Невозможное (СИ) - "Mb Vivian"

— Не помню ничего такого, — ошеломлённо пробормотал Ферн. — Это сегодня было? — Эмили кивнула. Глаза её потемнели, губы плотно сжались. — Я вообще не помню, чтобы мне что-то снилось… — Тут Охотник замолчал и с силой потёр лоб, пытаясь сосредоточиться.

А ведь действительно! Он уже давно не видел снов. Или же просто не запоминал их? Раньше после пробуждения можно было ухватить хотя бы какие-то обрывки смутных видений и образов, а в последнее время он, засыпая, словно бы проваливался в полные черноту и беззвучие, чтобы вынырнуть оттуда через один-два часа — или же через шесть-восемь, при этом за короткие периоды сна он отдыхал лучше, чем когда спал подолгу.

Что-то тут не так…

А эти его разговоры во сне? Эмили уже не раз спрашивала, что ему снится, от чего он так бормочет, стонет и вскрикивает. А вот сегодня он, оказывается, ещё и разговаривал с Германом, который умер Идон знает сколько лет назад, и Ферн даже портретов его не видел и понятия не имел, как тот выглядит!

Тут его посетила ещё одна тревожная мысль. Те сны-видения, где он обнаруживал себя лежащим на пригорке, поросшем ароматными белыми цветами… Где таинственная Хранительница снов молча сидела с ним рядом, прикрывая тёплой ладонью его глаза, чтобы рассеянный свет бледной Луны не мешал отдыхать. Эти сны тоже исчезли. А жаль… Он понял, что скучает по этой странной печальной девушке, похожей на прекрасную, совершенную куклу. И тут же сердце кольнули стыд и вина: значит, ему позволительно сожалеть, что прекратились его встречи с таинственной незнакомкой, пусть даже и случающиеся во сне, а на Эмили он без конца ворчит и смотрит волком просто за то, что она сочувственно улыбается раненым Охотникам, мягко и заботливо разговаривает с ними!

«Ох, как же всё сложно-то!»

Ферн опустил взгляд, будто опасаясь, что Эмили по его глазам догадается, о чём он сейчас думает. А ведь ему ни разу даже в голову не пришло рассказать жене об этих видениях! Почему? Неужели было стыдно? Неужели это голос нечистой совести?

— Кори… Ты что-то недоговариваешь? — Эмили с тревогой заглянула Ферну в лицо. Охотник с трудом выдержал её взгляд.

— Нет, с чего ты так решила?

— Я знаю тебя. — Жена мягко взяла Ферна за руку. — И я вижу твой страх. Что-то прячется в тёмных тенях в твоём сердце. Многие боятся темноты, но пугает ведь не она сама, а то, что мы не можем знать, кого или что она скрывает. Освети тёмные углы — и страх уйдёт. Проговори свои опасения вслух — и они исчезнут, как темнота от света свечи. Дай своим страхам имена — и ты сможешь приручить их.

— Я ничего не скрываю, — пробормотал Ферн, незаметно прикусив губу. Ему никогда ещё не было так плохо — с тех пор, как он узнал правду об отце и Элис.

— Хорошо, — Эмили тепло улыбнулась и погладила руку мужа. — Я верю тебе. Хотя… Знаешь, а ведь «Верю» в отношениях — штука опасная. Вера может быть слепой. И можно так обмануть самого себя, что потом вовек не определишь, где правда, а где твой собственный вымысел. Может, всё-таки лучше не верить, а знать, как думаешь? Вера — это туман, который, возможно, скрывает неприятную правду; а знание — яркий свет, прогоняющий страхи из углов. Давай просто договоримся, что не будем ничего скрывать друг от друга, хорошо?

— А тебе не кажется, что какая-то правда ранит не хуже зубьев пилы-топора? — хмуро отозвался Ферн. — Кровоточить будет потом очень долго…

— А если ты наткнёшься на врага с пилой-топором в темноте, рана будет намного серьёзнее, — с улыбкой возразила Эмили. — Тайна другого, которую ты раскроешь сам, ударит по чувствам в два раза больнее. Но всё же… Я понимаю тебя. Живи так, как подсказывает тебе сердце. Я же, со своей стороны, буду поступать так, как велит мне моё.

— Сразу же говорить всю правду? — Ферн горько усмехнулся. — Даже если будешь знать, что она может ранить, а пользы от этой раны никакой не предвидится?

— Раскрытая ложь в любом случае ранит сильнее, — твёрдо сказала Эмили. — Я бы не стала так рисковать.

Ферн молча обнял её. «Мы разные… Мы причиним друг другу — и сами себе — много боли. Что ж, остаётся только смириться с этим… Если уж не хватило духу просто оттолкнуть её, уйти и не возвращаться».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

7

— Ты так долго спал, — сказала Кукла с нежностью, в которой сквозило беспокойство. — Прошлая ночь была тяжёлой?

— Да. — Ферн приподнялся на локтях, щурясь от неяркого, но всё же спросонья режущего глаза лунного света. — Чудовищ всё больше, и они становятся сильнее. Думаю, что-то изменилось. Возможно, уже совсем скоро снизойдёт Кровавая Луна.

— Спроси у Германа. — Кукла убрала со лба Охотника падающую на глаза прядь волос, и Ферн вновь мимолётно удивился нежности и теплу её фарфоровых пальцев. — По-моему, он в мастерской.

— Да, пойду поздороваюсь. — Ферн легко поднялся на ноги и неторопливо зашагал по искрошившейся каменной лестнице вверх, к гостеприимно распахнутым двустворчатым дверям небольшого дома с колоннами в виде шахматных фигур. Из мастерской доносился запах кофе и сладковатого древесного дымка.

— О, Охотник, ты как раз вовремя. — Герман, как всегда, сидел в своём кресле на колёсах возле кофейного столика. Заметив вошедшего, он приветственно кивнул и налил кофе во вторую чашку. — Давно тебя не было видно. Пододвинь скамью поближе, садись. Поговори со стариком. Как твои дела?

— Благодарю, мастер Герман. — Ферн послушался и, усевшись, с удовольствием вдохнул аромат горячего напитка. Да, кофе Первый Охотник умел варить не хуже, чем изготавливать оружие. — Я только что говорил Кукле о том, что в последнее время число чудовищ на улицах возросло, и они стали опаснее. Приходится слишком часто использовать кровь. Чувствую себя зелёным новичком. — Он смущённо хмыкнул и отпил кофе. — Возможно, что-то в мире меняется? Кровавая Луна готова взойти, как говорится в предсказаниях?

— Она не раз всходила и не раз ещё взойдёт, мой мальчик, — вздохнул Герман. — Но ты прав: что-то меняется. Мы можем не успеть… Нужно найти Бледную кровь до того, как Луна станет алой. Понимаешь? Иначе Кошмару не будет конца.

— Понимаю. Может, вы что-то подскажете, учитель? — Ферн почтительно наклонил голову.

— Попробуй отыскать Святую чашу, — ответил Герман. — По слухам, она спрятана в разрушенной церкви в Старом Городе. Но туда так просто не попасть. Старый Ярнам кишит чудовищами.

— Я был там. — Ферн кивнул. — И чуть не умер, и не раз. Понимаю. Будет непросто. Но я это сделаю. А что даёт эта чаша?

— С её помощью можно провести ритуал вскрытия печати подземного лабиринта птумеру. Ты ведь знаешь, что источник Бледной крови находится именно там, глубоко под Ярнамом. Исследование катакомб может помочь тебе в поисках на поверхности.

— Понял, мастер Герман. Отправлюсь немедленно. Только вот проверю, сгодятся ли новые кровавые самоцветы для моего меча или пилы-топора.

— Да, и ещё наведайся в Хемвик, — напомнил Герман. — Безумие всё сильнее охватывает тамошних ведьм, и кто знает, во что оно в итоге выльется. Говорят, когда-то Миколаш выкрал из Бюргенверта и передал им инструмент Кэрилла для запоминания рун. Надо вернуть его в мастерскую. Он слишком опасен в их руках… И слишком важен для нас.

— Сделаю. — Ферн кивнул, поставил на столик пустую чашку, поднялся и отошёл к оружейному верстаку. Достав из кармана несколько тёмно-красных камней, он стал разглядывать их на просвет.

— А как твои сны? — спросил Герман. — Хорошо ли ты отдыхаешь? Не нужно ли тебе ещё успокоительного?

— Всё в порядке, спасибо, мастер Герман, — с благодарностью отозвался Ферн. — Те сны больше меня не беспокоят. Последний был как раз про то, как я едва не умер в Старом Ярнаме. Та девушка выхаживала меня, а потом… — Он со стуком положил камни на столешницу и потёр виски. — Не могу вспомнить. Вроде бы было что-то ещё. Но память ускользает.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Вот и хорошо, — с лёгким вздохом сказал старый учитель. — Мир снов не должен заменять собой мир яви и быть помехой реальной жизни. Ты — Охотник, от тебя и таких, как ты, зависит судьба нашего мира. Ты не должен терять рассудок, как бы тяжело тебе ни приходилось.