Мамы-мафия - Керстин Гир

– Ах, – сказала я.

– Ты, наверное, новая мама, мать-одиночка! – Колючая женщина протянула мне руку. Хотя она сейчас и улыбалась, её взгляд по-прежнему оставался острым. Он пробежался по мне книзу до испорченного сапога и затем снова наверх. У меня возникла настоятельная потребность пояснить ситуацию с каблуком. – Я Фрауке Вернер-Крёлльман, мама Лауры-Кристин, Флавии и Марлона, председатель родительского комитета, главный редактор детсадовской газеты, издатель нашей поваренной книги для детей и в настоящее время исполняющая обязанности главной мамы в Обществе матерей.

Во как!

– Констанца Вишневски, – сказала я. – Я мама Юлиуса и только что сломала себе каблук в водосточной решётке. – А-а-а! Я действительно это сказала? Наверное, я так говорила от смущения. И я была вдвойне сбита с толку этой Фрауке Двойное-имя-председатель-издатель-верховная мама. Не произнесла ли она среди всех этих титулов, которыми она забила мне уши, имя «Крёлльман»? По всей видимости, передо мной была жена Яна Крёлльмана. Во как бывает.

Это означало, что шепелявый пацан на её коленях был сын Яна Крёлльмана. Он прекратил реветь и показывал сестре язык. Та делала вид, что этого не видит.

– Тебе на самом деле повезло, – сказала мне исполняющая обязанности главной мамы. Сейчас она выглядела действительно дружелюбно. Я тут же с готовностью пересмотрела своё первое впечатление. Без колючего взгляда она казалась весьма симпатичной. Хотя и по-прежнему очень похожей на мою мать. – Собственно говоря, это место предназначалось Марлону. Он очень развит в речи и моторике, поэтому я настаивала, чтобы его приняли в середине года, хотя ему исполнилось три только в прошлом месяце. Но дома он попросту недозагружен, а недозагрузка – это очень плохо для высокоодарённых детей. – Она с любовью глядела на высокоодарённого Марлона, которому наскучило показывать язык, и он принялся цепляться за гардеробные крючки. – Но вновь переехавшие и одинокие имеют, естественно, преимущество, – вздохнув, продолжила она. – Сейчас мы развиваем Марлона уроками иностранного языка и колеблемся между скрипкой и гобоем.

– Отпушчи меня, зёпа, – проорал Марлон своей старшей сестре, которая держала его за капюшон. Теперь я знала, что он не шепелявый, а высокоодарённый. На такого ребёнка смотришь уже совершенно другими глазами. Наверное, он начал шепелявить чисто из-за недозагрузки.

– Мама! Марлон сказал «жопа»!.

– Я не шкажал зёпа, ты зёпа!

– Звучит по-польски, – сказала мне Фрауке.

– «Зёпа»? – спросила я. – Скорее по-датски, мне кажется. Но я не знаю ни польского, ни датского, честно говоря. Я, к сожалению, совершенно не высокоодарённая.

– Вишневски, – несколько нетерпеливо ответила Фрауке. – «Вишневски» звучит по-польски.

– Вот оно что.

– У тебя польские предки?

Я пожала плечами.

– Без понятия. Это фамилия моего мужа.

– Я думала, ты разведена?

– Да, в ближайшее время.

– А потом ты оставишь себе эту фамилию?

Н-да. Сейчас она меня поймала. Об этом я ещё совершенно не думала. Будет как-то неудобно носить фамилию Лоренца после того, как мы разведёмся. Моя девичья фамилия была Бауэр, что значит «крестьянин». Раньше мне казалось неловким носить это имя. «Молоко от крестьян крестьян» – это бы звучало совершенно по-дурацки. С другой стороны, крестьянкой я не была, и против фразы «Констанца Бауэр, одинокая, разорившаяся и безработная мать» с точки зрения имени возразить было нечего. Но тогда у меня была бы не такая фамилия, как у моих детей, а это уже было бы как-то неправильно.

– Поэтому имеет смысл носить двойное имя, – сказала Фрауке и ободряюще улыбнулась мне. – Но сейчас уже слишком поздно. Однако я бы посоветовала тебе вернуть девичью фамилию. «Вишневски» звучит слишком похоже на ремонт автомобилей.

– Я считаю, что это звучит слишком похоже на моего бывшего мужа, – сказала я и улыбнулась в ответ. Может быть, она действительно симпатичная, эта главная мама. Во всяком случае, имело смысл найти с ней общий язык. Я твёрдо намеревалась ради Юлиуса постараться завязать побольше контактов и участвовать в родительской работе. Контакты с матерями в первом садике Юлиуса были весьма поверхностными. Причина состояла в том, что половина тамошних матерей были матери-одиночки, которые работали и постоянно находились в стрессе, а другая половина не говорила по-немецки либо не имела права разговаривать с женщинами без платков. Тот детский сад занимался только детьми, выражение «родительская работа» было там совершенно чуждым. Не было ни родительского комитета, ни детсадовской газеты. Здесь, очевидно, всё было по-другому. Здесь желательно было участвовать – и даже, наверное, обязательно.

Может быть, мне надо войти в это общество главной мамы и написать статью для дедсадовской газеты. У меня наверняка найдётся куча рецептов для поваренной книги.

– А что, собственно, делают в обществе матерей? – спросила я.

– Мы – сеть женщин, которые поддерживают друг друга, – ответила Фрауке. – Забота о детях, планирование карьеры, воспитание, раннее развитие, семейные консультации, домашнее хозяйство – это всё сумма наших различных знаний и опыта, который мы предоставляем на благо всех членов. Ты можешь посмотреть на нашем сайте – страницы с рецептами, советами по воспитанию и предметные статьи доступны не только для членов общества. У нас ужасно много заявок.

Это звучало отлично.

– А как можно стать членом общества? – спросила я.

Фрауке наморщила лоб.

– Знаешь, у нас довольно длинный лист ожидания. У нас строгие критерии отбора, чтобы соблюсти равновесие между «Давать» и «Получать». Собственно говоря, стать членом общества можно только по знакомству.

– Ну ясно, – с пониманием ответила я. И тут мне пришло в голову, что у меня, собственно, есть знакомство. Я ведь когда-то спала с мужем главной мамы. Это может пригодиться. Я как раз хотела рассказать Фрауке, что хорошо знаю её мужа, но тут она добавила:

– Я могу тебя поставить в лист ожидания. Тогда ты придёшь к нам на пробное заседание, чтобы познакомиться с остальными.

– Было бы здорово. – Я улыбнулась ей. Фрауке улыбнулась в ответ.

Фрау Зибек вышла из помещения группы и тоже улыбнулась.

– Ваш Юлиус, видимо, окажется совершенно беспроблемным ребёнком. У него уже есть друг, и сейчас они вместе завтракают, словно Юлиус тут уже целую вечность. Так что вы можете спокойно пройти в моё бюро. Ах, добрый день, фрау Вернер-Крёлльман.

Мы улыбались наперегонки, только Фрауке на короткое время снова посмотрела своим колючим взглядом.

– Добрый день, – сказала она фрау Зибек ледяным тоном, а потом подчёркнуто дружелюбно обратилась ко мне: – Мы ещё обсудим, в какой день, хорошо?

– Да, спасибо, – ответила я. На «Вилле Кунттербунт» я уже чувствовала себя как дома.

Прежде у меня всегда было много времени, когда Нелли была в школе, а Юлиус в детском саду. Домашнюю работу выполняла в основном фрау Клапко, которая приходила четырежды в неделю и начищала всё до блеска. Её неутомимыми трудами порядок в доме был везде – вплоть до самой верхней полки в самом дальнем углу. Игрушки Юлиуса были отсортированы по темам, и если индейская лошадь вдруг попадала в пиратский ящик – этого фрау Клапко не допускала. Как и того, что бельё вдруг оказывалось неудачно сложенным – никто не умел так складывать майки, как фрау Клапко, поэтому никто не должен был этим заниматься. Единственная работа по дому, которую фрау Клапко оставляла мне, была готовка, и я за много лет много чему научилась. Но, несмотря на приготовление сложных обедов, у меня оставлось более чем достаточно времени, чтобы пройтись по магазинам, в процессе чего я с удовольствием встречалась за капуччино с Труди. Кроме того, из-за избытка времени я охотно шила шикарные платья Неллиным куклам, и по крайней мере за этим занятием у любой нормальной женщины возникло бы стремление найти себе работу и тем самым утвердить себя. Но мне нравилось иметь так много времени. Я читала много романов, два-три в неделю. Я предпочитала толстые книги серии «Семейная сага», действие которых разворачивалось, к примеру, в Австралии. Красивая героиня ещё в ранней юности учится, как содержать ферму, гнать шнапс, стричь овец и бороться с лесными пожарами. Как правило, она беременеет от своего постоянно пьяного отчима, грубого управляющего или богатого и ужасного помещика по соседству, рожает ребёнка грозовой ночью, почти истекает кровью, опять стрижёт овец, спасает ферму, выходит замуж за помещика, хотя любит его племянника, который женат на другой или погибает на войне. Владелец участка гибнет во время лесного пожара либо его убивает топором пьяный отчим. Несколько лет, войн и пожаров спустя вдова находит письма, из которых следует, что помещик являлся её отцом. Непосредственно перед менопаузой, по-прежнему красивая, она в конце концов встречает большую любовь и опять беременеет. К сожалению, книга, как правило, на этом не кончается, поскольку глупым образом молодой человек оказывается её собственным ребёнком, который был рождён в грозовую ночь. Конец ясен: один из них вешается, другой отправляется в монастырь. А их ребёнок наследует ферму и угодья помещика, учится стричь овец, гнать шнапс и бороться с лесными пожарами. И, будем надеяться, никогда не узнает, кто его родители, потому что в австралийской глубинке плохо с психологами.