Нур-ад-Дин и Мариам - Шахразада

В медленном, дразнящем ритме он шевелил пальцами, то проникая ими глубже, то почти вынимая их. Она стонала, извивалась, чувствовала, что больше не может терпеть… Это должно чем-то закончиться… Взрывом…

– Ну, теперь, жена… – произнес он, словно отдавал приказание, и она поняла его без дальнейших слов.

Ослепленная страстью, она обхватила руками его бедра. Он, в свою очередь, помог ей приподняться над ним, и вот его возбужденный, разгоряченный жезл входит в ее дрожащее мягкое лоно, заполняя его, переполняя…

У нее перехватило дыхание от ощущения чего-то чужеродного, оказавшегося в ее теле. Затем она почувствовала острую боль и вскрикнула. Он замер, давая ей возможность привыкнуть к новому для нее ощущению.

– Спокойно, – прошептал он и слегка погладил ее по спине. – Попытайся расслабиться.

Она кивнула.

Тогда он снова возобновил свои движения – сначала медленно, осторожно, потом несколько быстрее, с нажимом. Она… она снова начала возноситься к вершине блаженства, снова чувствовала, что больше не вытерпит, большего счастья быть не может. Но это чувство продолжало нарастать, и делалось страшно: чем же это должно закончиться? Землетрясением? Или их обоих поглотит пламя, возникшее от соприкосновения тел?..

Эта немыслимая близость, это невероятно жаркое, сладкое соединение, сплав с человеком из плоти и крови. Чужим, но ставшим таким неимоверно близким. Настоящим возлюбленным, пиратом, похитителем – о, она готова была назвать его как угодно, – чей жар высекает искры из ее тела и души…

Такого она никогда не испытывала, не знала – ни в снах, ни в мечтах…

Первобытная сила неистовой, свирепой страсти охватила ее, заставила рухнуть на своего возлюбленного – сейчас он был им и только им, – чтобы слиться с ним и сделаться его частью. Или превратить его в часть самой себя.

Стиснув зубы, словно он боролся с чем-то, что сильнее его и чему необходимо противостоять, Дахнаш сделал еще одно, последнее движение вверх. Она не поняла смысла его телодвижений, не обратила внимания на их внезапную резкость – ей было не до того: буря в ней была слишком сильна. Она не могла сдержать криков и стонов блаженства, в то время как ее бедра сотрясались в счастливых конвульсиях.

Обессилев, она долго лежала рядом с Дахнашем, уткнувшись лицом в его плечо. Текли долгие томительные минуты, и джинния вновь становилась самой собой. Уходила та робкая девочка, которая приняла ласки сурового мужчины, похитителя…

«О Сулейман-ибн-Дауд, – подумала она, – какое счастье, что я не осталась этой глупышкой навсегда! Быть может, моему прекрасному хочется иногда быть учителем, а не только другом, наставником, равным с равной… Запомним это».

Истома теплыми вонами нежила Маймуну, и это наваждение продолжалось до того мига, пока она вновь не почувствовала на своих плечах руки мужа. Он нежно обнял любимую и прошептал так, чтобы это могла услышать лишь она:

– Но не кажется ли тебе, прекраснейшая, что нам все же следует задуматься о брате для нашей милой доченьки?

И джинния ответила ему нежнейшей из своих улыбок:

– О да, мой чудесный! Я так давно мечтаю об этом!

Макама десятая

Увы, но Мариам в этот вечер не дождалась Нур-ад-Дина. Того столь задержали дела, что он появился на пороге собственного дома, лишь когда луна, устав созерцать людскую наивность и людской сон, отправилась за горизонт.

Почтенная Мариам, матушка Нур-ад-Дина, тоже утомилась в этот вечер. О да, она уже почти привыкла к тому, что сын приходит домой далеко за полночь, но сегодняшнее появление мальчика чуть ли не на рассвете стало неожиданностью и для нее. Она разогревала ужин несколько раз, все пытаясь услышать, когда же у калитки зазвучат шаги сына.

Наконец тихий скрип петель выдал его появление.

– О Аллах всесильный, Нур-ад-Дин! Я все пытаюсь понять, ты появился столь поздно или столь рано?

– И поздно и рано, добрая моя матушка, – со смехом ответил Нур-ад-Дин. – Поздно для вчера, рано для завтра. Я пришел как раз в тот час, который можно назвать сегодня.

– Мальчик мой, как поживает Мариам?

– Мариам? Надеюсь, все в порядке. Я беседовал с ней и дядей Нур-ад-Дином позавчера…

– А я подумала, что ты задержался у них.

– О нет, моя добрая матушка. Мариам столь заботится о твоем спокойствии, что давным-давно прогнала бы меня домой. Увы, прибыл караван, и мы все были заняты тем, чем может быть занят хозяин любой лавки… Зато завтра, моя красавица, можешь не торопиться с утра на базар – думаю, что лавки будут закрыты до полудня. Надо же и нам когда-то выспаться…

Мариам услышала «моя красавица», и весь ее гнев мигом испарился. О да, ее сын – самый заботливый и чуткий. О, она хорошо знала, что такое заботы торговца, и потому сразу поверила мальчику – ибо и его отец, покойный Абусамад, тоже иногда появлялся домой лишь на рассвете. Но зато полки его лавок ломились от новых товаров, и потому торговля приносила ему не только доход, но и немалое удовольствие.

Нур-ад-Дин пригубил чай и только тут заметил, что его мать как-то непривычно взволнована. О да, она ждала его полночи… Но такое уже случалось ранее, и тогда Мариам была куда спокойнее. Сейчас же это была совсем другая женщина. И юноша решился спросить, что же так обеспокоило его матушку.

– Обеспокоило, мой мальчик? – странными глазами взглянула на него Мариам.

– О да. Я же вижу, что какая-то мысль не дает тебе покоя.

Мать деланно рассмеялась.

– Ну, мой родной, я волнуюсь каждый раз, когда ты пропадаешь почти до рассвета.

– Моя дорогая, моя самая умная на свете матушка! Я же вижу – вовсе не мое позднее появление вызвало румянец на твоих щеках, вовсе не мой голос, наконец раздавшийся у калитки, заставил столь быстро биться твое сердце…

Мариам склонила голову, а потом, решившись, заговорила:

– Да, мой добрый и чуткий сын! Ты прав. Но скажи мне, Нур-ад-Дин, только скажи честно, я очень стара?

Юноша улыбнулся.

«А ведь моя Мариам была права… Должно быть, вскоре матушка сбросит черные одежды вдовы, вновь став той прекрасной и веселой кушачницей Мариам, чьи пояса и кушаки некогда славились на весь базар».

– О нет, моя добрая матушка! Ты вовсе не стара. Ты прекрасна, сильна и молода.

– Скажи мне, мальчик, чей язык подобен лисьему, а как ты отнесешься к тому, что я решусь вновь выйти замуж? Ты осудишь меня? Назовешь развратной и глупой старухой?

– О нет, моя прекрасная матушка! Я назову тебя умной и счастливой женщиной и порадуюсь твоему решению. Но кто он, этот счастливец?

– Счастливец? Ты о ком? – Мариам недоуменно посмотрела на сына.

Нур-ад-Дин ответил ей столь же удивленным взглядом.