Отличительный признак - Стас Тихонов

Единственная – если, конечно, не считать…

Взгляд Кима упал на ринг, где средняя группа сидела за досками для «камней» в перерыве между отработкой ударов. Где третьего дня его мозг в очередной раз самовольно «перешёл на приём» и узнал маленькие секреты какой-то большой шишки. Которой в результате Ким наговорил такого, что у него в файле теперь наверняка есть отметка «свихнутый неадекват».

А ведь умей он «читать» людей по собственному желанию, как бы это могло пригодиться…

Нет. Ничего такого нет. Он обычный, нормальный.

И всё-таки, если он осторожно – очень, очень осторожно – попробует… Просто попробует – ну так, ради интереса… Вряд ли случится что-то особенно страшное?

Можно потренироваться на Ерике. Хотя это как-то не по-товарищески. Его и так пощипывает совесть за то, что он без спросу влез дикарю в голову да ещё любовался там закатом. А с другими труднее: не станешь же молча сидеть и таращиться человеку в глаза, если в приятелях вы не ходите. И это сильно сужает круг возможных подопытных, фактически сжимает до точки.

А если совсем по-честному то он просто-напросто боится. Очень. До мурашек по спине. Когда в его голову лезет содержимое чужой, ощущения… мягко говоря, неприятные, но дело даже не в этом. Сам факт того, что это происходит – регулярно, настырно, безо всякого его на то согласия…

Что, если он выродок? Порченый товар? Почему иначе его, едва родив, поскорее выкинули, как прокисшее мисо? Наверное, знали про гнильцу в его мозгах, которая, чем дальше, тем больше их разъедает. И сейчас мозги уже настолько продырявлены, что в них заносит всё что ни попадя. А он и сделать ничего не может.

Вот в чём самый ужас: он сам себе не хозяин. Раз так – значит… Он сходит с ума? Деградирует? Разлагается, превращается в овощ?

Ким старательно скрывал свой изъян, убеждал себя, что его не существует. Прятал глаза, чтобы не встречаться с окружающими взглядом. И каждый раз попадал в глупейшее положение, когда проклятая особенность всё-таки проявлялась.

Но теперь, когда сданный экзамен дал ему шанс, и вся его жизнь зависела от психограммы, он, скрепя сердце, решил: настало время крайних мер.

Ерик делал успехи: в тяжёлой атлетике – заметные, в лёгкой – поразительные, в боевых искусствах – невероятные. Если бы не система Ли, в которой тривиальная драка обязательно чередовалась с игрой в «камни» – для совершенствования концентрации, – дикарь бы мог считаться вундеркиндом.

А Ким тем временем искал жертву, как изголодавшийся упырь, и напрягал голову так, что нейроны потрескивали.

Лех поинтересовался, с чего это Ким висит, как глючный проц. Гриша Ярцев решил, что ему что-то попало в глаз. Взгляд Йена больше чем на несколько секунд поймать не удавалось: он постоянно искал глазами брата, чтобы начать или продолжить с ним ругаться – в зависимости от времени суток.

И ничего не выходило. А в самый последний раз получилось вообще отвратительно.

В конце очередной силовой Ким восстанавливал дыхание, одним глазом поглядывая на девушек на арене. Йога в их исполнении всегда повергала его в смущение – правда, в исполнении девушек Кима повергало в смущение почти любое действие.

Конечно, за девчонками ухлёстывали. Среди старших и даже среди средних были и признанные «постоянные», и жуткие бабники. С поправкой на реалии Коллектора: когда знаешь, что единственное место, где за тобой не следят камеры, – то самое, куда приличную девушку не привести, поневоле приходится строить отношения исключительно в возвышенной плоскости. Кое-кто пытался забиваться в неположенные уголки тет-а-тет, всякий раз неопровержимо доказывая, что система автоматического предупреждения о нарушениях работает бесперебойно – и очень громко.

Именно поэтому (а не потому, что он тупел и терялся всякий раз, когда надо было заговорить с девушкой) отношения Кима с противоположным полом ограничивались вороватым наблюдением за занятиями йогой.

Или за балансом, если балансом занималась Мила. Ярко выраженного таланта у неё не было, но, когда она в своём эластичном костюме вытягивалась на носках, напрягая икры и всё, что выше, значимость таланта меркла.

Как раз сейчас Мила стояла в особенно замысловатой позе и немалым напряжением удерживала на вытянутой руке сложную конструкцию из шестов. Пальцами ноги она пыталась дотянуться до следующего, который предстояло поднять и аккуратно поместить сверху. Ей не хватало сантиметров десяти, а делать шаг было рискованно.

Глаза Милы пробежали по залу, запнулись о Кима, затем вернулись и остановились на нём. Ещё бы, когда он так на неё уставился. И тут чёрт его дёрнул попробовать: в конце концов, ведь если бы это работало с девушками – было бы шикарно, разве нет? Ким гипнотизировал Мину взглядом, внушая себе: он уже догадывается, уже почти понимает, что творится в таинственных девчоночьих мозгах, ещё чуть-чуть, и… Свободной рукой Мила вдруг поманила его. От растерянности Ким двинулся к ней, даже забыв проверить, чем занят Индра.

– Подай, пожалуйста.

И тут Ким совершил глупейшую ошибку. Вместо того чтобы пододвинуть шест так, чтобы Мила могла до него дотянуться, он поднял его и хотел положить сверху на её сооружение.

– Нет-нет-нет-нет!.. – испуганно заторопилась девушка и рефлекторно дёрнула рукой. Хрупкое равновесие нарушилось, и шесты заколотились об обоих, падая на мат. Воцарилась тишина.

– Знаешь, о чём я сейчас думаю? – спросила Мила, глядя Киму в глаза.

«Да хотел бы…» – подумал Ким. Время для экспериментов им было выбрано явно неподходящее.

– Ты думаешь, что я дурак, – вяло предположил он. Возможно, если разок он просто угадает, это ускорит его прогресс.

– Нет, – ровно сказала Мила. – Я думаю, что Ино прав на твой счёт.

Она ушла, а Ким ощутил во рту противнейший вкус.

Чем меньше времени оставалось до отправки в Город, тем активнее все, кому предстояло покинуть Коллектор, стояли на ушах. Старшие били баклуши на занятиях, играли в Общей или распивали кисель в Центральной, громко рассказывая всем и каждому, чем займутся в Городе. Больше всех усердствовал Лех: количество дурацких шуточек и подколов с его стороны превысило обычную норму раза в два, хотя Лех не уезжал, а оставался.

Отправлялись пятеро: Гриша, Мила, Фарид с Индрой и Ким. И этот факт Ким начал осознавать только сейчас. Он поедет в Город! Психограмма ничего не изменит, какая бы она ни была. Неделя – и он уедет из места, где провёл всю жизнь.

У всех остальных были родные; они навещали детей, когда появлялась оказия, привозили лакомства и прочее. Например, Гришина мать всегда улыбалась и болтала о самых ерундовых пустяках, изредка стараясь незаметно погладить Гришину руку, от чего тот ужасно смущался. А родители Индры были анализаторами и выглядели так, как будто каждый вечер проводят с коктейлями в компании Тори Лексуса.

А у Кима не было никого, и он не представлял, что ждёт его впереди.

Сенну он увидел только накануне последней психограммы. Была пятница, и технари вывели на видеон в Центральной какой-то древний фильм на мёртвом языке. Бэлла Марковна сидела в первом ряду и с нежностью глядела на чёрно-белых мужчин в шляпах. Рядом пристроились очарованные девочки.

Ким периодически косился туда, где сидела, сложив губы маленькой буквой «о», Мила, а когда глянул в очередной раз, Мину закрыла фигура псикодера. Совершенно незаметно Сенна материализовался на соседним стуле и теперь смотрел кино вместе со всеми. Почувствовав взгляд Кима, он уронил:

– Потерянный мир… Красиво, правда?

Ким не понимал, что тут красивого, но кивнул. Было явно не лучшее время и место для разговора, но он не мог сдержаться:

– Это вы поменяли мне химию на механику? За чем?

Лицо Сенны не выразило ровным счётом ничего.

– А вы бы сдали химию?

– Не знаю… Думаю, нет, – Ким помедлил. – Но я и механику мог не сдать.

– Да-да, вы не бабочка, я помню, – язвительно произнёс Сенна, а потом добавил: – Пока. Но, возможно, кокон лопнет уже совсем скоро.

Глаза псикодера были устремлены на экран, но мысленно он явно находился где-то совсем в другом месте. Его длинные пальцы коснулись точки между бровями и задержались там. Затем Сенна поднялся и коротко сказал: «Жду вас завтра в десять».

Он ушёл прежде, чем Ким смог понять, ответил псикодер на его вопрос или нет.

Ким был уверен, что не уснёт в ночь накануне последнего тестирования. Но стоило ему забраться под одеяло, как он провалился так глубоко, что наутро из снов мог вспомнить только образ чёрно-белого Хегая с грустными разноцветными глазами.

Он нехотя загрузил в себя положенное количество пшенички с киселём, а морковные палочки отдал Ерику.

– Мне пойти с тобой? – спросил Ерик, сочно хрустя палочкой.

– А? Да нет, я сам… Ты-то был новенький, поэтому… – Ким вдруг почувствовал прилив добрых чувств. – Но спасибо.