Укрощенная любовью - Жанна Монтегю

А если нет? Она вздрогнула, вспомнив это худое, суровое лицо и пронзительные зеленые глаза, которые сверкали так угрожающе, что лишали ее сил и вызывали болезненное головокружение. Нетрудно было представить, что, лишенный удовольствия наслаждаться ее девственностью, он станет безжалостным тюремщиком и превратит ее жизнь в сущий ад исключительно ради мщения.

– О, Перегрин, не оставляй меня! Я боюсь! – взмолилась она, внезапно охваченная безотчетной паникой.

Он снова обнял ее, лаская под накидкой ее обнаженное плечо, скользя руками вдоль податливого, прильнувшего к нему тела. Прежде он не был способен заниматься любовью со знатными дамами – возможно, сегодня все будет по-другому. Привыкший к услугам проституток, которые знали, как возбудить его, и в ответ не требовали ничего, кроме платы, он оказывался бессилен с любой другой женщиной, как бы сильно ее ни хотел. Но сегодня он ощущал в себе желание, и, вдобавок, удовольствие от того, что воображал себя героем, совершающим доблестные подвиги в Америке, может, даже спасающим Беренис от диких индейцев! Это давало ему возможность почувствовать себя зрелым и мужественным. Он целовал ее лицо, ощущая вкус слез, взволнованный этими новыми ощущениями.

Беренис начали одолевать сомнения. Прежде они почти никогда не оставались наедине, и между ними не было ничего, кроме пылких взглядов, легких прикосновений кончиками пальцев и нескольких целомудренных поцелуев. Мысль о том, чтобы уступить ему, казалась такой привлекательной в монастырском уединении ее комнаты, но сейчас, когда они были вдвоем, она начала колебаться. Кроме ночного одеяния, на ней ничего не было, и каждый изгиб и впадинка оставались незащищенными под его исследующими пальцами. Она попыталась оттолкнуть его, но он застонал, словно от боли:

– Пожалуйста, Беренис, не останавливай меня, умоляю! Ты нужна мне. Я хочу тебя…

Она страстно хотела сдаться, но в то же время была напугана. Его лицо было таким красивым и чувственным, светлые волосы растрепались, отчего он казался совсем мальчишкой. Как она могла отказать ему? Вдруг она осознала, что он перестал ласкать ее и замер, внимательно к чему-то прислушиваясь.

– Шшш, – прошептал он предостерегающе. – Снаружи кто-то есть! – Резко отстранившись от нее, он вскочил на ноги. Она услышала как он сквозь зубы выругался, и до ее слуха тоже донесся голос, принадлежащий сторожу Барнаби. Он подошел к входу в грот, его окрик отскакивал от мерцающих стен:

– Есть здесь кто-нибудь?

Завернувшись в свою накидку, Беренис быстро побежала навстречу, пока он не спустился по ступеням и не обнаружил их. Она чуть было не налетела на него. Его перепуганное лицо выглядывало из-под широкополой шляпы. В одной руке он держал фонарь, в другой – ружье.

– Барнаби! – сказала она твердо, напуская на себя грозный вид. – Это я, леди Беренис! Я ищу Шебу. Ты не видел ее? Боюсь, что лунный свет выманил ее на улицу, чтобы поохотиться на кроликов. Глупая собачонка!

– Нет, мэм, я ее не заметил. Но вам не следует бродить здесь одной, миледи – слишком много разбойников и подозрительных субъектов шатается по ночам. Они могут причинить вам зло. Вас проводить к дому?

– Подожди меня в саду, – сказала она высокомерно. – Мне нужно забрать свой фонарь.

Пыхтя и ворча себе под нос, Барнаби кивнул, повернулся и, зашаркав ногами, скрылся в темноте. Она бросилась обратно в грот, где в тени стоял Перегрин.

– Я должна идти, милый, – сказала она тихо, почувствовав странное облегчение от того, что им помешали.

– Так скоро? – запротестовал он. – Ты всегда ускользаешь от меня…

– Скоро этого не будет, обещаю. – Она серьезно посмотрела на него, взволнованная его огорченным видом, его словами, его страстью.

– Ты ведь поедешь в Америку, правда?

Он кивнул, и Беренис прильнула к нему на мгновенье. Он слегка коснулся ртом ее губ, и она оставила его. Свет фонаря, раскачивавшегося в ее руке, когда она бежала, отбрасывал неясные блики на окружающие предметы.

На обратном пути к дому Беренис специально для Барнаби все время звала Шебу, нарочито громко извещая, будто бы видела ее в ближайших кустах и приказывая ему шарить вокруг в бесполезных поисках. Он проводил госпожу до крыльца террасы и заковылял в сторону кухни, еще раз предупредив, чтобы Беренис не забыла хорошо запереть дверь. Беренис с облегчением вздохнула, ступив в темноту гостиной, полагая, что теперь-то она, наконец, в безопасности. Не успев сделать и шагу, она заметила темную фигуру во мраке комнаты и чуть не вскрикнула, когда перед ней возник Себастьян. Одной рукой он резко схватил ее запястье, а другой забрал у нее фонарь и поставил на стол.

Его голос, холодный, язвительный, злой, казалось, прорезал ночной воздух:

– Где это вы были, мадам? Наслаждались полуночной прогулкой?

Беренис дрожала, пульс ее бешено стучал, но она с негодованием попыталась вырвать руку:

– Как вы смеете шпионить за мной? Я думала, вы уже спите!

Он негромко усмехнулся, при этом так сильно сжав ее руку, что она поморщилась.

– Черт вас побери! Встречались со своим любовником, не так ли? С этим кичливым хиляком Перегрином!

– Мы с вами пока еще не женаты, сэр! – парировала она, хотя почувствовала, как краска стыда залила лицо.

– Ну так скоро будем, ma cherie,[2] и я хочу быть уверен, что руки соблазнителя не покушаются на мою собственность ни до, ни после свадьбы, даже если мне придется приковать вас к кровати, чтобы не допустить этого. – Хотя внешне он казался спокойным и уравновешенным, Беренис уловила холодный блеск в его глазах и с ужасом поняла, что настроение ее будущего мужа не предвещало ничего хорошего.

Он возвышался перед ней: могучий, огромный, вызывающий трепет! И он выглядел еще внушительнее полураздетым, так как снял бархатный фрак и атласный жилет, которые были на нем раньше. Его белая рубашка была расстегнута до пояса, открывая взору широкую грудь, покрытую спутанными черными волосами. На нем по-прежнему были узкие бриджи и высокие сапоги из мягкой кожи, но теперь во всем облике Себастьяна чувствовалась какая-то необузданность, словно внешние атрибуты джентльмена были отброшены в сторону. Беренис ощутила приступ настоящего примитивного животного страха за себя и Перегрина.

– Он добрый друг – ничего более. Мы говорили о поэзии, музыке и театре. С ним можно говорить о высоком и изящном – о чем подобные вам не имеют ни малейшего понятия! – сказала она язвительно, надменно вздернув подбородок.

Ее чопорные слова были встречены скептическим фырканьем:

– Вы действительно полагаете, что я поверю такой чепухе? – заявил он ровным голосом. – Этот идиот воображает, что влюблен в вас. Это же ясно видно по тому, как он смотрит на вас, по дурацкой манере спешить подчиниться любой вашей самой глупой прихоти. Я все понял! Я наблюдал за ним весь вечер…