Жить - Юй Хуа

Когда я вернулся к Юцину, он играл ногой в камешек. Я вынул два леденца, которые купил ему по дороге. Один он засунул в карман, другой развернул и положил в рот, а бумажку бережно разгладил. Потом спросил:

— Папа, а ты будешь?

— Ешь сам.

Дома Цзячжэнь сразу увидела, что мешок полупустой, и только вздохнула. Как прокормить четыре рта? Она ходила за кореньями. Как доктор и говорил, болезнь от голода обострилась, теперь она ковыляла с палкой. Все копали коренья на корточках, а Цзячжэнь становилась на колени, потом еле подымалась. Я ее пожалел:

— Сиди дома.

Она не послушалась, взяла палку и пошла. Я схватил ее за рукав, она упала. Села на пол и заплакала:

— Я еще не покойница!

Кто этих женщин разберет: ее жалеешь, а она думает, что ты ее в грош не ставишь.

Через три месяца рис съели. Если бы Цзячжэнь не подмешивала тыквенные листья и кору, хватило бы только на две недели. У всех в деревне зерно кончилось. Некоторые ели корни деревьев.

Людей в деревне становилось все меньше, каждый день ходили в город побираться. Бригадир несколько раз отправлялся в уезд, а когда возвращался, едва доползал до околицы и без сил плюхался на землю. Его спрашивали:

— Бригадир, когда пришлют зерно из уезда?

А он отвечал только:

— Я устал.

И добавлял:

— В город не ходите, у них тоже ничего нет.

Цзячжэнь, хотя прекрасно знала, что все коренья уже выкопали, брала палку и ходила вместе с Юцином их искать. Он тогда сильно вытянулся и от голода был худой как щепка. Когда он говорил:

— Мама, я дальше не могу идти, я хочу есть, — она только и могла ответить:

— Залей голод водой.

Он шел к пруду и жадно хлебал воду.

Фэнся ходила со мной искать в поле батат. Земля там была рыта-перерыта, иногда за целый день находилась только гнилая ботва. У Фэнся лицо стало землистым от голода, голова болталась туда-сюда вместе с ударами мотыги. Дочка жаловаться не могла, она умела только работать.

Она всюду ходила за мной. Я знаками велел ей копать в другом месте. И зря.

Рядом с ней искал батат наш деревенский Ван Сы. Вообще, он был мужик неплохой, помогал Цзячжэнь, пока я был в армии. Но голод не тетка. Фэнся наконец откопала клубень. Пока она его вытирала подолом, Ван Сы подкрался и отнял. Фэнся стала вырывать обратно, Ван Сы заголосил. Все посмотрели в их сторону и увидели, что Фэнся отнимает у Ван Сы клубень. Я подбежал и оторвал ее от Ван Сы. Она со слезами на глазах объяснила мне знаками, как было дело. Люди тоже увидели и спросили Ван Сы:

— Так кто у кого отнял?

Тот сделал обиженное лицо.

— Конечно, она у меня! Голод голодом, а совесть иметь надо!

Я ответил:

— У Фэнся есть совесть. Ван Сы, если это твой батат — забирай, а если не твой — он тебе не пойдет впрок.

Ван Сы вконец обнаглел:

— Да пусть она сама скажет!

Он отлично знал, что Фэнся даже мычать не может. Она открыла рот и беззвучно заплакала.

Меня затрясло.

— Ты, видать, и дедушки Грома не боишься — забирай!

— И заберу, мы добром не швыряемся!

Он гордо развернулся, и тут Фэнся зарядила ему мотыгой. Кто-то крикнул, он чудом увернулся и ударил Фэнся. Она рухнула в грязь. Меня как ошпарило. Я дал ему в ухо. Чуть себе кулак не сломал. Он махнул мотыгой, я тоже. Нас растащили.

Прибежал бригадир:

— Вы тут друг друга заломаете, а мне отвечать? Фэнся не ворует. Как Ван Сы выхватил клубень, тоже никто не видел. Поэтому разделим пополам. Давай его сюда.

Ван Сы будто не слышал.

— Давай, давай!

Пришлось отдать. Бригадир положил клубень на кромку поля и криво разрубил надвое. Я сказал:

— Бригадир, разве это пополам?

Он отломил кусок от большей половины и опустил себе в карман.

— Теперь поровну?

Конечно, клубнем батата семью не накормишь. Но тогда мы хватались и за соломинку. Тогда убивали за плошку риса.

На следующий день после драки Цзячжэнь с палкой в руках вышла за околицу. Я окликнул ее из поля. Она сказала, что идет в город проведать отца. Этого я не мог ей запретить. Но она так жалко ковыляла, что я ей посоветовал:

— Возьми Фэнся, она тебе поможет.

Цзячжэнь даже не обернулась:

— Не надо.

От голода она стала сердитой. Так и пошла одна в своих лохмотьях, пошатываясь на ветру. Вернулась она поздно вечером. Фэнся заметила ее на дворе и потянула меня за рукав. Цзячжэнь всем телом навалилась на палку и махала нам рукой. Когда я подбежал, она упала на колени. Я стал поднимать ее, а она шепнула:

— Пощупай, что у меня на груди.

Я просунул руку ей за пазуху и обомлел: там был мешочек риса.

— Дал батюшка.

Это было сокровище. Мы два месяца не пробовали риса. Я велел Фэнся побыстрее отвести Цзячжэнь домой, а сам побежал искать Юцина. Он только что напился из пруда и теперь валялся на берегу без сил. Когда я его окликнул, он еле шевельнулся. Я шепнул:

— Пошли есть рисовую кашу!

Он вскочил на ноги и заорал:

— Рисовую кашу?

Я тут же прикрыл ему рот рукой и огляделся: нельзя было, чтобы прознали односельчане. Дома я заложил дверь на засов. Цзячжэнь бросила в кастрюлю горсть риса, а Фэнся налила воды и развела огонь. Юцина я поставил сторожить под дверью. Через две минуты он не выдержал и прибежал нюхать кашу. Я отослал его обратно. Еще через две минуты в дверь постучали. Мы замерли, только глухая Фэнся продолжала радостно подбрасывать хворост в огонь. Я тронул ее за рукав, чтобы она притихла. Из-за двери позвали:

— Эй, Фугуй!

Мы затаились.

— Странно, дым из трубы, а не отвечают.

Юцин посмотрел в дверную щелку.

— Папа, он ушел.

Каша сварилась. Цзячжэнь подняла крышку, посмотрела на наши лица и рассмеялась:

— Наконец-то я вас накормлю.

Юцин первый съел кашу. Он так торопился, что обжег рот. Волдыри сошли только через несколько дней. Не успели мы доесть кашу, как в дверь опять постучали. На этот раз мы открыли. Ввалилась целая толпа во главе с бригадиром. Он спросил:

— Чем это так вкусно пахнет?

Я промолчал, а ему неудобно было переспрашивать. Цзячжэнь пригласила всех садиться, но некоторые бесстыжие люди бросились осматривать котлы и переворачивать циновки. Бригадир их одернул:

— Вы не у себя дома. И вообще, катитесь отсюда!

Когда все вышли, он попросил:

— Фугуй, Цзячжэнь, если у вас есть съестное, дайте мне немножко.

Мы с Цзячжэнь переглянулись. Бригадир нас не обижал, нельзя было отказать. Цзячжэнь вытащила из-за пазухи мешочек, вынула горстку риса и сказала:

— Вот, бригадир, больше дать не можем. Сделай рисовый отвар.

— Довольно, довольно! — Бригадир радостно подставил карман. Когда дверь за ним закрылась, я увидел, что в глазах у Цзячжэнь стоят слезы. Этот рис она вынула изо рта у своего отца.

Наконец собрали новый урожай. Хотя он был плохой, а всё же рис в доме появился. Только Цзячжэнь совсем расхворалась. Голодный год ее доконал. Теперь она ходила по стенке. Но старалась хотя бы делать работу по дому: тут вытрет, там подметет. А однажды упала и не смогла подняться. Так и пролежала на полу до нашего прихода. Я затащил ее на кровать, Фэнся мокрым полотенцем протерла раскорябанное лицо. Я сказал:

— Больше не слезай с кровати.

Она ответила смущенно:

— Я не думала, что у меня ноги отнимутся.

Цзячжэнь и теперь не сдавалась. Лежа она перечинила и перешила всю рваную одежду, что была у нас в доме. Она повторяла:

— Пока есть работа, я спокойна.

У Фэнся и Юцина появились обновки. Когда я понял, что она перешила свои платья, то отругал ее. А Цзячжэнь ответила:

— Если одежду долго не носить, она портится. Я ее все равно носить не буду!

Она и мне хотела сшить обнову, но не успела. Однажды вечером она заработалась при свете керосиновой лампы. Я ее уговаривал ложиться спать, а она отвечала, что ей чуть-чуть осталось. Вдруг игла выпала у нее из рук, и она не смогла ее поднять. Я подобрал, вложил ей в пальцы. А она опять уронила и заплакала — впервые с тех пор, как заболела:

— Куда я теперь гожусь? Ничего сделать не могу!

Я рукавом утер ей слезы с худых щек и сказал:

— Ты себя совсем извела, такого и здоровая не выдержит. Фэнся уже выросла, она трудодней зарабатывает больше, чем ты в старые времена.

— А Юцин еще маленький.

Потом Цзячжэнь стала мне наказывать:

— Когда я помру, не заворачивай меня в мешковину — на ней много узелков, я на том свете не развяжу. Заверни просто в чистую тряпку. И обмойте меня перед похоронами. Надо Фэнся найти мужа. Тогда я спокойно закрою глаза. Юцин еще маленький. Если будет хулиганить, ты его сильно не бей, только попугай.

Я ответил:

— Я ведь должен был умереть раньше, чем ты, еще на войне. Но я каждый день себе повторял, что к вам вернусь, — и вернулся. А ты нас хочешь бросить?

Наутро она мне сказала: