать ни на какой земле. Гера и так была вне себя из-за того, что низкородная Афина завоевала больше Зевсовой любви, чем их благородные сыночки Гефест и Арес (в припадке материнского чувства она уже, видимо, забыла, что сама вышвырнула Гефеста с небес), и потому не собиралась допускать, чтобы еще один ублюдочный божок полез нарушать установленный порядок среди олимпийцев. Многое в Гере напоминает Ливию, жену римского императора Августа, или жен некоторых английских королей и мафиозных донов. Вечно присматривают они за династичностью и кровным родством, вечно готовы на все ради чести и семьи, ради фамильных древ и наследования.

Лишенная пристанища на земле, несчастная беременная Лето моталась по морям, ища, где бы родить. Попыталась укрыться у буйных гипербореев, что жили за Северным ветром[87], но те, боясь гнева Геры, не впустили ее. Во всех смыслах без руля и без ветрил, Лето направила молитвы Зевсу, из-за которого и попала в этот жуткий переплет; однако его власть как Повелителя богов зиждилась на принятии и укреплении права других богов повелевать своими наделами и являть свою волю. Он не мог вмешаться и отменить вердикт Геры или развеять ее ужасные чары. Вожди, цари и императоры вечно жалуются, что они самые несвободные даже по сравнению со своими подданными, и в этом есть некоторая истина. Зевс, разумеется, при всей мощи и величии, всегда был ограничен министерскими принципами правления – консенсусом и коллективной ответственностью, они и позволяли ему править.

Все, что он мог сделать для Лето, – уговорить брата Посейдона создать приливную волну и дотащить лодку Лето до маленького необитаемого острова Делос, что болтался средь заводей и бурунов Киклад, не укорененный в морском дне и потому за пределами Гериного проклятия.

Двойняшки!

Изнуренная лето высадилась на гостеприимном плавучем острове Делос, и сил ей хватило лишь на то, чтобы заползти за дюны и укрыться среди одиноко росших сосен на краю пляжа. Те немногие орешки и травы, какие она могла здесь добыть, не способны были пропитать бурную жизнь, что уже толкалась в ней, и потому Лето добралась до зеленой долины, которую заметила вдали. Там, у подножия горы Кинф, она прожила месяц – на фруктах и орехах, как дикий зверь, зато неуязвимая для проклятия Геры. Живот ей так раздуло за это время, что она опасалась, уж не чудищем или великаном беременна. Но продолжала собирать еду, питаться и отдыхать, собирать еду, питаться и отдыхать.

Однажды приступы голода уступили новым и более острым припадкам боли. Одинокая, без чужой помощи, Лето родила девочку – милейшее дитя из всех рожденных доселе[88]. Новоявленная мать выдохнула имя – АРТЕМИДА. Сильная, наделенная поразительнейшей ртутной прытью и гибкой силой, малышка в первый же свой день на белом свете взялась за необходимую и чудотворную работу. Ибо Лето поняла, почему ее беременность была такой тяжкой и грузной – внутри у нее был еще один ребенок, и этот младший из двойни шел по родовым путям боком, отчего Лето маялась сокрушительными муками. У Артемиды, как выяснилось, было инстинктивное чутье, как легче всего принять дитя, и она помогла с рождением своего великолепного брата.