Танец Арлекина - Том Арден

— Ах, как жаль, что тетя спит. Может быть, стоит разбудить ее?

Ката попятилась. Она была готова бежать.

— А, ты, наверное, боишься Священного Круга, — понимающе проговорил мальчик. — Тетя говорила, что вам становится худо при виде символа истины. — Он поднял дрожащую руку и указал на грудь, где на цепочке висел точно такой же амулет, как у Умбекки, — перевернутая буква «V», заключенная в круг. — Тебе и твоим сородичам нельзя осквернять своим присутствием храм. Надеюсь, это тебе известно?

Ката этого не знала. Однако любопытство взяло верх. Она подошла к мальчику поближе. Ката смотрела на него, словно на зверушку из Диколесья, — вот только его сознание было для нее закрыто. Она могла бы посмеяться над мальчиком — над его занудным, ровным голосом, над скучными словами, но что-то сдерживало ее. Мальчик ей нравился. В нем было что-то призрачное — и в его лице, и в голосе, и на мгновение Ката задумалась: а живой ли он? Девочка поежилась. А вдруг перед ней существо из загробного мира?

— Между прочим, я надеялся, что сюда придет кто-нибудь из ваганов, — продолжал мальчик. — Тетя как-то раз сказала, что ваганы и бастарды — это почти одно и то же, но мне кажется, это неправильно. А ты как думаешь? Наверное, тетя была просто сердита, когда говорила это, а на самом деле все не так. У нее так бывает — она говорит не подумав. Ну, когда сердится.

— Я не ваганка.

— Нет, ваганка, кто же еще? — сказал мальчик и брезгливо наморщил нос. — Тетя говорит, что ваганы никогда не моются. В волосах у них кишат блохи, а в одежде полным-полно вшей. Ой, или наоборот? Ну, как бы то ни было, я думаю, ваганы и бастарды — это не одно и то же. А ты точно девочка? — спросил мальчик.

Ката покраснела. Ведь говорила же ей выдра утром у ручья, что надо бы умыться. А она и не подумала этого сделать. Только теперь, стоя перед чистеньким бледным мальчишкой, Ката пожалела о том, что не послушала совета выдры. Замарашка! Руки и лицо грязные, под ногтями — черная кайма, волосы слипшиеся, непричесанные.

И все же Кате милее было оставаться замарашкой, чем быть такой чистюлей, как этот мальчишка.

И на его вопрос она не ответила.

— А бастард — это кто? — спросила она.

— Ты разве не знаешь? — удивился мальчик. — Это нечто особенное. Совершенно особенное.

Девочку такой ответ совсем не впечатлил. Ката зажала в руке веточку плюща и принялась вертеть ее.

— Если ты такой особенный, почему же ты не на ярмарке? Мальчик потупился. Голос его прозвучал хрипловато, надтреснуто.

— Ярмарка — это зло. Это надсмехательство над Агонисом. Тетя говорит…

— Н-е-е-ет, — покачала головой Ката. — С тобой что-то не так.

Она подошла еще ближе и наклонилась к мальчику. Он поднял к ней глаза, похожие на глубокие темные озера. Глаза зажглись яростным огнем.

— От тебя дурно пахнет, ваганское отродье! Отойди от меня!

Но Кату вдруг охватил приступ жестокости. Она расхохоталась, но тут же умолкла. Бледная рука мальчика шарила по камню в поисках опоры. Казалось, он хочет отползти от Каты, спрятаться от её язвительного, насмешливого взгляда.

И тут Ката все поняла.

Мальчик не мог ходить. Одеяло прятало его изуродованные, негнущиеся ноги.

Ката отшатнулась.

— Ты не можешь ходить, — тихо проговорила она.

И тут мальчик закричал. Крик его был подобен тревожному колокольному звону или писку птицы, которую кто-то держал над пламенем в жестокой, безжалостной руке.

— Что? Что такое?

Кресло-качалка перестало покачиваться. Лицо в черном чепце повернулось к мальчику.

Стоило женщине проснуться, и мальчик перестал кричать.

— Тетя, вы уснули!

— Какие глупости, Джем! Правоверные не спят на службе Агонису. — Она сдержала зевок. — Ты меня звал? Тут кто-то был?

— Нет, тетя, никого. Зашелестел плющ.

— Кто там?

— Птица, — ответил Джем.

На самом деле это была Ката. Она успела вовремя спрятаться в тени. Сердечко девочки быстро колотилось. Ей казалось, что жирные пальцы Умбекки сжимают её плечо.

Но мальчишка не выдал ее.

Толстуха вздохнула. С трудом встала с кресла.

— Да, и я вроде бы слышала, как пролетела птица. О боже! — воскликнула она и расправила прилипшее к бедрам платье.

— Тетя, что такое бастард?

— Джем, честное слово! Зачем тебе это знать?

— Ведь это мое имя. Меня так зовут? Джем-бастард? Толстуха поджала губы. Она могла бы ничего не отвечать мальчику, но все же решила, что лучше сказать правду.

— «Бастард», Джем, это более приличное слово. Есть другое, более грубое — «ублюдок».

— Тетя, а что такое «ублюдок»? Умбекка ответила:

— А «ублюдками», Джем, грубые люди называют бастардов.

— О… Пауза.

— Тетя, а когда придут ваганы?

Ката напряглась. Не собирался ли мальчишка сыграть с ней злую шутку? Вдруг он сейчас вытянет свою тощую руку в черной перчатке и победно укажет туда, где она спряталась?

Девочке нестерпимо хотелось как можно скорее убежать.

— Они могут прийти когда угодно, милый, — сказала толстуха и заговорила, сильно гнусавя: — Представь себе ваганов. Они злобны и жестоки. И если ваган увидит наш храм таким, как сейчас, его злобное сердце возрадуется. Он ворвется в Дом Агониса и похитит все священные реликвии и станет поклоняться своему жуткому богу Коросу в нашем храме. Для ваганов все, что для нашего народа свято, — всего лишь повод для насмешек и издевательств. Поэтому именно тогда, когда в Ирион приходят ваганы, правоверные слуги Агониса должны находиться здесь, у врат храма.

Ката начала смутно догадываться о том, что происходит. Видимо, тут происходил какой-то ритуал — вроде того, что совершал её отец около могильного камня. Но в мире столько всякого случилось со времен войны, и от многого остались еле слышные отголоски, туманные тени. Что-то было утрачено, что-то утихло, пошло на убыль. До войны у отца Каты были глаза, и эти глаза все видели, а её мать тогда не жила под землей. Тогда замок был не руинами, а неприступной, гордой твердыней. И храм тогда процветал, а в дни прихода в деревню ваганов здесь, под колоннами портика, собиралось множество людей в черных одеждах с золотыми амулетами на груди.

Толстуха пошла к лестнице.

— Схожу, обойду еще раз кладбище, — сказала она. — Нельзя терять бдительности. Нельзя предаваться беспечности.

Только тогда, когда Умбекка исчезла за углом, Ката осмелилась выйти из-за занавеса плюща.

— Почему ты не проболтался?

— Я тебя не боюсь, — заявил мальчик.

— Боишься. Ты закричал.

— Уходи.

— Сам уходи.