Кошки-мышки с мафией - Андрей Трушкин

Колька от бомжа этого отвернулся:

— Оставь его, не видишь — он больной психически.

А дед и точно был не в себе: сначала стал требовать с нас деньги, иначе, говорит, пропадете тут, как в геенне огненной. А потом стал бред нести про тайник какой-то, дверку потаенную. Детский сад, одним словом.

Мы бы с ним и разговаривать не стали — если бы я вдруг не заметил на земле четыре стинороллки.

Я спрашиваю:

— Дед, а это откуда у тебя?

Но он ничего не ответил, а только в полный маразм впал и начал плести про какого-то маньяка, ядерные взрывы…

Переглянулись мы с Колькой и решили, значит, подальше от него отойти.

Мало ли чего, — может, он еще, кроме всего, и заразный.

Двинулись мы по левому коридору. На этот раз нам посветлее было — Колька головешку от дедового костра подобрал. Тут уже идти, конечно, полегче было, все-таки в полный рост. А то от ползания на своих конечностях я, честно говоря, еле-еле разогнулся.

Идем мы и думаем — откуда, интересно, этот бомж "Стиноролл" стибрил? В том, что это именно наша загадочная пластмасса, я убедился сразу, как только подобрал ее с земли.

Из рассказа Коли Затевахина

Шел я тогда и думал: "Такое ощущение, что, куда бы мы ни двинули, — везде на "стин" натыкаемся. Везет нам как утопленникам…"

Да-а, хотя дела вроде бы налаживались, — идти приходилось, не согнувшись в три погибели, — будущее наше было темным, как известное полотно Казимира Малевича "Черный квадрат".

Коридор, по которому мы чапали, был сложен из старых, плотно пригнанных камней, местами поросших бледным лишайником или прикрытых пористыми пятнами плесени. Пол был мокрый и маслянисто блестел в свете нашего маленького факела. То и дело в стороны разбегались боковые ответвления, но все они были уже и ниже нашёго коридора, а потому мы на них не обращали внимания.

Чего-то я не пойму, — забубнил вдруг Толька. — Откуда под нашим городишком такие подземелья? Кому их тут надо было копать? Может быть, это все еще при царе построили?

Вряд ли, — поднес я факел ближе к стене, — похоже, что камни не вручную обтесывали. А вот еще — видишь тут на торце две такие рытвины, будто кто-то пальцами по маслу проехался. Это след от экскаваторного ковша. Выходит, эти камни свозили сюда из какого-то карьера. Может, каменоломни при царизме и были, а вот насчет экскаваторов я что-то сомневаюсь…

Слушай, у тебя мел есть? — вдруг озабоченно спросил Толька.

Нет, — похлопал я себя по карманам. — А зачем тебе?

Да я вот, значит, подумал — долго мы тут бродим. Не поставить ли нам знак? На случай, если этот коридор что-то вроде московской кольцевой дороги. Тогда мы тут до второго пришествия лазить будем.

Непохоже, — повел я вокруг факелом. — Неужели мы не заметим, что два раза по одному месту идем?

— Как нечего делать, — убежденно подтвердил Толька. — Здесь каждый поворот, как пельмень из упаковки…

Договорить он не успел. В глаза нам вдруг ударил яркий свет фонаря, и чей-то гулкий бас приказал:

Руки за голову, лицом к стене! Толька как заорет:

Атас! Линяем!!!

Я от неожиданности уронил факел прямо в лужу, и он, недовольно фыркнув, тут же погас. Краем глаза я заметил, что Толька метнулся прямо на свет фонаря, раздался глухой удар, чей-то вскрик, фонарь отлетел в сторону и шваркнулся о стенку.

В коридоре тут же стало темно, послышался чей-то топот, кто-то завизжал: "Стой!". Я развернулся, чтобы бежать, и от удара по голове медленно, словно невесомое перышко, стал планировать вниз и отключился.

Из рассказа Толи Затевахина

Когда какой-то урод приказал нам ткнуться мордой в стену, я так растерялся, что, вместо того чтобы линять назад, побежал вперед. И только я, значит, скорость набрал, как своей головой врезался в чей-то живот.

А с головой у меня, надо сказать, с детства все в порядке. Не скажу, пчто я уж такой сообразительный, но лоб у меня крепкий, "дубовый лоб", как иногда папаня выражается. Я однажды, когда мы с Колькой в каратистов дома играли, своей головой прямо в шкаф полированный долбанулся. Так там до сих пор в дверце вмятина имеется; если кому интересно — можете прийти и своими глазами убедиться.

Так что бабахнул я того мужика в живот будь здоров — мало ему, значит, не показалось. Он даже фонарь свой в руках не удержал и разбил его вдребезги. А я тем временем рванул дальше по коридору, потому что мужик чуть меня за волосьг не схватил.

Хоть я запаниковал, но сообразил, значит, что они меня в прямом коридоре живо поймают, а потому рукой вдоль стены вел. Как только второй поворот направо обнаружился, так я в него нырнул и что было сил пополз, стараясь не шуметь. Вскоре я нашел какую-то нишу и в ней затаился.

Кольцу, я так понял, эти мужики поймали. Отбить бы я его, конечно, не смог. А потом меня грела слабая надежда, что это народная дружина или вневедомственная охрана какого-то предприятия и Кольку, конечно же, разобравшись, отпустят.

В общем, мужики эти вокруг минут десять побродили и, решив, что я уже далеко, ретировались. Я же для страховки еще некоторое время посидел, а потом стал соображать, что, значит, дальше предпринять.

Вначале я обследовал карманы. Из горючих материалов я обнаружил только сигареты и две спички, вывалившиеся из коробка. Еще при мне осталась сумка с консервами и нож.

Так вот сидел я, скрючившись, слепой как крот, и больше всего на свете желал заснуть и очнуться дома под теплым одеялом и чтобы на кухне маманя жарила картошку, а та бы аппетитно шкворчала на сковородке…

Тут я заставил себя очнуться. Не хватало еще действительно заснуть в этой дыре. Так можно и умом двинуться. Надо что-то делать, а не сидеть, как Илья Муромец на буланом коне.

Однако, хоть я и открыл глаза, шкворчание не прекращалось!

"Все, — решил я, — тронулся. В потолке открылся люк — не пугайся, это глюк. Здравствуй, Кащенко! Одно радует — школу теперь не придется заканчивать. И так выпустят — со справкой".

Но после того как за шкворчанием послышался удар металла о металл, словно какой-то амбал шарахал кувалдой по стальному костылю, я решил прекратить причитания и оглядеться.

Спички-то у меня были, но коробок остался у Кольки. Можно было зажечь спичку о джинсы, но штаны еще не просохли с тех пор, как я искупался в луже. Я пощупал стены кругом и, значит, решил, что можно попытаться запалить спичку прямо о бетон.

Вынул я из пачки сигарету, зажал ее зубами, взял спичку и чиркнул ею о стенку. Однако я немного не рассчитал, и головка спички, сверкнув на мгновение, отлетела в сторону. Я ругнулся и снова взялся за спичку — за вторую и последнюю.

Тут, значит, по всем канонам детектива она обязана была вспыхнуть со второй попытки и я, осторожно раскурив сигарету, должен был двинуться дальше. Черта с два! У этой фиговой спички вообще не оказалось головки! Кто-то на фабрике сэкономил.

Пришлось мне опять рыскать в темноте. Однако теперь это продолжалось недолго. Шкворчание и металлические удары становились все громче. Вскоре я почувствовал, что пахнет паленым. Не в переносном смысле, значит, а в прямом.

Я принюхался и увидел на стене блики огня. Недоумевая, куда это меня занесло, я осторожно полз дальше.

Вскоре ход вывел меня в короткий коридорчик из красного огнеупорного кирпича. Только я успел оглядеться, как сверху, прямо мне по перепонкам, так шарахнуло, что я прямо посерел от испуга. Я перевернулся на спину и обомлел. Сверху, по стальным рельсам, катили вагонетки, груженные раскаленным докрасна кирпичом! Тут-то я и понял, куда меня угораздило вылезти — это была печь обжига кирпичного завода!

Только я хотел дать, значит, задний ход, как меня грубо схватили за воротник и быстро потащили по туннелю прямо под вагонетками. Потом втиснули в какой-то аппендикс с кучей тряпья на полу, я развернулся, чтобы вмазать как следует моему спасителю, и увидел перед собой…

Из рассказа Коли Затевахина

Очнулся я оттого, что носки моих ботинок подпрыгивали по булыжникам. Меня волокли за руки два парня в камуфляже. Лиц я их не видел, но обуты они были в высокие десантные ботинки со шнуровкой.

Вначале я обрадовался, решив, что это — кто-то из милиции или военных. Но после того как они остановились у бронированной двери с рукояткой замка в виде большого вентиля, я понял, что ошибся.

Парни приоткрыли дверь, зашвырнули меня внутрь и, хлопнув засовом, величественно удалились. Кто-то перевернул меня на спину, и в тусклом свете шестидесятиваттной лампочки я разглядел склонившихся надо мной химика Сергея Антоновича и профессора.

— Ах, сволочи! — сжал кулак профессор. — С пацанами принялись воевать. Ну, дайте только мне до них до

браться, я…

Дальше профессор долго и витиевато ругался, да так страстно и вдохновенно, что я понял, почему крепкие слова могут служить не только для связки слов в предложении, но и для выражения весьма сильных чувств.