Дорогой длинною - Анастасия Дробина

– Да чего ты так смотришь? Скидавай кожух, тут тёпло. Сейчас чай будет.

Э, да ты тоже в снегу весь… - и, прежде чем Илья разгадал её маневр, потрепала его по волосам. Он отшатнулся. Катька, ничуть не смутившись, погладила его снова, наигранно удивилась: - Смотри ты, а с виду - жёсткие, чисто пакля…

Илья молчал. По спине поползли какие-то непонятные мурашки. Уже принесли два исходящих паром чайника, уже Катька, посмеиваясь, впилась зубами в белый мятный пряник, уже растаял, обратившись в лужицу, снег под их ногами, а Илья всё не мог заговорить и даже шевельнуться.

– Цыган, отомри! - наконец рассердилась Катерина. - Что ты, всамделе, как у тёщи на блинах? Пей чай, покуда не простыло!

– Скажи сперва, какое дело, - хрипло потребовал он.

Катька фыркнула прямо в блюдце, брызнув горячими каплями.

– Дело куда как важное! Пряников захотела, а денег нетути! Заплотишь за девочку? Вы, цыгане, я знаю, богатые…

– Дура! - сказал он, резко поднимаясь.

Катька вскочила тоже. Тихо, почти шёпотом, сказала:

– Сядь, Илюшенька… Сделай милость - сядь, сокол мой…

– Да… чего ж тебе надо? - ошалело спросил он, опускаясь на место.

Катька навалилась грудью на стол, и её зелёные, смеющиеся глаза оказались совсем рядом.

– Не понимаешь? Эх ты, а цыган ведь… Остальные ваши - нахальные. Ну, да бог с ними, мне не они, а ты в сердце лёг. И с чего, спрашивается? Чёрный, страшный, сатана сатаной… Дура я набитая, Илья, вот что.

– Ты… что такое говоришь? - не веря своим ушам, спросил он.

– Не слыхал, что ли, никогда? - без насмешки спросила Катерина. Придвинулась ближе, и Илья почувствовал плечом её горячее, плотно сбитое тело под ситцевой кофтой. От Катьки пахло мятными пряниками, и от этого знакомого, такого привычного запаха у него вдруг пошла кругом голова. Илья отвернулся, украдкой перевёл дыхание.

– Тебе годов-то сколько, цыган? - зашептал прямо в ухо вкрадчивый голос. – Двадцать хоть есть? Бабы-то у тебя были?

От подобной наглости Илья даже пришёл в себя. Отстранился, довольно зло сказал, что ему двадцать пять, что баб у него немерено и в Москве, и в таборе и что это не её, Катькино, дело. Всё сказанное, кроме последнего, было несусветным враньём.

– А раз такой козырной, отчего меня боишься? Или я совсем никуда не годна? Или нехороша?

– Что ж… хороша, - немного осмелел Илья. Придвинувшись ближе, запустил руку за спину горничной.

Катерина захихикала:

– Ой… щекотно… Ой, не шебуршись, цыганская морда… - и сама прижалась к нему горячим крепким плечом. И тут же отпрянула: - Не годится нам тут, Илюшенька. Лучше к ночи приходи. Дом Баташевых в Старомонетном знаешь? Туда и приходи. Я ждать буду.

– С ума сошла? Кто меня туда ночью пустит? У вас дворник… собаки…

А если барыня прознает? Сама-то не боишься?

– Чего бояться? - Катька беззвучно засмеялась, уткнувшись носом в его плечо. - Меня ведь не барыня, а сам Иван Архипыч в дом взяли. Знаешь, откуда? - она покосилась по сторонам и чуть слышно прошептала несколько слов.

– Врёшь! - поразился Илья. - Чтоб из такого места - в горничные?! К жене собственной?! И… что, не знает никто?

– Нет, - легко ответила Катерина. - А если б и знали - Иван Архипычу то без вниманья. Он чужих языков не слушает. Мной они оченно довольны, к зиме жалованье обещали прибавить. Им удобнее меня под боком держать, чем кажну ночь на Грачёвку к мадам мотаться. А Лизавета Матвеевна, голубушка, ни сном ни духом не ведает.

– Так сколько же… запросишь? - угрюмо спросил Илья.

Катька перестала улыбаться. Глядя в окно, вдруг со злостью процедила:

– Не бойся, не в убытке будешь. Могу сама заплатить.

Над столом повисла тяжёлая тишина. Катька сидела надувшись, теребя бусы на шее. Илья искоса поглядывал на неё, не зная, как снова начать разговор. Видит бог, не хотел обижать… За окном смеркалось, снова посыпал снег. Посетителей в чайной стало меньше. Буфетчик, позёвывая, вязал на спицах длинный чулок. Мальчишки-половые, как воробьи, сгрудились у засиженного мухами оконца, что-то тихонько обсуждая. За стеной чуть слышно поскрипывал сверчок.

Катька не вытерпела первая.

– Последний раз спрашиваю, нехристь! - она повернулась к Илье, блеснула зубами. - Придёшь али нет?

– Приду, - сказал он, неумело притягивая Катерину к себе.

Она со смехом отстранила его:

– Будет, люди кругом… Успеешь. Приходи, когда стемнеет, я сама собак привяжу и у ворот ждать буду. Дворник не помеха, я ему вина поставлю. А хозяина нет, третьего дня в Вологду по делам фирмы умотавши… Ох Илья, вот спасением души клянусь: придёшь - всю жизнь вспоминать будешь!

Она высвободилась из его рук, вскочила, накинула на голову так и не просохший платок. Илья встал было тоже, но Катерина удержала его:

– После меня пойдёшь…

Последние слова она шепнула ему в ухо, а затем, наклонившись, поцеловала в губы. И ушла не обернувшись. На столе остался лежать надкушенный пряник, дрожала коричневая лужица пролитого чая. Подбежал половой, с преувеличенной серьёзностью начал вытирать стол. Илья бросил ему два пятака и долго ещё сидел не двигаясь, глядя в закопчённую стену.

Митро, к изумлению Ильи, не стал зубоскалить. Серьёзно выслушал его сбивчивый рассказ и лишь под конец усмехнулся:

– М-да… Не успел в Москве утвердиться, а уже девки табунами бегают…

Ну что ж, дело. Давно пора.

– Стоит, думаешь? - не мог успокоиться Илья.

– А почему нет? Катька плохому не научит, - с невинным видом заявил Митро. - Мы-то её хорошо знаем. Девка добрая, попроси - даст…

– Не хочу я так, - буркнул Илья.

– А как же тебе ещё? - возмутился Митро. - К мадам Данае я тебя сто раз звал - не идёшь ведь! А зря! Не ровён час, женишься тут, - что с женой делать будешь, дорогой мой?

Илья молчал. Его самого этот вопрос беспокоил не меньше. Жениться, конечно, было не к спеху, да и неохота, а всё-таки…

– К тому же совесть надо иметь, - продолжал уговаривать Митро. - Она же сама за тобой прибежала и на шею прыгнула. Зачем хорошую девку обижать?

Вот сейчас мы с тобой пойдём конфет купим, вина… Чего удивляешься?

Обязательно надо, не то подумает, что ты жмотина какой-нибудь. А для баб это хуже ножа. И к ночи пойдёшь. Только знаешь что? Я с тобой.

– Зачем? - испугался Илья.

– Затем, что… мало ли что. Катька, конечно, знает что делает, но кто её разберёт… Сам знаешь, каким местом бабы думают. Там всё-таки кобели цепные. Я на углу постою. Если войдёшь ладом и тихо будет - уйду. Согласен?

– Согласен… - вздохнул Илья. Отступать было некуда.

К ночи разыгралась метель. Небо затянуло седой мглой, сквозь которую едва просвечивал мутный месяц. На перекрёстках крутились снежные вихри, тротуары были заметены сплошь. Единственный на всю Полянку фонарь тревожно мигал и грозил вот-вот погаснуть. Летящий в его дрожащем свете снег казался чёрным.

На углу Полянки и Старомонетного переулка остановился извозчик. Из саней выпрыгнули две фигуры.

– Вот он, дом баташевский. Ну, идёшь, морэ? Думай живей, а то холодно… – Митро ожесточённо захлопал рукавицами, бормоча: - Никакого порядка не стало… Ещё вчера солнце светило, а теперь… Конец света, что ли?

Илья молча смотрел на баташевский забор - высокий, без единого просвета. Случись неладное - как перескочишь через такой? Сам дом едва можно было рассмотреть сквозь пелену снега. Кажется, в одном окне светится огонёк. Или это мерещится ему? Может, пока не поздно, домой?..

Если бы не Митро, Илья бы так и сделал. Но тот стоял рядом, отворачиваясь от летящего в лицо снега, и скалил зубы:

– Ну что? Идёшь, морэ? Или мне заместо тебя сходить?

– Ещё чего! - огрызнулся Илья, делая шаг к воротам. И вздрогнул, когда массивная створка тихо, совсем без скрипа приоткрылась.

– Дэвлэса[24], - шёпотом сказал Митро, отступая в темноту.

В образовавшейся щели показалось лицо Катьки, до самых глаз замотанное платком. Она поманила Илью. Он молча скользнул в ворота.

Откуда-то из-за дома доносился сдавленный собачий брех. Через заметённый снегом двор тянулась цепочка следов.

– Иди след в след… - прошептала Катерина. Илья пошёл за ней, стараясь угадывать в тёмные ямки.

– Быстрей, каторжный! Не дай бог, Разгуляй сорвётся!

Он пошёл быстрее. Вот уже и низенькая дверь чёрного хода, запах смазных сапог и керосина, скрипучие ступеньки, тёмные переходы, коридоры, лестницы… Сначала Илья пытался всё запоминать, а потом махнул рукой - бесполезно. В верхних комнатах запахло соленьями и мышами. Горничная шла впереди, керосиновая лампа мигала в её руке.

– Катя… - позвал он её. Она обернулась с испуганным лицом, панически зашептала:

– Чего орёшь?! Хозяина нет, так Кузьмич, старый чёрт, не спит, бессонница у него по старости. Не дай бог, нас с тобой увидит! Он даром что восьмой десяток меняет, а глаза, как у молодого. И непременно барину скажет, лететь мне тогда белой лебедицей обратно к мадам на Грачёвку!