Кукла (сборник) - Дафна дю Морье

Викарий пожал плечами. Кажется, девица вовсе не испытывает чувства благодарности. Интересно, на что она рассчитывала?

— До свидания, дитя мое. Надеюсь получить от вас известие через пару дней.

Мэри Уильямс закрыла за собой дверь. Что ж, разговор оказался не из легких, но, похоже, она больше не станет докучать лорду Крэнли своими претензиями.

Как бы там ни было, мальчишка выпутался из переделки. Сегодня днем он звонил, сообщил, что уезжает в Шотландию вечерним поездом и проведет там месяца полтора. В Шотландии неприятная история быстро выветрится из памяти. Викарий бросил взгляд на часы. Господи! Он и не думал, что уже так поздно. А в четверть девятого надо быть на обеде с балом, который устраивает герцогиня Аттлборо.

— Стыдитесь, Джеймс! Какая дерзость заставлять меня смеяться над вашими россказнями! Немедленно подите прочь, проказник!

Герцогиня игриво оттолкнула викария, изображая юную шалунью.

Дама была искренне привязана к священнику, но обожала притворяться, будто его поведение шокирует. Джеймс Холлоуэй поймал руку герцогини и не позволил ускользнуть.

— Нора, — упрекнул он, — какая несправедливость! Сначала вы усаживаете меня рядом с собой, а потом сетуете, что я стараюсь вас развлечь. Может быть, предпочитаете, чтобы я занял место по соседству с вон той прелестной юной леди в розовом платье? Она глаз с нас не сводит.

Девушку викарий видел впервые, а та, услышав замечание святого отца, покраснела, ибо, подобно многим, считала Джеймса Холлоуэя очень привлекательным мужчиной.

Герцогиня снисходительно улыбнулась:

— Не позволю даже словом с ней перемолвиться, пока не научитесь прилично себя вести.

Он что-то шепнул герцогине на ухо, и та залилась звонким смехом.

— Вы неисправимы! А в церкви Святого Суизина требуете от меня серьезности. Какова тема завтрашней проповеди?

— Еще не решил, — небрежно бросил викарий.

Он всегда делал вид, что не готовится заранее к проповедям. Герцогиня с укором покачала головой и вскоре подала гостям знак встать из-за стола.

— Приехал оркестр, — объявила она. — Все мужчины должны танцевать. Даю вам десять минут и ни секундой больше.

Мужчины встретили ее слова смехом и стали неуклюже вставать с мест. Герцогиня в компании нескольких очаровательных дам покинула зал, и они снова удобно расположились за столом и принялись обсуждать хозяйку. Женщинам, чьи мужья отсутствовали, перемыли все косточки, а супругам присутствующих джентльменов выразили должное восхищение.

Кто-то сделал пару остроумных замечаний по поводу скандала, разыгрывающегося вокруг имени известной светской красавицы, а один из гостей разразился наводящими тоску рассуждениями о старинном фарфоре. Впрочем, едва он открыл рот, как было решено подняться наверх и приступить к танцам, так что зануду оборвали на полуслове.

Несколько дам не принимали участия в танцах, а сидели в уголке и наблюдали за другими. Викарий не замедлил направиться к ним, дабы подтвердить репутацию самого остроумного и веселого человека в Лондоне.

Серьезный тон сменялся искрометным юмором и обезоруживающей доверительностью. Будь на то их воля, дамы держали бы при себе викария весь вечер, но тут на выручку пришла герцогиня и приказала незамедлительно продемонстрировать искусство танцора.

Решив пару вопросов с нужными людьми, он стал искать глазами девушку в розовом платье. Святой отец заслуженно считался великолепным танцором и, хотя был увлеченным приверженцем всех новомодных па, хорошо знал, что именно в вальсе имеет возможность блеснуть во всей красе. Напевная мелодия и плач скрипки ласкали слух и обладали притягательной силой. Вальсируя в центре зала, Джеймс Холлоуэй не сомневался, что глаза всех присутствующих прикованы к нему и партнерше в розовом. Даже казалось, будто до ушей доносится восторженный шепот: «Что за очаровательная пара!»

Наверняка нечто в этом роде и говорили. Герцогиня наблюдала за ними, стоя в дверях. Нора — изумительная женщина, а во многих отношениях просто уникальная. Если кто и знает жизнь, так это она. Викарий вспомнил задушевные беседы и кое-что иное… О, их связывают воистину удивительные узы дружбы. А девушка легенькая, словно перышко. Они переместились из центра в угол, и викарию показалось, что незнакомка прильнула к нему чуть ближе. Прелестное создание! Он слегка сжал руку девушки и стал едва слышно напевать мелодию вальса.

Сразу после полуночи викарий покинул бал. Он не любил бодрствовать допоздна, полагая, что это утомляет ум и портит настроение.

Однако сегодняшний вечер проведен с приятностью. Малышка просто обворожительная — и к тому же забавная. Преподобный отец льстил себя надеждой, что произвел на нее желаемое впечатление.

Во всяком случае, девушка собиралась прийти в церковь Святого Суизина.

Нырнув в постель, он с облегчением вспомнил, что малую мессу в восемь утра предстоит отслужить второму приходскому священнику.

Прочитав молитву и покаявшись в совершенных за прошедший день грехах, викарий в благостном расположении отошел ко сну.

На следующее утро он спустился в кабинет и вдруг вспомнил, что не приготовил проповедь.

В поисках вдохновения просмотрел воскресную газету, где привлекли внимание и одновременно встревожили две заметки.

Одна была перепечатана из газеты социалистов и содержала нападки на светских модниц, называя их дорогими побрякушками, которые не работали ни одного дня, проводя жизнь в праздности и разврате.

Во второй короткой заметке сообщалось следующее: «Тело молодой женщины, обнаруженное в Риджентс-канале, опознала ее сестра миссис Дэтчетт. Утопленницей оказалась мисс Мэри Уильямс, проживавшая в доме 32 по Клифтон-роуд, в Сент-Джонс-Вуд. Миссис Дэтчетт встревожило долгое отсутствие сестры. Предположительно по дороге домой девушка оступилась в темноте и упала в канал. Смерть наступила мгновенно. Во вторник будет проведено расследование».

Некоторое время священник стоял молча, с побледневшим лицом и горящим взором.

— Чудовищная несправедливость! — воскликнул он наконец, имея в виду статью социалистов.

По воскресеньям во время одиннадцатичасовой мессы в церкви Святого Суизина всегда толпилось много народу. У большинства прихожан имелись собственные скамьи, а у кого таковые отсутствовали, не всегда находили место где сесть. Без двадцати одиннадцать уже образовалась огромная очередь.

Церковь, разумеется, славилась песнопениями, а музыканты исполняли только хорал.

Переступив порог церкви, сразу погружаешься в благостную обволакивающую атмосферу. Воздух наполняет тяжелый аромат цветов, смешиваясь с благоуханием ладана. Потом начинает играть орган. Глубокий, полный чувственности пульсирующий звук постепенно становится все громче, и вот уже печальный мотив отдается эхом по церкви и уносится вверх неясным приглушенным шепотом, который теряется среди стропил на крыше. Сладкозвучные голоса мальчиков выводят невероятно высокие ноты на фоне монотонного пения теноров.