Внутри и вне помойного ведра. Практикум по гештальттерапии - Фредерик Саломон Перлз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гештальтист может не согласиться: "Взгляните на этот двигатель. Целое больше частей. Даже если у вас есть запасные части — сверх: запасные свечи, поршни и т. д. — они ничто в сравнении с двигателем". Я не согласен. Я принимаю работающий мотор за один гештальт, и я принимаю несобранные части за другой гештальт — это может быть и товар и утиль, или потенциальный двигатель — в соответствии с контекстом, фоном, на котором они появляются. Конечно, не сильный Гештальт, кроме, может быть, того случая, когда эти части были бы нагромождены в центре жилой комнаты.
Здесь всплывает наиболее интересный вклад гештальтистов в наше понимание: дифференциация гештальта на фигуру и фон. Этот вклад относится к семантике или значению значения.
Обычно, если мы думаем о значении, у нас есть два противоположных мнения — объективное и субъективное. Объективное мнение говорит, что предмет или слово имеет одно или несколько значений, которые могут быть закреплены определением (иными словами, словари не могут создавать жизнь).
Другое субъективное мнение есть мнение "Алисы в Стране чудес", говорящее: "Слово означает только то, что я подразумеваю, что оно означает". И то и другое нелогично. Обозначение не существует. Обозначение — это созидательный процесс, действие здесь и сейчас. Этот акт созидания может быть привычным и столь быстрым, что мы не успеваем проследить за ним, или, напротив, он может требовать часов обсуждения. В каждом случае обозначение создается путем связывания фигуры переднего плана с фоном, по отношению к которому фигура появляется. Фон часто называют контекстом, связью или ситуацией. Отрыв утверждения от контекста легко ведет к фальсификации. В книге "Эго, голод и агрессия" я пространно писал об этом. Четкое общение невозможно без четкого понимания взаимоотношения фигуры и фона. Это похоже на то, как если бы вы собрались слушать радио, а сигнал (например, слово) заглушался бы фоновым шумом (атмосферными помехами).
Возможно, наиболее интересным и важным свойством гештальта является его динамика — потребность сильного гештальта к завершению. Каждый день мы испытываем эту динамику многократно. Лучшим названием незавершенного гештальта является неоконченная ситуация.
Я хочу сделать совершенно очевидным заблуждение Фрейда и сравнить его с академическим и моим собственным гештальт-подходом, а также отбросить некоторое внешнее сходство. В этом контексте я хочу показать терапевтическую бесполезность фрейдовой (и любой) инстинктивной теории.
Фрейд обнаружил, что некоторые из его пациентов проявляли потребность к постоянному построению определенных стереотипов поведения. Некоторые, например, вредили себе в момент успеха. Он назвал подобное отношение "компульсивным повторением". Это, безусловно, обоснованное наблюдение и адекватное название. Повторяющиеся ночные кошмары и схожие гештальты легко прослеживаются во многих неврозах. Неясно, следует ли нам включить в эту категорию потребность ходить пять раз в неделю к одному и тому же аналитику, в то же самое время, в то же самое место, на ту же самую кушетку, идет ли дождь или светит солнце, печальны Вы или веселы, взволнованы или спокойны.
Фрейд приходит к заключению в своей теории, что жизнь является конфликтом между Эросом и Танатосом. Поскольку каждый из нас живет, он участвует, согласно этой теории, в Танатосе, инстинкте смерти. Это означает, что каждый из нас страдает от компульсивного повторения.
Это, по-видимому, является широко распространенным предположением. Как человек может перейти от компульсивного повторения к инстинкту смерти? (Как шпинат может забраться на крышу? — Корова не может летать!) Просто ловкость рук, джентльмены! Вы видите, вот это повторение — сейчас это повторение становится привычкой. Привычка лишает Вас свободы выбора Оцепенение — есть смерть. Просто, не так ли? Теперь заметьте: эта смерть может также быть и жизнью. Если вы вывернете оцепенение наизнанку — это агрессия, и она чрезвычайно жизненна. Я предпочитаю быть сукиным сыном, но другие должны видеть королевскую незащищенность.
Где ошибка? В предположении, что все привычки являются оцепенением. Привычки являются интегрированными гештальтами, они — экономичные механизмы природы. Как Лора отметила однажды: "Хорошие привычки подкрепляются жизнью".
Если вы учитесь печатать на машинке, вы должны прежде всего сориентировать себя о положении каждой буквы, направить свой палец на соответствующую клавишу и нажать ее с определенной силой.
Ваша ориентация так же, как ваше манипулирование клавишами, будут изменяться от непривычности к осведомленности, от бесконечного потока открытий и переоткрытий к определенности — т. е. к знанию. Требуется все меньше времени и концентрации внимания, когда, наконец, навык станет автоматическим, станет частью тебя, опустошит передний план и освободит место для "размышления", где тишина не нарушается поиском клавиш. Другими словами, "хорошие" привычки являются частью процесса роста, процесса актуализации потенциального навыка.
Очевидно, что как только навык сформировался, как только создан гештальт, он становится частью организма. Изменение навыка связано с выталкиванием его из фона снова и потреблением энергии (как мы видели в примере с водой) для дезинтеграции и реорганизации навыка.
Фрейд споткнулся на том, что не признал разницу между патологическим компульсивным повторением и формированием навыков организма.
Компульсивное повторение не может высвободить передний план и ассимилироваться. Напротив, оно остается постоянным источником внимания и стресса только потому, что гештальт не завершился, только потому, что ситуация остается незаконченной, только потому, что рана не заживает.
Компульсивное повторение ориентировано не на смерть, но на жизнь. Оно является повторяющейся попыткой преодолеть трудную ситуацию. Повторения являются вкладами в завершение гештальта, чтобы возникла возможность для роста и развития. Незаконченные ситуации задерживают работу, блокируя созревание.
Одним из простейших примеров незаконченной ситуации является болезнь. Болезнь может завершиться выздоровлением, смертью или перестройкой организма.
Очевиден факт, что болезнь, искаженная форма жизни, исчезнет с выздоровлением или смертью. То же происходит, если болезнь, особенно сопровождающаяся болью, будет принимать значение хронической "фигуры", не склонной к отступлению на задний план и еще менее склонной к ассимиляции и исчезновению с переднего плана. Это изменение происходит через перестройку всего организма.
Если человек почти ослеп, он приложит огромные усилия для поддержания или улучшения того, что осталось от его зрения. Ситуация постоянно остается незаконченной. Он все более и более поглощается ею.
Однажды он полностью ослепнет, ситуация обычно изменяется драматическим образом. Он свыкнется с мыслью о тщетности надежды. В глазах своего близкого друга он выглядит калекой, но и сам он становится иным, живущим в ином окружении,
