Свет в окошке - Татьяна Тронина

Не она.

Загалдели старшие Курбатовы, защищая девчонку.

Марат смотрел на Джульетту затуманенным взором. Джульетта опускала глаза, и щеки ее отчаянно пылали. «Ах, Дарья Михайловна, потеряли вы своего принца!..»

Не они, ни один из них. Кружатся на своих орбитах, вокруг друг друга… Метеором пронеслась по их галактике Дарья Парщикова, но так и не смогла нарушить движения планет.

Руслан задал для проформы еще несколько вопросов, потом вежливо попрощался и ушел.

Он был неплохим психологом, хорошо знал людей и в большинстве случаев сразу определял, кто преступник, а кто – нет. А потом уж пытался собрать доказательства. Это был его метод, и данный метод неплохо работал, кстати. Иногда с доказательствами не получалось – и как досадно было осознавать собственную беспомощность! (Видно же – убийца перед тобой сидит, который собственными руками жену родную зарезал, а вот поди засади его за решетку… Алиби у него, паршивца! Но это так, лирическое отступление.)

Что же касаемо данного дела, то разыскивать бывших любовников Дарьи Парщиковой уж тем более не имело никакого смысла. Это правда – любовники мстят или сразу, или никогда… В отличие от коварных, злопамятных любовниц (тоже – психология!).

Скорее всего то, что произошло с Дарьей, – лишь ряд случайных событий и совпадений. Грабитель отнял на улице сумочку, потом попытался обчистить и квартиру, но украсть ничего не успел, только разгром учинил – может, его спугнул кто или просто неопытный был воришка, не знал, где чего люди прячут…

Третий случай – самый серьезный, конечно. Камнем по голове, потом столкнули в котлован на стройке… Нет, это определенно не грабитель, а хулиган, или наркоман, или псих, наконец! Сейчас отморозков полно, и их поведение никакой логике не поддается.

И грабителя, и отморозка, конечно, следовало искать. Но трясти семейство Курбатовых, равно как и бывших поклонников этой любвеобильной дамочки – не имело никакого смысла. Только время тратить!

«Сценаристка, что с нее взять… „Инфернальный сгусток, воплощенное зло!“ Придумала себе злодея, который якобы ее преследует! Нет, милая моя, жизнь гораздо проще…» – язвительно усмехнулся Руслан.

Далее день следователя Кедрова распределился таким образом – он поехал в свое управление, долго писал отчет. Потом допрашивал свидетелей – уже по совершенно другому делу. Потом снова писал очередной отчет. Потом беседовал с криминалистами, но это уже касалось третьего расследования…

В восьмом часу Руслан наконец оказался дома.

Наварил себе пельменей и сел перед телевизором. Одной рукой цеплял пельмени на вилку и отправлял их в рот, а другой щелкал кнопки на пульте. Детектив, боевик, опять детектив… «Ну граждане режиссеры-кинематографисты, сколько можно! И так целыми днями грязь пополам с кровью разгребаю!»

По тридцать четвертому каналу шел комедийный сериал – из тех, что с дурацким закадровым смехом. Руслан хотел было вообще выключить телевизор, но вдруг что-то его остановило.

Семейство Кукуевых. Тетка в жутком рыжем парике, мужик на диване, странные детки, псина, напоминающая гигантскую мочалку…

Это же тот самый сериал, о котором рассказывала Дарья Парщикова! Руслан не без интереса уставился в экран.

Рыжая мать семейства решила вставить силиконовую грудь. Муж против – денег и так мало, нечего их на всякую ерунду тратить! Зато соседка рыжей вдохновилась идеей, сделала себе новую грудь. Муж соседки пришел к мужу рыжей и стал хвастаться, как теперь у них изменилась интимная жизнь. Этот, который на диване, решил дать жене денег на операцию, но не потому, что его волновала собственная интимная жизнь, а потому, что сосед взял его «на слабо». А соседка – та, с новой грудью – встретилась с рыжей и заявила, что теперь с трудом может ходить, все время спотыкается. Грудь перевешивает! Рыжая насчет операции передумала, но муж слез с дивана и принялся ее доканывать – сделай грудь, сделай грудь!

Пару раз Руслан рассмеялся – но не потому, что было весело, а скорей создатели сериала буквально вырвали из него этот смех.

Пошли титры, и в них промелькнуло знакомое имя.

Дарья Парщикова. О господи, какой же она ерундой занимается…

Чего Руслан не терпел, так это людей, которые занимались ерундой. То есть тем, что не несло в себе конкретной пользы, ощутимого результата. Он не понимал клерков, которые сидели в своих офисах, перекладывали бумажки и набивали циферки, пялясь в экран монитора. Не понимал посредников и перекупщиков. Тех, кто переливал из пустого в порожнее, не создавая ничего.

И отдельно не понимал писателей, актеров и сценаристов. Конечно, они нужны, народ требует не только хлеба, но и зрелищ… Но им самим, работникам искусства, не стыдно всем этим заниматься? Особенно мужикам?!

Страна загибается, надо дело делать! Ковать, пахать, сеять, изобретать, учить, лечить, сажать за решетку всяких гадов, строить… что там еще? Да много чего, непочатый край работы!

Взять, например, отца, земля ему пухом… Отец Руслана пятьдесят лет проработал хирургом в больнице. Спасал людские жизни – наиблагороднейшая, нужнейшая профессия!

Сухой, сдержанный человек, который служил одной цели. Отец никогда не брал с пациентов денег, довольствовался малым: ни еда, ни одежда, ни то, где он проведет отпуск, никогда не волновали Кедрова-старшего. Только операционное поле.

Даже говорить о том, что он спасает людей, отец не любил. Пафос – прибежище для бездельников. Он просто делал свое дело…

«Устал немного. Сегодня было два желудка и печень…» – короткое резюме, которое иногда изрекал отец, приходя домой. Это значило, что сегодня отец сделал две операции на желудке, одну – на печени. Руслан, маленький, смеялся – он представлял себе, как к отцу приходят на прием эти самые желудки – смешные существа с ручками-ножками.

Позже отец объяснил: «Ты не думай, Руслан, что я не вижу людей, а только их больные органы… Нет! Просто то, что происходит со мной, да и с другими врачами, называется профессиональной деформацией личности. Я, конечно, должен лечить не орган, а человека в целом… Но профессия такова, что у меня часто нет времени и сил на лирику. Если я с каждым пациентом буду вести душеспасительные беседы, вникать в их жизнь, проблемы и то, по каким причинам навалилась на них болезнь, я ничего не успею сделать. Например: у пьяницы печень в критическом состоянии – я оперирую, говорю потом: „Если хочешь еще пожить – не пей“, и все. На этом мои обязанности заканчиваются».

«А если этот пьянчужка не послушается и снова попадет тебе под нож – а, пап? Ты будешь его оперировать?»