Убийство в стиле - Гилберт Адэр

А когда романистка захотела поделиться своим первым впечатлением от мира кино, даже ей потребовалось поднять и без того высокий децибельный уровень своего голоса еще выше.

— Знаете, — прогремела она, — что мне все это напоминает?

— Нет. А что? — прокричал ей в ответ старший инспектор.

— Корабль!

— Что-что?

— Корабль! Шхуну девятнадцатого века. Сами поглядите. Поглядите на все эти палубы и паруса, и мачты, и такелаж. Говорю же вам, ну просто корабль, готовящийся отойти от причала.

— А знаете, вы правы. Да, я отлично понимаю, о чем вы. А мы с вами — будто пара провожающих на набережной, пришедших помахать пассажирам на прощание.

— Ради Коры, — сказала Эвадна Маунт, — пожелаем, чтобы кораблем этим не оказалась «Мария Селеста». Кстати о Коре, — добавила она. — Ума не приложу, как нам ее отыскать.

Не прилагать ум ей оставалось недолго. С дощечкой в руке и со сценарием, свернутым в плотный рулончик под мышкой, в совиных очках в роговой оправе, вздернутых на лоб, будто пара запасных глаз, явно крайне уравновешенная и в то же время странно похожая на эльфа молодая женщина тут же надвинулась на них.

— Извините, — сказала она спокойным деловым голосом, — но, боюсь, мне придется попросить вас немедленно уйти. Никаким посторонним не разрешается быть на площадке, когда идет съемка.

— Вы, я уверена, совершенно правы, — сказала Эвадна Маунт, с интересом ее разглядывая. — Но, primo[14], мы не совсем посторонние, и, secundo[15], насколько я могу судить, съемка еще не идет.

— Да нет же, она на ходу, — ответила молодая женщина, — пусть вас не вводит в заблуждение тот факт, что камера неподвижна, а актеры не играют. Это лишь верхушка айсберга. Собственно, именно так и делается фильм — через приготовления. Хотя не понимаю, с какой стати я должна тратить время на объяснения, что, как и почему в нашем деле. — Сдвинув очки на глаза, она инквизиторски уставилась на них. — Кто вы, собственно говоря? Как вы пробрались в студию?

— Ну, видите ли, мы друзья… — начал Трабшо.

— А вы не статисты в фильме Агаты Кристи, который в пятом павильоне снимает Рене Клер? Как же он называется? «Десять каких-то-тят?»

Романистка чуть не взорвалась.

— Статисты в… — Она вздернула голову, не в силах произнести имя соперницы, в чьей тени она, казалось, была осуждена прозябать вечно. — Разумеется, нет. Это надо же!

— В таком случае будьте добры немедленно уйти. Мне не хотелось бы вызывать охрану.

— Это, — сказала романистка, бросаясь в атаку, — старший инспектор Трабшо из Скотленд-Ярда, а я, милочка, Я — Эвадна Маунт.

Первый легкий soupçon[16] на интерес всколыхнул непрошибаемое хладнокровие молодой женщины.

— Эвадна Маунт? Неужели? Та самая Эвадна Маунт?

— Та самая. В настоящее время президент Детективного клуба и подруга Коры Резерфорд, одной из звезд вашего фильма. И она, могу я добавить, пригласила нас сюда сегодня, так что, без сомнения, в эту минуту старается понять, куда, ко всем чертям, мы пропали?

Молодая женщина торопливо взглянула на лист, пришпиленный к дощечке.

— Да-да, конечно, — наконец сказала она, энергично тыча себе в макушку острием карандаша. — Простите меня, нас предупредили о вашем приходе. Просто вы сами видите, какой тут сейчас кавардак, а мне надо о стольком думать. Приношу свои извинения. Позвольте мне представиться. Летиция Морли, личный помощник Рекса Хенуэя.

— Рекс Хенуэй? — сказал Трабшо. — Он продюсер фильма, так?

— Господи, нет! — затрепыхалась она. — Пожалуйста, не называйте его так при нем. Он сменил мистера Фарджиона… полагаю, вы слышали о безвременной кончине мистера Фарджиона?

— А Кора? — осведомилась Эвадна Маунт. — Она уже снимается?

При упоминании имени актрисы то, что с начала и до конца было не более чем условной улыбкой, полностью исчезло с лица Летиции Морли.

— Мисс Резерфорд? Само собой разумеется, она великая артистка, но, боюсь, подобно многим и многим великим артистам, она, как бы это выразить?.. Иногда она немножко не считается со своими коллегами. Кинодело, не забывайте, требует коллективности, а некоторые наши ведущие звезды, и особенно если они женщины, к несчастью, лишены того, что можно назвать духом коллективизма. Фильмы, они же вроде поездов: должны следовать расписанию.

— Вы имеете в виду, — сказала Эвадна Маунт, — что она опаздывает?

— Если вы про нынешнее утро, то она опоздала на сорок минут. Это, право же, большая нагрузка на мистера Хенуэя, тем более, что роль мисс Резерфорд совсем не самая значимая.

Романистка засмеялась.

— Боюсь, Кора принадлежит к тем людям, которые всегда непунктуальны и тем не менее всегда имеют наготове объяснение, всякий раз новое.

— Ну, возможно, все это очень мило, но на съемочной площадке непунктуальность это смертный грех, извиняемый, и то с большой неохотой, только звездам первой величины вроде Маргарет Локвуд, знаете ли, или Линден Трэверс, тогда как Кора Резерфорд…

Она оставила свой комментарий незавершенным, и не только потому, что поймала себя на грани нарушения профессиональной этики, но еще и потому, что в эту самую секунду, щеголяя изящным и очень коротким выходным платьем, черным с лиловой отделкой, и помахивая неизбежным мундштуком, в поле их зрения наконец впорхнула сама актриса.

Эвадна и Трабшо наблюдали издали, как Кора подошла к кому-то, сидящему на складном стуле, на матерчатой спинке которого, как они теперь обнаружили, печатные буквы гласили «мистер Хенуэй». Однако видны им были только — будто у персонажа фильма в первом эпизоде, как им рассказала Кора, — его спина и маленькая щепотка профиля. Лишь когда он повернул голову вбок, чтобы выслушать, какое оправдание актриса найдет подобной задержке съемок, им было даровано обозреть в большей полноте черты его лица. Определить его возраст было нелегко: что-то между тридцатью и сорока. Лицо одновременно и напряженное, и лишенное какого-либо выражения, а глаза с пугающей стеклянистой непроницаемостью. Одет он был в невероятнейший из всех невероятных костюмов — в комбинезон фермера, но комбинезон такого безупречного покроя, что его элегантный шелковый галстук вовсе не выглядел неуместным. А на коленях у него восседала изысканно костлявая сиамская кошка, умывая мордочку нервными, дергаными движениями лапок, неумолимо приводящими на ум боксера в состоянии гроги, бесплодно взмахивающего руками.

— Рекс, милый! — вскричала актриса. — Знаю, знаю, я снова опоздала. Но, клянусь, не по своей вине. Когда я опаздываю, то всегда ради моего искусства, и, конечно же, любого артиста, особенно стремящегося к абсолютному совершенству, как можно не простить за это?

После краткого молчания, принявшись поглаживать кошку с такой энергией, что он рисковал протереть ее до дыр, Хенуэй ответил всего лишь:

— Моя дорогая Кора, от вас мне требуется не стремление к совершенству, а совершенство. Что за проблема на этот раз?

Кора бессердечно затеребила свое платьице.

— Проблема была в нем. Мне пришлось просить Ви снова обузить талию. Оно мне никак не шло, делало меня — только вообразите! — толстомясой! Толстомясая? Я? Ни в коем случае!

Она наклонилась погладить шелковистую угрюмую кошку, которая стала еще угрюмее, когда ее омовениям помешали.

— Киса, кисонька, — нервно проворковала Кора. — Кто у нас кис-кис?

Хенуэй надел маску героического терпения.

— Позвольте напомнить вам, Кора, что вы предположительно играете не следящую за собой жену, которой пренебрегают. Мы не можем допустить, чтобы вы выглядели чересчур привлекательной.

Режиссер внезапно сбросил с себя томную вялость. Сняв кошку с колен, он отцепил ее когти от комбинезона с такой же осторожностью, с какой велосипедист отцепляет петли свитера от колючей проволоки, и плюхнул ее на складной стул, стоявший рядом с его собственным с надписью на спинке «Като». Затем вскочил на ноги и хлопнул в ладоши.

— Ладно! Все по местам! Репетируем эпизод!

Обернувшись к Летиции, которая деловито зависала над ним во время его краткого препирательства с Корой, он сказал:

— Всех статистов на площадку!

— Статисты на площадку для эпизода сорок один! Статисты на площадку для эпизода сорок один!

Распоряжение, как в игре в «испорченный телефон», передавалось от одного ассистента к другому, пока словно вовсе не унеслось из павильона.

Кора тем временем, заметив своих друзей, сложила губы в целеустремленное «ауу!» и помахала им. Возведя небу обведенные сурьмой глаза, будто говоря: «Нет отдыха истощившимся в силах», она затем прильнула к Хенуэю, пока он, предположительно, давал ей заключительные инструкции, как должен быть сыгран эпизод. Тем временем статисты начали размещаться согласно распоряжению. Дюжина их, наполовину мужского пола, наполовину женского, все в вечерних шикарных костюмах. И в арьергарде под охраной суроволикой няни — двое детей: мальчик-херувим лет десяти, воплощение озорниковой злости в накрахмаленном матросском костюмчике, и застенчивая девчушка более чем вдвое его моложе, которая в нарядном изукрашенном лентами белом платьице и миниатюрных балетных туфельках являла собой открытку Мейбл Люси Этвул, заманенную в розовощекую в ямочках живую жизнь.