Однажды осмелиться… - Кудесова Ирина Александровна

В тот день Кэтрин позвонила, когда он был еще на работе. А Оленьке так хотелось внимания, прямо сейчас.

— Кэтрин, я боюсь. Мне сегодня снилось, что ночь, я бегаю с животом по каким-то пустынным улицам, ищу больницу, вот-вот рожу, а кругом пустыри, и в домах нигде окна не горят, и муж куда-то пропал. Захожу в будку, пытаюсь звонить маме, и попадаю на какую-то старуху, и почему-то все хочу узнать у нее, наш ли это номер, а она хихикает и не говорит… И еще собака за мной уцепилась. А я думаю — вот родится у меня ребеночек, а собака его и съест. Я закрылась в будке и решила, что там и стану рожать. И последнее, что помню, — будто уже все начинается, и глаза собачьи через стекло. И в глазах что-то такое нечеловеческое…

— Да… Не к добру.

— Что?

— Не к добру, говорю, сон. Но, может, обойдется. Сегодня у нас… пятница? Мда. Сон с четверга на пятницу… А я дозвонилась Коле. Только что.

— А-а…

— Оля, он даже трубку не взял! Я слышала, отчетливо слышала, сказал секретарше: «…ня нет».

— Нянет? — тупо повторила Оленька.

— В смысле «меня нет», я обрывок слышала. Что я ему сделала?

— Я не знаю, Кэтрин, — Оленьке захотелось лечь. Она подумала, что и правда — сон с четверга на пятницу, жди беды.

— Значит, не знаешь.

— Нет. Никто никому ничего не делает. Просто все кончается когда-нибудь.

Кэтрин вздохнула. Так вздыхают, набрав много воздуха и выпуская его короткими порциями, потому что в горле ком и ком мешает.

Обе молчали, и Оленька решила, что первой и слова не скажет. Но играть в молчанку было глупо.

— Ты еще на работе?

— Да, — загробное. — Сейчас домой потащусь.

— Ну давай.

Молчание.

— Кэтрин. Пройди по улице, развейся.

— Там холод собачий.

Собачий. Глаза через стекло.

— Кэтрин, иди домой, а завтра созвонимся.

— Не хочешь со мной говорить?

Когда пришел Володик, на Оленьке было лицо. Только серенькое такое.

47

Оленька сидела у окна и рассеянно смотрела, как ребятишки в парке играют в салочки. Одна девочка всякий раз, когда ее догоняли, останавливалась и закрывала голову руками.

Воскресенье. Вечернее солнце.

Когда зазвонил телефон, Оленька позволила мужу подойти, снять трубку и сказать: «Ее нет».

Она знала, что Кэтрин не поверит, но ей было все равно.

48

«Роды прошли успешно», — однообразно сообщала свекровь, наярив номер очередной подружки. И бурное: «Я теперь бабушка, можешь себе представить?»

Совсем другой мир — памперсы, игрушки, а там, в самой глубине этого мира, — теплый комочек. Степа родился с длинными черными волосиками и крохотными ресничками.

Володик взял отпуск на месяц и сидел дома, нянчился, в прямом смысле слова.

Оленька приходила в себя, хотя выспаться никак не удавалось. От свекрови пользы было ноль, зато много суеты. Постоянно приезжала мама, иногда — с отцом. Свекор притащил в дом заводного медведя, хищно вращавшего глазами, и Степа плакал всякий раз, когда медведя заводили. Не мог привыкнуть.

Восемь месяцев, как один день.

Оленька как-то присела на диван, начала вспоминать. Год назад (будто в прошлой жизни) она работала в «Глобусе-Жлобусе»: Хомяков, Антон Верблюдович, секретарша (как ее?), Кэтрин.

Кэтрин больше не звонила, после того, как Володик…

Даже после родов.

Ну и… ладно.

49

Володика по работе услали на три дня в Нижний Новгород, он обещал позвонить, как в гостиницу заселится. Когда раздался телефонный звонок, Оленька была уверена, что это…

— Хай!

— …Кэтрин?

— Я ненадолго.

— Кэтрин! Молодец, что позвонила! А я все думала тебе набрать… но, знаешь, так к вечеру забегаешься, сил нет. Как ты?

— Да у меня все о’кей.

— Правда? Вот здорово. А ты…

— А я насчет денег. Премию тебе выписали. Всем выписали — за прошлый год, и тебе тоже. Скажи мужу, чтобы заехал, забрал.

— А много?

— Нет, конечно.

— A-а… Ну и на том спасибо. Я ему скажу.

— Только пускай завтра приезжает. Последний день выдают. Хотела тебе раньше позвонить, но не до того было.

— Да нет, Кэтрин, спа…

— Говорят, у тебя мальчик.

— Степа.

— Хороший мальчик?

— Конечно, хороший… Кэтрин, хочешь, как-нибудь заезжай.

— Не знаю… Некогда мне.

Как-то странно она разговаривала. Больно… благодушно. Оленьке вдруг захотелось поболтать. Немножко.

— А как там моя последовательница?

— Корректорша? Нормально. Приятная девочка.

— А что…

— Уээл… мне идти надо. Муж скоро вернется, а у меня еще ничего не готово.

— Кто? — переспросила Оленька.

50

— Ты замуж вышла?

Кэтрин ответила с глубоким безразличием в голосе:

— Нет. Не замуж. Просто живем вместе. Зачем мне замуж? Я ж не девица девятнадцатилетняя.

— Правильно, — подхватила Оленька. — Бумажки — ерунда. А это случаем… не Коля?

Неужели за восемь месяцев Кэтрин умудрилась познакомиться, полюбиться и съехаться? Нет, это мог быть только знаменитый Коля.

Кэтрин помедлила:

— Да.

— Что, из семьи ушел?

— Ушел.

— А почему? — глупо спросила Оленька.

— Потому что я забеременела.

— Кэтрин!

— Да.

— Кэтрин, ну какая ты молодец! Вот видишь? Видишь? Я же тебе говорила! И как ты? А вы что, снова тогда встречаться начали?

— Начали, — Кэтрин была довольна; довольна, как обожравшийся рыбы кот. — Уже пять месяцев. Живот огромный.

— Ну уж и огромный. Помнишь, у меня…

— А у меня — огромный! Коля крупный мужчина!

— Кэтрин, ну ты чего, тебе нельзя нервничать. Огромный так огромный.

Кэтрин сразу успокоилась и сказала миролюбиво:

— Пойду я. Не забудь мужа в бухгалтерию заслать.

Оленька вспомнила, что завтра днем собиралась заехать мама — на пару часиков. Пока она будет здесь, можно смотаться в редакцию. Деньги нужны.

51

Выходя из дома, Оленька заметила зонт, который когда-то одалживала у Кэтрин, да так и не вернула: торчал из-под свалки барахла на обувном ящике. За окном серой марлей полоскалась осень.

— Мам, дождь идет?

Мамин плащ был прохладным, но не сырым.

— Нет, но зонтик возьми.

Оленька сунула Кэтринов зонт в сумку и выскочила на улицу.

Ей так приятно было просто идти к метро, давно она никуда дальше парка не выбиралась. Пускай сыро и серо. То-то Кэтрин удивится, ее увидев. Надо же, как все сложилось, жизнь штука непредсказуемая… Правда, Коля жук еще тот, надо думать: явился на готовенькое. Квартиру, сказала Кэтрин, продадут (прощай, Старый Арбат), купят две большие в Марьино, в одном доме на разных этажах (Петю с папой с глаз долой, но не вон из сердца). Да оно так для всех лучше… И голос у Кэт изменился сразу. Если все будет хорошо, можно «дружить семьями». Кэтрин нормальная тетка. Просто она была очень несчастной, и тут, конечно, мертвый взбесится. А теперь с ней говорить — одно удовольствие. Деловая такая — «муж вернется, а у меня ничего не готово». А как она про плащ сказала… «Ты была права. Коля его выбросил. У меня теперь новый. Бежевый. Только вот на животе еле сходится». — «Ничего, — сказала Оленька. — Через четыре месяца сойдется». И они засмеялись.

Много ли бабе для счастья надо.

52

Когда Оленька вышла из метро, небо было мышиное, влажное. Казалось, там, наверху, медленно наклоняли гигантское алюминиевое ведро со стылой водой. Оленька побежала вдоль бледно-желтых фасадов и пять минут спустя нырнула в калитку, прорезанную в высоких чугунных воротах. Проскочила через двор: на земле под дикими яблонями уже валялось несколько яблочек. На детской площадке бабушка уговаривала внука идти домой, а тот кричал «Не пойду!» и даже ударил бабушку лопаткой.