Москва патриаршая - прот. Лев Лебедев

Уже играли в столице иностранные музыканты, уже действовал театр (не для царя, а для толпы на площади), уже надевали русские люди нелепые заграничные платья, уже начинали открыто поносить все свое, ценя только все западное, уже трещали фейерверки и бесновались маскарады...

Как видим, Петр I играет в игры, очень схожие с забавами Ивана Грозного. Это то же двойничество. Петр и его приближенные - оборотни; в обычное время они те, кто они есть, в часы потех они как бы надевают маски: кто-то становится «князь-кесарем», кто-то «генералиссимусом», кто-то «патриархом». А Петр умышленно понижает себя до «диакона», «шкипера» и «бомбардира». Он, как и Грозный, любит смешивать безродных и родовитых. При нем многие, «кто был ничем», становятся «всем». И вокруг Петра - западные иностранцы...

Мы уже отмечали, что подобные потехи имеют демоническое происхождение. Это подражание бесам, любящим принимать на себя образы (личины, маски) различных людей или животных. В прямой связи с этим стоит покровительство Петра театру, поскольку в основе театрального искусства лежит потребность «перевоплощаться» во что-то такое, чем человек на самом деле не является.

Отсюда недалеко и до самозванства. И XVIII век действительно дает ряд самозванцев. Этот феномен проявляется уже в личности самого Петра: он хочет подчинить себе, восхитить то, что ему по праву и закону не принадлежит, - область духовной жизни русского общества, управление церковными делами. В 1698 году Петр возвращается из Европы, где, особенно в Англии, многому научился и стал «мастером», возможно, не только в деле кораблестроения... Очень вероятны сведения о том, что первая масонская ложа в России возникает при Петре66.

За балаганным шумом кощунственных потех и дымом фейерверков начиналась тихая и очень серьезная работа, нацеленная на разложение коренных устоев народной и церковной жизни России.

Этих тайных дел люди не знали, но они очень точно узнали и почувствовали дух петровских нововведений, определив его как дух антихристов. Так теперь думали все ревнители православного благочестия - и «никониане», и старообрядцы.

Очень показательно «дело» некоего Григория Талицкого, который проповедовал апокалиптичность происходящего и говорил о Петре I как об антихристе. Его «тетрадки» производили сильное впечатление. Послушавший их в 1699 году епископ Тамбовский Игнатий умилился до слез. Талицкий просил владыку довести его сочинения до патриарха, чтобы и всему народу «про то было ведомо». Игнатий отвечал: «Видим мы и сами, что худо делается... Да что мне делать? Один я - немощен!» Об этих разговорах епископа стало известно властям. Они потребовали «расстричь» Игнатия. Но патриарх Адриан не исполнил этих требований до самой своей смерти. Потом и епископ Нижегородский Исайя не согласился на церковную расправу над Игнатием, за что сам пошел в ссылку. Затем архиерейский собор все же расстриг преосвященного и власти заточили его пожизненно в тюрьму Соловецкого монастыря67.

Патриарх Адриан также не исполнил желания Петра I насильственно постричь в монашество его первую жену Евдокию Лопухину, чем вызвал в 1698 году немалое раздражение царя. В том же году святейший заступился и за стрельцов, осужденных на казнь. Пусть безуспешно, но он все же «печаловался» о них царю, держа в руках икону Богоматери, чем тоже вызвал вспышку царского гнева.

Не спешил Адриан исполнять и другое желание Петра - наладить школьное дело. Как уже говорилось, братьев Лихудов пришлось отстранить от преподавания. А без них школа стала приходить в упадок. Она теперь называлась только Эллинославянской академией, так как латинский язык больше не преподавался. Школьные помещения не ремонтировались, ученики (150 человек) терпели нужду и плохо учились. Посетив больного патриарха Адриана, Петр I говорил ему (!) о том, что «евангельское учение - вот знание Божеское, больше всего в жизни сей нужное людям», что нужно бы готовить грамотных священников, начать миссионерское дело среди инородцев, что многие, желая учить детей «свободным наукам», отдают их иноземцам, которые не только плохо знают славянский язык, но и «малых детей ересям своим учат, от чего детям вред и Церкви нашей святой может быть ущерб великий... тогда как в нашей бы школе, при знатном и искусном обучении, всякому добру учились»68. Слова, явно рассчитанные на ревность по вере и православное благочестие патриарха, который, конечно, понимал, что для Петра главное - не евангельское учение, славянский язык и чистота веры, а «свободные науки»... Нельзя сказать, что святейший по этой причине сознательно саботировал школьный вопрос. В эти годы просто некому было поручить возрождение школы, а сам патриарх с начала 1696 года находился в «параличной болезни», и хотя все же иногда служил и двигался, в общем пребывал в крайней телесной немощи. Но и то верно, что он не горел желанием устройства академии. В этом вопросе он определенно стоял на старорусских позициях. На Востоке не было образца - строго православной академии, а брать западные образцы русские не хотели. На Украине в обстановке активной идейной экспансии католицизма и протестантизма вынуждены были создать православные школы по латинскому образцу. Но в результате киевская ученость стала страдать то католическими, то протестантскими уклонами и редко оставалась на твердых святоотеческих позициях, в чем часто убеждались русские. Тем не менее из южнорусской среды они вынуждены были получать учителей и знания. Брали и из Греции, но связи с православным Востоком не были столь стабильными и тесными, как хотелось бы. При патриархе Адриане продолжал усердно трудиться ученик Епифания Славинецкого инок Евфимий, издавая не только обычную богослужебную литературу, но и переведенные с греческого книги апологетического и полемического содержания - сочинения Максима Пелопонесского, Мелетия Сирига, Нила Солунского. Было впервые издано на славянском «Православное исповедание» Петра Могилы (1696 год), а также чисто русское произведение «Щит веры» Афанасия, епископа Холмогорского.

Однако академия так и не была создана.

Таким образом, скрытый духовный конфликт между царем и патриархом продолжался и не был разрешен никак. Он не превратился в политический конфликт, очевидно, только потому, что в тех условиях это означало бы гражданскую войну, инициатором которой православная Церковь быть не могла, хотя многие в духовенстве и народе были на нее готовы. Патриарх Никон в свое время, будучи в опале, а затем в лишении сана и в ссылке, тоже не согласился на предложения Степана Разина бежать на Дон и духовно возглавить крестьянскую войну против правительства, войну, которая, в случае победы, могла бы вернуть ему сан и положение патриарха, уничтожить его врагов. Русская церковь, возглавляемая патриархами, могла поднимать народ против внешних врагов и самозванцев, могла сурово наказывать своих раскольников и еретиков, могла и царям свидетельствовать их неправоту, но она не могла политически выступить против законного царя. И в истории возникновения, и по некоей духовной логике патриаршество и царство оказались слишком тесно связаны.

К тому же дело было в данном случае не только в поведении царя. Петр в своих антидуховных настроениях и делах был далеко не первым (!) и не единственным. Он лишь в наиболее сильной форме выражал настроения и запросы очень значительной части русского общества. Не отрекаясь от веры и Церкви, эта часть общества отрекалась от образа жизни, к которому звала Церковь, в поклонении которому она старалась, поелику возможно, удержать все общество в целом. При Петре обнаружилось, что нужно одно из двух: или утопить в крови половину народа, или в соответствии с богоданным законом свободы человеческой воли дать возможность непослушной половине общества осуществить свою свободу в отрицательном направлении.

Русское патриаршество по пути насилия не пошло. Но оно в то же время не благословило и не одобрило апостасии царя и возглавляемой им части общества, не благословило и не одобрило ни одного отступления от православия, кем бы оно ни совершалось, даже царем!

Но тогда получалось, что патриарх более не может быть «старейшим отцом» для тех, кто его не слушает, а царь, поскольку он открыто отступил от благочестия и перестал слушаться патриарха, не может считаться «благочестивым», то есть таким царем, ради православия и благочестия которого и было учреждено патриаршество...

Так внутренняя духовная раздвоенность русского общества обрекала на неизбежное уничтожение оба института - и патриаршество, и царство. И действительно, после Адриана патриаршество в России было упразднено. Но не стало и царства; оно превратилось в империю во главе с императором (вполне в западном духе!). А в 1917 году не стало и империи.