Конституционное (государственное) право зарубежных стран - Август Мишин

В ряде стран нормы, регламентирующие права и свободы, вынесены за рамки основного текста конституции в самостоятельный раздел, который тем не менее рассматривается как органическая часть Основного закона страны. Таковыми являются первые десять поправок к Конституции США (Билль о правах), которые были приняты под давлением общественного мнения.

Конституции некоторых государств Африки содержат в тексте лишь отдельные положения, касающиеся демократических прав и свобод, но дают отсылки (обычно в преамбуле) к Декларации прав человека и гражданина 1789 г. и Всеобщей декларации прав человека 1948 г.

По поводу такой системы провозглашения и регламентации демократических прав и свобод в государственно-правовой литературе высказываются различные мнения. Прежде всего, не существует единства взглядов по вопросу о том, носит ли преамбула к конституции нормативный характер, или ее следует рассматривать лишь как торжественную декларацию. Э. Корвин в своем известном комментарии к американской Конституции пишет: «Преамбула, строго говоря, не является частью конституции, но лишь «идет перед ней». Сама по себе она не может дать основания для требования ни со стороны правительственной власти, ни со стороны отдельных лиц». Другие ученые, например, исследователь индийской Конституции Дур га Дас Базу, напротив, считают, что преамбула является органической частью конституции и имеет обязательную силу.

Конституционные гарантии прав личности действительны тогда, когда они закреплены не только (и не столько) в тексте Основного закона, сколько в развернутой системе устоявшихся процедурных правил, которые на практике реализуют жизненность этих конституционных гарантий. Так, римское право, заложившее классические правовые основы гражданского общества, предусматривало, например, ограничение продолжительности речи обвинителя шестью часами, в то время как обвиняемому и его адвокатам можно было выступать в свою защиту девять часов. Это правило, описанное античным римским юристом Плинием младшим[33], лучше, чем любая общая декларация, демонстрирует гарантии права на защиту в суде 2000-летней давности. Вообще страны, впитавшие античные или некоторые религиозные традиции, имеют тысячелетние основы для прав человека. Как отмечал в 1869 г. известный русский мыслитель Владимир Соловьев, «христианство за много веков до принятия во Франции «Декларации прав человека и гражданина» даровало людям большинство из известных и наиболее значимых прав и свобод»[34].

Директор Института Принстонского Университета (США) Эфраим Исаак подчеркивает ту же мысль по отношению к идеям Ветхого Завета и современным концепциям прав человека[35].

Конституционное самообразование современного российского общества, попытки переосмыслить роль государства в современном мире тесно связаны со стремлением осознать проблему эффективности конституционной системы с точки зрения ее достаточности для удовлетворения прав и свобод граждан. Самое прямое отношение к этой проблеме имеют слова Нобелевского лауреата Иосифа Бродского, прозвучавшие в его Нобелевской лекции: «Политическая система, форма общественного устройства, как всякая система вообще, есть, по определению, форма прошедшего времени, пытающаяся навязать себя настоящему (а зачастую и будущему)… Философия государства, его этика, не говоря о его эстетике, – всегда вчера».

Это, конечно, художественное, но довольно точное определение того бесспорного факта, что даже самая лучшая для условий своего времени конституционная система может начать сдерживать прогресс и мешать развитию общества, если в ней не заложена возможность для изменения и приспособления к новым экономическим, политическим и иным условиям. И дело здесь не только в поправках к тексту самой конституции либо принятии новой конституции. Конституция США 1787 г. с небольшим числом поправок сумела обеспечить за прошедшие два века преодоление многочисленных конституционных, политических и экономических кризисов во многом потому, что изначально была основана на общечеловеческих правовых ценностях, в том числе на идее свободы личности.

Вообще, нравственный уровень общества решающим образом сказывается на морали, этике и эстетике конституционного строя, а значит, с неизбежностью и на судьбе государства и его граждан.

Конституционная декларация прав личности присутствовала практически во всех «социалистических» конституциях, но не имела в действительности механизма, который обеспечивал бы реальность декларативных положений Основного закона. Так как для оценки реальности обеспечения прав человека конституционно-правовая практика значительно важнее чистой конституционной теории, закрепленной в тексте соответствующего раздела Основного закона, важно усвоить конституционные уроки тех стран, где конституционно-правовые гарантии прав личности реально, а не декларативно обеспечивались в течение веков или, по крайней мере, многих последних десятилетий.

Известный английский политический деятель XVIII столетия Э. Берк справедливо писал: «Старые государственные устройства оценивались по результатам деятельности. Если народ был счастлив, сплочен, богат и силен, то остальное можно считать доказанным. Мы считаем, что все хорошо, если хорошее преобладает. Результаты деятельности старых государств, конечно, были различны по степени целесообразности; разные коррективы вносились в теорию, подчас вообще обходились без теории, уповая на практику»[36].

Достижение такой гармонии конституционного строя, при которой возможен максимальный для конкретного исторического периода уровень счастья и благополучия его граждан, зачастую относят к области идеальных, утопических, а потому недостижимых идей. Действительно, многие идеи Платона, Т. Мора и Т. Кампанеллы остались только на бумаге.

Однако в теории конституционализма нередко упускается из вида, что история человечества знает и примеры осуществленных утопий, когда утопические конституционные идеи приводили к созданию и порой успешному функционированию в течение определенного времени реальных государственных систем, основанных на этих идеях.

Как известно, существует два варианта перевода слова «утопия» с древнегреческого языка: один из них – «место, которого нет», второй – «благословенная страна». Первый активно поддерживал В.И. Ленин, который писал, что «утопия – место, которого нет, фантазия, вымысел, сказка»[37]. (В действительности Ленин сам был утопистом, пытавшимся воплотить в жизнь свои представления о «благословенной стране».) Конкретные примеры осуществленных исторических утопий оставляют место только для второго варианта перевода – «утопия» как «благословенная страна»: утопическая республика иезуитов в XVII–XVIII вв. существовала в «месте, которое есть», а точнее в Южной Америке на территории современного Парагвая. Иезуиты создали государство на базе религиозных правовых принципов и провозглашали равенство в обладании необходимым, порицали жажду накопления собственности, поддерживали всеобщее право (и обязанность) на получение образования. Эти идеи, корни которых восходят к общинам первых христиан, иезуиты пытались (поначалу довольно успешно) в течение нескольких десятилетий XVIII века осуществить в рамках идеального государства – Республики Гуарани[38].

Французский мыслитель Ш. Монтескье, который знаменит формулированием современной доктрины разделения властей, сравнивал авторов законодательства Республики Гуарани с Ликургом и Платоном. Он писал о том, что иезуиты управляли людьми с целью сделать их счастливыми и что эта «модель республики» реализовала мечты об Утопии. Энциклопедист Французского Просвещения Д. Дидро также с уважением писал о трудах иезуитов в Южной Америке. По требованию европейских монархов утопическое государство после девятилетней войны было разрушено, а орден иезуитов запрещен почти на полвека.

В последние годы возрождается интерес к правовым идеям, пришедшим к нам из религии. Например, в США в ответ на усиление насилия в средних школах законодательно закреплено вывешивание в школах «Десяти заповедей» Моисея: не убий; не укради; не прелюбодействуй; не лжесвидетельствуй и т. д. 29 марта 2000 г. Законодательное собрание штата Кентукки приняло закон о вывешивании «Десяти заповедей» не только в школах, но и в общественных местах. Надлежащее соблюдение этих норм в настоящее время выглядит достаточно утопическим, как, вероятно, и 3000 лет назад. Однако в XVIII в. «Десять заповедей» вошли в законодательство штата Массачусетс, где преобладали протестанты-пуритане.

Независимость суда и его значение для ограничения любой экспансии со стороны, например, монархической власти известны еще со времен Ветхого Завета. Протоиерей Александр Мень, цитируя известного русского философа Н. Бердяева, писавшего о том, что в Священном Писании «есть много убийственного» для концепции самодержавной монархии, делает очень интересный вывод: «В теократическом правлении, основанном Моисеем, уже находились зародыши… такого общества, которое построено не на произволе монарха, а на конституции и законе[39]. В этом отношении Библия резко противостоит почти всему Древнему Востоку»[40]. Этот вывод может показаться неожиданным, однако многие важные правовые, в том числе и конституционно-правовые, традиции восходят именно к временам библейских текстов, что придает этим традициям дополнительный духовный и моральный авторитет…