Черные бушлаты - Александр Конторович

– Пику в бок – и в аут.

– Хм-м… Ну так тоже можно. Хотя и другие способы есть. Пить будешь?

– Буду, конечно. У тебя тут, поди, не самогоном поят?

– Обижаешь… В таких хоромах – да самогон?

Ланге потянулся рукой к столу, что-то там нажал. Из неприметной двери, справа, беззвучно возник коренастый солдат. Быстро расставил на приставном столике рюмки и тарелочки с закуской. И так же беззвучно исчез. Мы присели к столу, и Ланге плеснул мне водки. Себе тоже налил, и мы, не чокаясь, выпили.

– Слышь, Барин… Тьфу ты, даже и не знаю, как тебя сейчас величать-то?

– Наедине и Генрихом можешь. А на людях – господин полковник.

– Ага, понял. Ты вот скажи, на кой я тебе сейчас-то сдался? Сызнова бежать ты вроде уже и не собираешься?

– Ты мое хозяйство видел?

– Откуда же? Мы только по этой дорожке через лес проехали, и все. Ничего я, кроме леса и ворот, не видел.

– Тут у меня народу нехило. Даже и твои знакомые есть.

– Это какие же у меня ТУТ знакомые есть? Откудова им тут взяться-то?

Ланге усмехнулся, снял телефонную трубку и бросил туда несколько слов.

– Вот сейчас и посмотришь.

В дверь постучали.

– Разрешите? Господин полковник, унтер-офицер Дьяченко по вашему приказанию прибыл!

Я обернулся.

На пороге стоял… Длинный. В немецкой военной форме.

– Знакомы? – усмехнулся Ланге.

– Видел я его, – ответил я. – Не убедил он меня.

– Это почему же?

Так, про сигареты и сытость помолчим, слишком уж нетипична такая подозрительность для бывшего зэка. Или в норме?

– Говорит он не так. А второй, которому я поленом заехал, тот командные нотки в голосе прятать не научился. А сам даже и не в законе. Не по масти ему так борзеть, молод ишшо.

– А ведь еще что-то есть, – прищурился Ланге. – Да?

– Есть, – кивнул я головой. – Он мне тогда сказал, что они лампочку кокнули, так?

– Так, – подтвердил Дьяченко. – А что тут неправильно?

– А то, что она через два часа снова горела.

– Так постовые и ввернули новую лампочку.

– Ага! И НОЧЬЮ осколочки подмели? Я специально утром посмотрел, не было там ничего. Договорились вы с ними, вот они свет и погасили.

Дьяченко открыл рот и снова его закрыл. Промолчал.

– Понял? – посмотрел Ланге на него тяжелым взглядом. – А на ТОЙ стороне такой ляп в могилу тебя сведет. Да и не одного тебя. Свободен!

Дьяченко молча козырнул, повернулся через плечо и вышел.

– Остальные тоже твои?

– Мои, – кивнул Ланге. – Но этот старший был.

– Ну, те вообще лохи.

– Знаю. Вот и займись ими, дядя Саша. Да, и кроме того, сколько у тебя побегов?

А сколько их? Крест вспоминал про четыре, но, надо полагать, это не все. А, была не была!

– Восемь.

– А жмуров?

– Не считал, но десятка два точно есть.

– Да ну?

– Ну, может, и больше.

– Тебе и карты в руки. Жизнь ты знаешь, порядок тоже. Вот и натаскай ребятишек моих. А я уж в долгу не останусь. Мое слово крепкое.

– Чему я их учить должен?

– Как по жизни себя ПРАВИЛЬНО вести. Что кому говорить, как себя вести на зоне и в жизни. Чтоб ни один опер не расколол, что перед ним не зэк…

– Ну, это смотря какой опер будет. Ежели такой, как тот капитан, – то тут и мне ловить неча.

Ланге помрачнел, плеснул нам обоим водки.

– Такой – вряд ли. Он такой же капитан, как я генерал.

– Не понял?

– А он и не опер вовсе. Он по мою душу приехал. Из контрразведки он.

– А чего ж он тогда в капитанских петлицах форсил? И все вертухаи перед ним тянулись?

– Ему зеленкой лоб кому помазать – как тебе чихнуть. Меня он искал, точно тебе говорю. Знали они, что в этапе немецкий разведчик, да не знали кто именно. Вот и шерстили всех подряд.

– Во как…

– Да. Не прорвись тогда мотоциклисты к тюрьме вовремя – кирдык нам всем был бы.

– Вот, значит, как оно все складывается… Да уж, поговорил бы я с ним ТЕПЕРЬ.

– Опоздал, дядя Саша. Они, когда на прорыв пошли, под пулемет попали, вот его и… Не рассчитали они, с расстрелом затянули. Им бы нас по камерам кончить, а так… Все по порядку сделать хотели, вот и упустили время.

– Так, я слыхал, и тебе досталось?

– Было дело. В ногу прилетело и уже лежащему – в руку.

– Эк…

– Да. Хорошо, врача быстро организовали, а то истек бы я там кровью, и все.

Мы помолчали.

– Так как, дядя Саша? Пойдешь к нам?

– А куда ж я теперь-то денусь? Взялся за гуж… Два раза все едино к стенке не поставят, так что нет у меня другого пути.

– Ну, к стенке тебя ТЕПЕРЬ поставить не так уж и просто будет. Абвер своих не сдает.

– А как я на работе все объясню? Меня вон с каким конвоем повезли-то?

– А так и объясни. Возили, мол, на допрос.

– Это на двух-то машинах?

– Так и не лоха какого кончили. Целый генерал погиб.

– Это ты, случаем, не про того, которого партизаны из леса подстрелили?

– Про него. Только не партизаны это были.

– А кто ж тогда? Говорили, что из леса напали.

– Ага. И по воздуху, как птички, сто метров пролетели, снегу не помяв.

– Не понял?

– Стреляли по нему действительно из леса. Солдата одного положили. Ты вот скажи мне, смог бы ты из своего нагана за сотню метров человеку в лоб попасть?

– Да и я не смогу, и никто другой не сможет.

– Вот. А из леса никто к дороге не подходил, следов нет, снег нетронутый лежит. Значит, несколько человек работало. Одни его тормознули, а как встали машины, так другие и добили.

– Вот оно, значит, как…

– Вот так. Ищем мы их, тут они, где-то совсем рядом сидят. Генерал внезапно выехал, про поездку никто чужой не знал.

– Интересно, а ты-то откуда это знаешь? Вы ж, как я понял, – разведка? А тут скорее гестапо искать должно, это ж вроде как их дело-то?

– Они и ищут. Только генерал от нас выехал, смекаешь?

– Ух ты… – Вот тебе и ух. Ладно. С этим все.

Ланге встал и прошелся по кабинету.

– Представление я на вас сегодня же и отправлю. Не обижайся, порядок такой. Кандидатуры ваши должны сначала в Берлине утвердить, потом уж и наше ведомство здесь приказ издаст. Будешь готовить таких вот, – он кивнул головой на дверь, – как этот Дьяченко, лопухов. Чтоб не слишком уши развешивали. Жить будешь тут. В городе, как я понимаю, тебя ничего не держит?

– Нет.

– Вот и славно. Но недельку поживешь дома, пока не утвердят твою кандидатуру. Ходи на работу, живи, как обычно. Будет приказ – перевести тебя в гебитскомиссариат.

– Это еще куда?

– Тебе не все едино? Далеко это. На самом деле – сюда тебя привезут.

– Понял.

– Тогда все. Машина внизу, отвезут тебя домой.

Я поднялся и сделал несколько шагов к двери.

– Дядя Саша!

Я обернулся. Ланге держал в руках пакет. Тот, который передал майору штатский.

– Подойди-ка сюда…

Я подошел к столу. Ланге высыпал из конверта пачки денег и поворошил их рукой.

– Душевно тебя прошу, дядя Саша, завязывай с этим делом.

– С каким?

– Взятки брать переставай. Хватит уже, и так вон сколько нахапал. А то, в случае чего, и мне тебя отмазать трудновато будет. Этого нигде не любят, у нас тоже. Понял?

– Да, не дурак, соображаю.

– Ну, будем считать, что и этот вопрос закрыли. – Он пододвинул мне деньги: – Забирай свое добро. Давай, готовься, память освежай. У меня на вас большие планы имеются.

Машина стояла напротив дверей. Когда я вышел на улицу, выскочивший солдат открыл мне дверь и предложил садиться. Все повторилось в обратном порядке. Дорога между сосенок, шлюз, молчаливый досмотр – и вот мы уже катимся по лесной дороге. Спать мне уже не хотелось, и я смотрел в окно на проплывающий мимо пейзаж.

Неужто пронесло? Призрак толстого северного зверька ехидно подмигнул мне из леса. Какое там! Первая же лекция будущим курсантам, ну, максимум – вторая, и этот призрак будет вполне материален. Да любой из них знает о жизни в СССР больше меня в несколько раз! А про жизнь в зоне – так и на несколько порядков. Это мне ПОКА везло, никто с расспросами не лез. Первый же прокол (а в том, что он будет скоро, я не сомневался ни минуты) – и все. Заманчиво, конечно, – попасть в разведшколу и передавать данные своим. Только как передавать? Связи у меня нет и не будет. Попасть в школу – я, положим, попаду. Да только вот в каком качестве? В качестве инструктора спецподготовки – самое мое, только кто ж меня туда возьмет-то? Я и своей-то темы не знаю абсолютно, а тут вдруг на другую, не менее серьезную, замахнусь. Симулировать разве потерю памяти? Интересная амнезия получается. Часть памяти стерла, а часть – добавила. Да, и весьма специфическую часть, надо отметить! Бред. Немцы не лохи, и на мякине их не провести. И никакой Ланге тут не поможет, наоборот, будет первым в рядах сомневающихся. Вывод? Надо делать ноги! И скорее! Пока он там будет свои представления писать… Представления… писать… Представления?! Есть еще кто-то!

«У меня на вас большие планы имеются…» Точно, есть второй, а может – и третий.

Ланге говорил уверенно, так, словно не сомневался в нашем согласии. Да, скорее всего, так и есть. «Представления писать… писать…» Значит – беседа уже была, согласие получено? Он не сказал – беседовать, значит, это уже не нужно. Кто они? Он говорил так, словно я знаю этого (этих?) человека. Кто это может быть? Мои сослуживцы? Чушь. Знакомые? Так нету их. С кем я тут еще контактировал, кого знает еще и Ланге? Крест. Он единственный, кроме нас с Ланге, выживший при расстреле. Значит – Крест…