Жить вместе в 21 веке - Андреа Риккарди

о неравенстве рас (он считал белую расу высшей по красоте, физической силе и умственным способностям, черную расу низшей и желтую ограниченной) вызывала беспокойство Алексиса де Токвиля (Alexis de Tocqueville), опасавшегося, что распространение этой теории в Германии приведет к коллективному безумию.

На рубеже XIX и XX веков никто не сомневался в превосходстве европейцев и белых. По Европе ездили человеческие зоопарки. В 1853 году в Лондоне была организована труппа «кафиров из страны зулу», которая затем гастролировала в Германии и во Франции. Неевропейцы казались примитивными варварами. С 1877 по 1912 год парижский Jardin d'Acclimatation организовал около двадцати этнологических выставок с африканцами, индийцами, эскимосами и представителями других народов. Устраивались целые «негритянские деревни», в которых французы могли вблизи наблюдать примитивную жизнь. Показ «экземпляров» других рас и «дикарей» популяризировал идею неравенства. В Париже через год после французского завоевания Мадагаскара показывали малагасийцев. Общество поддерживало колониальную экспансию, основываясь на чувстве превосходства или, по Киплингу, на «бремени белого человека».

Историография слишком мало внимания уделяла колониализму как значительному компоненту европейского самосознания перед лицом мира. Деколонизацию сопровождало стыдливое чувство вины, приведшее к мысли, что досье это, пожалуй, лучше закрыть, хотя бы во избежание обременительных требований возместить нанесенный колониализмом ущерб (подобных требованиям полковника Каддафи к Италии). Однако колониализм был проекцией важных европейских стран на мировую арену, начиная с Великобритании и Франции, а также Германии, Италии, Португалии, Голландии и Бельгии. Немногим более полувека назад географическая карта мира, покрашенная в одинаковые цвета, являла собой образ широты колониализма (за исключением Соединенных Штатов, Латинской Америки и Китая), хотя модели колонизации и отличались друг от друга. Колониализм оказал глубокое влияние на национальные чувства и коллективное самосознание: с одной стороны цивилизация, с другой — «варвары».

Великобритания с 1902 года в день рождения королевы Виктории празднует День Империи — единства доминионов, колоний и Индий вокруг королевской короны. Колониальная пропаганда распространялась целой сетью ассоциаций. В Голландии из полумиллиона жителей Гааги в 1940 году около 60.000 жило ранее в Голландской Индии, нынешней Индонезии. Еще несколько лет назад в римских домах престарелых можно было встретить немало итальянцев, родившихся в самых разных местах Средиземноморья. В 1924 году проходит пышная Британская Имперская Выставка (British Empire Exhibition), восхваляющая величие Британской империи. Апофеоз колониальной идеи — Международная колониальная выставка во Франции, в Винсенне, под руководством маршала Лиотея (Lyautey), великого колонизатора Марокко и теоретика вселенской миссии Франции. У каждой колониальной державы есть там свой павильон. Опыт жизни за пределами Европы есть у значительного числа европейцев и в воображении многих других. Во время войны империи отвечают на призыв Отчизны в опасности. На двух мировых войнах австралийцы, новозеландцы, южноафриканцы, канадцы и индийцы сражались вместе с британцами; колониальные войска бились бок о бок с французами. Мирча Элиаде, великий историк религий, рассказывает об изумлении своих соотечественников, увидевших в числе освободителей Бухареста «черные» войска сенегальцев под французским триколором. На большом французском военном кладбище в Кассино поражает количество полумесяцев рядом с меньшим числом крестов и солнц (символов анимизма): большинство павших было родом из колоний, но все они «отдали жизнь за Францию», как написано на надгробных памятниках.

Колониальная эпоха сыграла важную роль и в формировании европейского национального самосознания. Великий романист либеральных взглядов, Виктор Гюго, в энтузиазме от французского завоевания Алжира, без тени сомнения утверждал: «Это цивилизация шагает по варварству. Просвещенный народ идет к народу ночи. Мы греки мира, наша задача — просветить мир». Салазаровская Португалия до середины семидесятых годов сопротивлялась деколонизации, хотя силы ее были на исходе. Заморские владения были неотъемлемой частью ее представления о своей исторической миссии: казалось, без них кончится сама Португалия.

Но даже противники деколонизации осознавали ее неизбежность. Америка и Советский Союз по разным причинам не симпатизировали колониальным империям; европейцы были ослаблены войной. Генерал де Голь, сторонник французского величия, понял, что сопротивляться освободительной борьбе невозможно. Англичане после победы над Гитлером не собирались начинать еще одну войну для защиты индийской империи. А после ее падения неужели стали бы они сражаться за какой-то клочок земли в Африке? Возможно, сохранять колониальные владения стало невыгодно. Жизненные интересы Лондона можно было обеспечить иным путем.

Деколонизация была великим историческим событием середины ХХ века. Влияние его на европейское национальное самосознание мало изучено: оно утратило свою мировую перспективу. Событие подобного масштаба, свершившееся всего за несколько лет, травмировало более, чем принято полагать. Оно не было понято до конца, поскольку деколонизация считалась справедливой и неизбежной. Чувство превосходства (не только расового), во взгляде европейцев на мир на рубеже XIX–XX веков было подорвано двумя мировыми войнами, подъемом Соединенных Штатов, появлением новых представлений о мире, культурой равенства, деколонизацией… После второй мировой войны возникло новое геополитическое видение: эпохальное столкновение цивилизаций и государственной мощи Запада и советской империи. Холодная война смягчила обратный удар деколонизации по европейским странам и скрыла его травмирующее воздействие на них. Бывшие колониальные державы обрели свое место в западном лагере, рядом с Соединенными Штатами. Они не утратили еще своей международной роли, хотя и уменьшилась их способность к политическому и военному вмешательству. Но, потеряв колонии, европейские страны уже не могли быть такими, как прежде.

Запад был чем-то большим, чем империя, несмотря на политическое и военное господство Соединенных Штатов. Это был сплоченный и разнородный мир, в котором было место для автономной Франции генерала де Голля, для таких верных стран, как Италия, для особых англо-американских отношений, для католической Церкви Пия XII, для прозападных левых, для правых, для христианских демократов, для салазаровской Португалии. Противоположный, советский, лагерь, напротив, представлял собой имперскую единицу под политическим и военным контролем и на четко определенной территории (хотя были в нем и расколы, такие как югославский, албанский и китайский). Геополитическая карта мира была четкой и ясной. Теперь все не так.

Новая карта для цивилизаций с древними корнями

После 1989 года нет в мире политической карты, нет ориентиров. Сегодня слишком легко забывают атмосферу международной напряженности времен холодной войны и ядерную угрозу в некоторые ее моменты. Тогда думали, что за окончанием холодной войны последует эра великого мира. Но вышло не так. Считалось, что 1989 год сделает всеобщими ценности свободы и демократии. Фрэнсис Фукуяма (Francis Fukuyama) выдвинул теорию конца истории как универсализации принципов свободы и демократии и сосредоточения внутренней и внешней политической жизни на рыночной экономике. Казалось, западная демократия одержала полную победу. Но последующие годы опровергли этот тезис: не было недостатка в столкновениях и конфликтах.

Холодная война соответствовала простому и ясному биполярному