Триумвиры. Книга первая - Милий Езерский

— Клянусь Уранией, — так же шутливо ответил Цезарь, вставая, — сам Крез приветствует обедневшего полубога!

— Ха-ха-ха! Опять нужны нуммы?

— Когда они Не нужны? Без них, царственный Крез» и солнце не светит, и радость превращается вторе!

— Ха-ха-ха! А о девушках забыл?..

— Девушки — это лакомство, подаваемое на золотом блюде, а так как золота у меня нет…

Красс, улыбаясь, хлопнул в ладоши и приказал рабу подать вина.

— Ты, конечно, по делу… по нашему делу? — спросил он, старательно свертывая папирус.

— Толстяк уехал, — тонко улыбнулся Цезарь, намекая на Помпея, — и мы можем…

— Подожди, — остановил его Красс, — верно ли, что ты женился на прекрасной Помпее, дочери Квинта Помпея Руфа и Корнелии?.. Ловкий ход, клянусь Адонисом! Племянник Мария женился на племяннице Суллы, и я сразу понял твою хитрость; ты как бы говоришь: «Отныне нет больше политической розни, я получу кредит у всадников, дружбу и доверие сенаторов, и сулланцы забудут о моем прошлом».

Цезарь усмехнулся.

— Ты умен, Крез, но я следую завету Аристотеля: только соглашение между аристократией и демократией способно дать счастье отечеству…

— Об этом подумаем. Помоги мне сперва перейти на сторону популяров.

— Ты еще не отказался от мысли завоевать Египет? Красс вспыхнул.

— Разве Александр II не завещал Египет Риму? — сказал он. — Подними комиции… А так как пропретор Катилина возвратился из Африки (его обвиняют в лихоимстве), то он, Пизон и еще несколько человек нас поддержат… По моему настоянию в списки кандидатов, добивающихся консульства, внесены Публий Автроний Цет и Публий Корнелий Сулла, племянник диктатора. Они должны стать консулами, а тогда…

— Ты обдумал каждый шаг? — шепотом спросил Цезарь, и глаза его загорелись.

— Будь спокоен. Меня не остановит самая жестокая борьба. Я должен стать диктатором, а ты, Цезарь, будешь начальником конницы…

— Нужно действовать тайком, но меня смущает: найдем ли мы достаточное число сторонников? Помпеянцы нам не помогут, народ тебе не доверяет, — ведь ты недавно отрекся от сотрудничества с популярами, а один сенат…

Красс пожал плечами.

— Чего ты боишься? — воскликнул он. — Кто наносит удар, тот должен быть готовым получить тоже удар.

— Или отразить его…

— Будь спокоен, — повторил Красс, и глаза его зажглись злобным блеском. — Я отражу его с такой силой, что задрожит весь Олимп…

Рабы подали вино и фрукты. Вошла Тертуллия и возлегла рядом с мужем. О политике больше не говорили; беседа велась о завоеваниях Лукулла, о развратном поведении жены его, о магистратах и о Прении, снова получившей богатые подарки из Азии.

Когда Цезарь уходил, Красс отозвал его в сторону:

— Будь осторожен, — шепнул он. — Если наш замысел не удастся, мы его повторим спустя год или два…

Цезарь был в угнетенном состоянии, — уверенность в неуспехе и какая-то тревога не покидали его до конца дня. И вечером с ним случился жестокий припадок падучей.

XXIII

Шли месяцы.

Как предвидел Цезарь, так и случилось: заговор против республики был открыт, — Сулле и Автронию не удалось захватить власть. Народ и сенат требовали наказать преступных магистратов, но вмешался Красс, опиравшийся на сенаторов, которые были его должниками, и спас заговорщиков.

— Отцы государства, — говорил он в сенате, и голос его звучал глубокой искренностью, обманувшей многих мужей, — злые люди распространяют гадкие сплетни против высокопочитаемых мужей, .но кто может поверить им? Ни я, ни ты, ни он… Никто! А между тем злодеи запутали в это дело и меня, и Цезаря, и Суллу, и Автрония! Потеха.

Он смеялся и, продолжая издеваться над легковерием квиритов и магистратов, напомнил о поражении Помпеем пиратов:

— Не так же ль верили вы Помпею, когда он доносил о блестящих победах над разбойниками? А ведь каждая битва, каждая стычка преподносилась нам в виде большого сражения увенчивавшего славой римское оружие… Недалеко время, когда из Азии примчатся гонцы с Донесениями, и вы будете радоваться, как дети, повторяя: «Победа, победа, победа!» А какая может быть еще победа после Лукулла? Всё им завоевано, он трудился и воевал около десяти лет, а Помпею одно остается — захватить Митридата и вывезти сокровища…

Хотя в словах Красса было много правды, однако плебс и оптиматы чувствовали, что за этими речами хитрый богач скрывает иную правду, свою, которая может вылиться в кровавый- мятеж или захват власти. Может быть, иной смысл таила эта правда, потому что, прикрывшись ею, Красс, с пеною на губах, требовал замять «клеветническое дело». ;

И сенат решил никого не преследовать.

Выбранные один эдилом, а другой — цензором, Цезарь и Красс сблизились еще больше: Цезарь, нуждаясь в деньгах для подкупа квиритов (мечтал о претуре и об управлении богатой провинцией) и не имея возможности брать их в долг у публиканов, принужден был обращаться к Крассу, не порывая с Помпеем, а Красс, видя приниженное положение своего соучастника, властвовал над ним, не отказываясь от мысли завоевать Египет.

Возбуждая плебс к завоеванию Египта, Красс и Цезарь заискивали у народа: Красс предложил даровать транспадцнцам права гражданства, а Цезарь стал устраивать народные празднества: после ludi Megalenses и ludi Romani последовали роскошные гладиаторские игры в память его отца, на которых рабы сражались серебряными копьями и пускали серебряные стрелы, а затем — пиры, пиры…

Происки Цезаря вызывали негодование аристократов, но сенат молчал, боясь Красса. А когда Цезарь выставил ночью в Капитолии военные трофеи Мария, поверженные Суллой, и на другой день толпы плебса стали сбегаться, чтобы взглянуть на памятники войны с Югуртой, кимбрами и тевтонами и послушать речь Цезаря о Марии, ненавидевшем нобилей и всю жизнь боровшемся с ними (ветераны Мария плакали, а народ волновался), сенат безмолвствовал, не решаясь выступить против плебса.

Цезарь понимал опасность этого шага: борьба с аристократией! Но он, опираясь на Красса, надеялся на свою счастливую звезду.

Договорившись с народными трибунами, Цезарь внес рогацию о завоевании Египта. Сенат был против: магистраты кричали, что «завещание Александра II подделано»; помпеянцы отказались поддерживать Красса, а всадники, получив отмененные Суллой права, перешли на сторону аристократов; плебс колебался.

«Дуумвиры», как насмешливо величали Цезаря и Красса в Риме, принуждены были взять свое предложение обратно.

Полулежа у Красса в таблинуме, Цезарь говорил:

— Меня возмущает Цицерон своими связями с всадниками, ростовщиками, публиканами, дружбой с Аттиком, на сестре которого женился Квинт, брат Цицерона, а в особенности лицемерной речью «Об империи Гнея Помпея»…

Красс не верил речам Цезаря.

«Лжет», — думал он, исподлобья наблюдая за ним, и вдруг, прервав его, злобно сказал:

— Сенат получил сведения, что Лукулл заявил Помпею:

«Я начал войну и кончу ее. Полководцы перессорились, оскорбляли друг друга. А когда легионы изменили и перешли на сторону Помпея, Лукулл принужден был уехать. Вскоре он будет в Риме — величайший полководец! И я возблагодарю богов от всего сердца, если они доставят мне радость прижать к груди сподвижника нашего императора!

— Что же Помпей? — спросил Цезарь, не любивший душевных излияний Красса.

— Помпей вторгся в Понт, разбил Митридата… А ведь это дело мог бы завершить доблестный Лукулл, равный величием Сулле

— Лишь бы Помпей подольше оставался в Азии! — воскликнул Цезарь и прибавил; — Как думаешь, Крез, не следует ли привлечь на нашу сторону Лукулла?

«Хитрит», — усмехнулся Красс и, кивнув, ответил, точно предложение Цезаря приходило ему не раз в голову:

— Я переговорю с ним, как только он возвратится… Он должен ненавидеть Помпея за несправедливость…

Цезарь встал. Не понимал — притворялся Красс или действительно хотел начать переговоры с Лукуллом.

А Красс думал, посмеиваясь:

«Теперь он раскаивается… Конечно, выгоднее стоять у власти дуумвирам, чем триумвирам. Но я предпочел бы иметь дело с Лукуллом, чем с Помпеем — да поразит его Юпитер в Азии!»

XXIV

Манлий и Сальвий находились постоянно в разъездах, и Лициния скучала в вилле ветерана. Кругом нее суетились рабы и невольницы, занятые по хозяйству, плохо говорившие по-латыни, и не с кем было побеседовать, излить свою душу.

Пролетали недели и месяцы, точно Хронос гнал их при помощи Эола, и эта поспешность радовала Лицинию: скорее вернется Сальвий!

Не заметила, как влюбилась. Дни он стоял перед глазами, а по ночам снился веселый, влюбленный. И она томилась, ожидая, и не спускала глаз е пыльной дороги, пропадавшей за виноградниками. А когда Сальвий приезжал и она робко поглядывала на него, возлежавшего за столом, забывалось одиночество, скучные дни, и жизнь казалась солнечной равниной.