Ржавое золото. Детектив - Сергей Росстальной

– Крыса! – взвизгнул Лерыч.

Крыса вздрогнула, но не ушла. Я вставил в рогатку кусок ракушечника, и прицелился в серую зверушку. Щёлкнул жгут, и пущенный камешек в пыль расплющился об стенку. Не попал. Крыса подпрыгнула и бросилась в темноту. Я поднял свой факел.

– Идём, Лерыч, налево! Они боятся огня!

Мы сделали четыре шага, и остановились. Впереди, на границе света и тьмы, мы увидели таких крыс десятка полтора. Они неподвижно смотрели прямо на нас, иногда шевеля усами. Мы положили факела перед собой, как заграждение, и достали обе свои рогатки. Один из наших выстрелов был меткий – какая-то крыса с визгом перекувыркнулась, когда её сбил камень. Вся стая сразу шарахнулась в темноту. Но, нет сомнений, – там, дальше, их ещё больше. Сначала была одна крыса – разведчик, а за ней – все остальные, в бесчисленном количестве. И каждая хочет жрать. Крысиное логово!

Теперь я совершенно не знал, что делать. Но, взяв себя в руки, я представил, что бы я делал, если бы крыс не было. Лерыч вопросительно смотрел на меня. По плану, едва забытому, надо идти вперёд. Может быть, снова обойти этот проход по параллельно-поперечным ходам, как мы уже это делали? По схеме, здесь кругом прямые туннели.

– Идём, – сказал я Лерычу, и повёл его в проход направо, в обход. Четвёртый факел я держал наготове. Для крыс.

Поворот направо. Прошли ещё немного, и туннель резко расширился. Мы оказались, кажется, не в туннеле, а в широкой пещере; она тянулась в том же направлении, что и проход, который нас к ней привёл. Сразу стало понятно, что мы попали не совсем туда, куда надо. Стены этого помещения были еле видны в свете факелов, настолько далеки они были в обе стороны.

А что это впереди? Там, дальше, по обе стороны нашего пути, мы увидели какие-то, стоящие рядами, большие предметы. Подойдя ближе, можно было уже что-то различить. Это очень похоже на… железные кровати! Да вот же: дуги спинок, рамы, кое-где стоят составленные вместе ящики. Ряд кроватей тянется вдаль, видно, что многие завалились. На них лежат какие-то бело-серые свёртки. Логика подсказывает, что может лежать на кроватях, и ноги, от этого, становятся ватными, и дальше не несут. Но мы, всё же, подошли, и обмерли. В белых свёртках угадывались человеческие фигуры. Они лежали на ржавых сетках, и на ящиках, вытянутые в длину. Мертвецы. Они были, как в коконе, укутанные толстым слоем известкового налёта. Эта оболочка почти сгладила их фигуры, но, всё же, проступали контуры рук, если они лежали на теле, и, особенно, контуры лиц – ямочки глазниц, впадина рта, и бугорок носа. Такое можно увидеть только в ночном сюрреалистическом кошмаре. А потом писать с этого картину. Мы не могли вымолвить и слова, и готовы были упасть на месте. Вот куда нас загнал призрак и крысы! Не оставалось сомнений в их совместном, умышленном действии.

Я оглянулся назад, на темнеющий провал туннеля, потом снова посмотрел вперёд, и, подняв факел на вытянутой руке, рассмотрел вдали продолжение этой страшной картины: там, дальше, всё также, рядами, стояли кровати и лежанки с покойниками, и конца этому не было видно. Бездумно, как влекомые магнитом, мы медленно пошли вперёд, между рядами кроватей. Мы спотыкались всякий раз, натыкаясь взглядом на новые подробности этого кладбища. Не все тела лежали прямо на своих местах, некоторые были согнуты, или перевёрнуты; иные свисали со своей лежанки, почти упав на каменный пол, и это свидетельствовало о том, как они умерли. Я понял, что это подземный госпиталь, погибший весь сразу, скорее всего, во время газовой атаки фашистов. Тела подземных партизан законсервировались в известняке, а их, до сих пор, ещё ни кто не нашёл. Моя догадка была, конечно, верна; но ужас от этого не проходил. Я думал: куда идти? – куда ещё можно забрести? – и так уже изрядно запутались. Позади крысы, неизвестно, в каком количестве. У Лерыча скоро тоже догорит факел. Я положил ему руку на плечо.

– Лерыч… Это подземный госпиталь партизан. Теперь здесь их кладбище, и всё. Надо идти прямо, до следующего выхода.

Лерыч молча кивнул головой, и мы медленно пошли между лежанками. Здесь были не только кровати, но и просто доски, сложенные вместе на полу, или поставленные на ящики. И все места были заняты… Мы, так же, увидели ещё несколько трупов в известняке, лежащих, раскинувшись, между ранеными. Это подтверждало мою догадку о газовой атаке. То были санитары и врачи, работавшие в госпитале; раненные погибли на своих местах, а они – рядом с ними. Под ногами валялись клочья бинтов, рассыпающихся в порох от прикосновения, и кое-какая посуда.

У меня пересохло в горле от волнения, а Лерыч, удивительно, повёл себя совершенно необычно для такой ситуации. Его движения стали уверены, но очень спокойны, с лица исчез страх, уступив место холодному безличию, словно он наблюдал за каким-то миром по другую сторону толстого стекла… И тогда я понял, в чём дело: для доброй части людей подобное зрелище настолько необычно, что они престают воспринимать его как реальность, и воспринимают, как сюжет осознанного сна, когда, отбросив бессмысленный страх, человек просто смотрит на происходящее. То же произошло и с Лерычем. Эмоции перестали мучить его. Он спокойно подходил к лежанкам, и, подняв факел, освещал маску на лице покойного; слегка наклоняясь, он всматривался в черты лица, и шёл дальше. Он ничего не трогал и держался на деликатном расстоянии от умерших. Он был похож на монаха, совершающего службу над усопшими. У меня же, по прежнему, волосы шевелились на голове – я осознавал всю реальность того, что вижу. Так здесь было 65 лет назад, и так оставалось, и остаётся, до наших дней.

Ряд кроватей и лежанок закончился, а вместе с ним и пещера. Перед нами оказалось сразу три узких проёма, ведущих в трёх направлениях – прямо, чуть налево, и чуть направо. Теперь я убедился, что дальнейшего пути я, окончательно, не знаю. Наше положение в подземелье теперь уже очень сильно отличалось от того, что было по бумажной схеме. И я решил идти в правый проход. Идти левее означало ещё больше удаляться в ту сторону, где на схеме были обрывы ходов, то есть, в неизвестное. Мы вошли в правый проход. Он был узкий, и мы шли друг за другом.

Это что? Под ногами – большая истлевшая тряпка, похожая на одеяло. Мы перешагнули её, и свет факелов выхватил хаос из больших и мелких камней. Завал. Вот, наверное, здесь и ударила одна из многих бомб. А внизу, на камнях, лежало, невозможно понять, сколько, – то ли три, то ли четыре, скелета в остатках истлевшего обмундирования. Они лежали в разных позах, перемешавшись между собой. Боже, да что это такое! – мертвецы впереди, мертвецы позади! Среди костей мы увидели оружие – ржавые автоматы и боеприпасы. Это были не раненные, а здоровые бойцы. Они тоже погибли от газов.

– Пошли назад, Лерыч.

Лерыч горестно вздохнул, и мы, развернувшись, снова вышли в госпиталь. Здесь у Лерыча совался факел и погас. Пришлось зажигать последний, пока не погас и мой. Зажжение последнего факела придало нам прыти – если и он догорит, привидения, больные насморком, обступят нас со всех сторон. Мы сразу пошли в центральный проход. Он тянулся далеко, и вывел нас в просторные туннели. Кажется, мы снова попали в продольно-поперечный, чёткий, план. Здесь мы остановились в раздумьях. И я заметил, что пламя факела вытягивается от лёгкого сквозняка. Он тянулся с той стороны, куда нам подсказывало идти чутьё ориентира. И мы пошли. В одной руке факел, в другой – рогатка. Волосы на наших головах всё ещё стояли ёжиком, после похода по госпиталю-кладбищу.

Мы шли и нам навстречу выныривали корявые камни кривых стен, которые отбрасывали самые невероятные тени. То и дело, мы резко останавливались, боясь нарваться на что-нибудь страшное. Вдруг, мы увидели, в левом боковом ходу, как нам показалось, стену в конце этого хода, подсвеченную нашим светом. Это значило, что этот ход был совсем коротким, и мы, не сговариваясь, шагнули туда, только посмотреть. Ведь очень хотелось хоть как-то осмотреться, а далеко ходить по туннелям во все стороны было некогда – у нас горели последние факела. Мы прошли шагов десять, и вышли прямо в широкий главный проход. Оказывается, мы сейчас шли всё время вдоль главного туннеля, и даже не знали об этом. К душе подкралась радость. Теперь, если по нему вернуться обратно, мы можем дойти до штольни, поднимающейся наверх.

– Идём назад, и побыстрее, – заторопил Лерыч.

Я был не против, но, посмотрев вдаль по туннелю, мне показалось, что я увидел там какой-то отсвет. Нельзя было быть в этом уверенным при свете факелов, которые подсвечивали красным резиновую копоть, висящую в воздухе.

– Ну-ка, Лерыч, отойди в боковой проход, и возьми мой факел.

– Кто там!? – испугался он.

Я отодвинул его назад, туда, откуда мы вышли, отдал факел, и выглянул в темноту из-за угла. Вдали виднелся бледный свет, который невозможно было спутать с дневным.