Европа и душа Востока. Взгляд немца на русскую цивилизацию - Вальтер Шубарт

«Это надо принять как общее правило». От него исходит порочное учение о том, что религия, культура и мораль должны быть подчинены государству. Он оценивал их по той пользе, какую они приносят государству. Он вызвал к новой жизни два главных идеала древнего Рима: идеалы цезаря и империи; правителя-деспота и государства-деспотии. Он восхищался Чезаре Борджиа[94]и советовал учредить новый общественный строй через насилие. Тем самым он был одновременно предтечей Ницше и Маркса, родоначальником фашизма и коммунизма. – Его пагубного влияния невозможно переоценить. Через Марло[95], Гоббса[96] и Спинозу этот «законченный язычник» оказал решительное влияние на Европу. Его имя должно напоминать прежде всего о том, что Ренессанс был возрождением не эллинского, а римского духа. Не случайно он возник на итальянской почве.

Часто высказывают мнение, что Рим и Эллада – органы и части одной и той же культуры. В частности, Шпенглер до смешного преувеличивает это мнимое греко-римское единство. Я не разделяю его мнения. Эллада воплощает в себе принцип гармонического, Рим – героического. Грек чувствует мир органически, римлянин стремится к механизации. Римское правовое мышление и строгость законодательства совершенно не соответствуют греческому духу. Греческий полис и римскую империю нельзя привести к одному знаменателю. Архитектура обоих народов отражает противоположные мироощущения. Греческий архитрав, в своем горизонтальном положении доверчиво льнущий к земле, дышит близостью к ней. Величественно вздымающаяся римская круглая арка говорит о господстве над землей. Римляне, в отличие от греков, не создали никакой философии: даже философствуя, они остаются юристами. У них нет своей истории богов, нет трагедии, нет собственного эпоса. Это лишенный фантазии народ государственных чиновников и солдат – пруссаки античного мира. Мы унижаем греков, называя их предшественниками римлян. – Насколько различным было отношение Эллады и Рима к Востоку! Греция вовсю питалась плодами древне-азиатской жизни. Таков Дионис, отец трагедии, азиатский бог, пришедший через Фригию и Самофракию в город Деметры – Элизий[97]. Без восточного влияния немыслимы ни орфики[98], ни пифагорейцы[99], ни Гераклит, Платон[100], неоплатонизм[101]. Рим же никогда не понимал Востока. Недостаточное понимание европейскими народами России – римское наследие. Лишь в качестве великосветской моды восточная культура находила доступ к римлянам, а еще больше – к римлянкам. Противоположность между римской и греческой сущностями – фактор первостепенного значения в мировой культуре. Он разделил Римскую империю, а затем и христианскую Церковь на две части, каждую со своей собственной судьбой. Этот фактор действует и сегодня в антитезе России и Европы. Современная проблема Восток-Запад уходит своими корнями именно в это противоречие между двумя античными культурами Средиземноморья. Без признания этого нельзя понять его во всей глубине.

Ни один из больших народов западной Европы в их сегодняшнем обличье непредставим вне римского влияния. Все они несут римские черты, хотя и не одни и те же. Италия унаследовала многословие, Франция – остроту ума, Пруссия – муштру, Англия – жажду наживы. Англичан называли современными римлянами; так же можно назвать и пруссаков. Наполеон видел законных наследников Рима во французах, а Муссолини – в итальянцах. Каждое из этих мнений имеет право на существование, так как каждое имеет свое частичное обоснование.

Римский дух оказал наибольшее влияние на постготическую эпоху в Европе через римское право. Наряду с Реформацией и Ренессансом рецепция римского права была третьим большим культурным процессом, в котором заметен поворот в мироощущении Запада. По мнению некоторых юристов, это объясняется инертностью североальпийских судей, которые ради удобства пользовались римскими образцами, ленясь создать собственные. Далее я покажу, что нордическое мышление вообще склонно перенимать предлагаемые ему готовые методы. Но почему это произошло с судьями именно в XVI веке? Почему не в XIII веке, когда Эйке фон Репков создал свое Саксонское Зерцало[102], не носившее отпечатка римского духа? Другие бросают упрек католической Церкви в поощрении римского права, которое якобы послужило, удобным инструментом для ее властных целей. Но здесь вновь возникает вопрос: почему это должна была делать именно Церковь, ослабленная Реформацией? Почему она не пыталась провести римское право в 1300 году на Севере, где был уже готов corpus juris canonici[103] – развитие юстинианова[104] права в церковно-христианском духе? – Все это – поверхностные объяснения. Римское право вытеснило товарищеские права готики не потому, что оно юридически превосходило их, а потому, что это было право материально сильного, это было властное право. Именно одновременность Реформации и рецепции права говорит о том, что оба эти явления, независимо друг от друга, имели общую более глубокую причину, а именно – зарождение нового эонического архетипа, которому, в качестве родственных по своей сути элементов, соответствовали основные черты римского правового мышления и еврейская законническая религия. Они были переняты только потому, что подходили; а поскольку они стали подходить лишь около 1500 года – только тогда их и переняли.

Внедрение этого архетипа проходило не гладко, не бесперебойно, а при ритмично возвращавшихся контрударах: барокко (контрреформация), романтика, экспрессионизм. Барокко стоит еще полностью под влиянием лучшего права и честной совести – это ренессанс готики, мощный протест против прометеевских новшеств. Романтика – это уже в основном бегство от нового, оглядка на прошлое, «ослепительная ракета, сверкающе вознесшаяся в небо, на мгновенье осветившая дивным светом ночную мглу и рассыпавшаяся бесследно на тысячи звезд» (Эйхендорф[105]). Она – последний всплеск католического настроя души, слабый последыш контрреформации. И наконец, экспрессионизм – это безнадежное помрачение ума, крик отчаянья, распад формы в хаос. В такие эпохи готическое мироощущение идет на убыль. И чем слабее эпоха, тем сильнее напор следующих за нею прометеевских времен: за барокко идет Просвещение, за романтикой – время машин. Пространственно центр тяжести смещается из Рима, столицы готического мира, в Париж, Берлин и Лондон. Предметно он смещается от религии, философии и искусства к политике, экономике и технике. Прометеевский человек не взывает к миру как человек благочестивый, не пытается осмыслить его как философ, не стремится изобразить его как художник, а жаждет править им как государственный деятель, наживаться на нем как купец и эксплуатировать его как homo faber[106]. На место священников, мыслителей, музыкантов заступают техники, рабочие, солдаты. Наука также захватывается этим ходом событий. Универсально мыслящий философ превращается в ученого специалиста или вовсе в солдата. (Прусская Академия наук в 1910 году именовала себя лейбгвардией Гогенцоллернов!).

Барокко являет величайшие достижения западной культуры, которые даже превосходят апогей готической эпохи. Оно было продолжением готики, последним проявлением средневекового мироощущения, достигшего лишь в барокко своей недосягаемой вершины, поскольку