Та еще семейка - Алексей Макеев

— Стоять! — зло крикнул кто-то из них — кажется, молодой.

Голуби взлетели от крика, понеслись стаей, хлопая крыльями. Внизу, будто разноцветные жучки, шустро скользили автомобили. Катили по блестящим рельсам малюсенькие трамвайчики, суетились крошечные людишки. «Занавес, дядя! Кири-куку!» — знакомый пароль преисполнил Слепакова неотвратимой отвагой.

«Царствуй, лежа на боку… — вспомнил внезапно он. — В школе… Сказки Пушкина…» И еще одно последнее, мгновенное тепло жизни ощутил Слепаков: увидел, как внизу въезжает во двор джип, бокастенький «Мицубиси». «Антон! Эх, Антон… Вот и все…»

— Всеволод Васильевич, прошу вас, остановитесь… — сказал Маслаченко. — Остановитесь, Всеволод Васильевич…

Пробиваясь сквозь редеющий туман, солнце медленно выглядывало из-за дальних строгинских крыш. Не думая больше ни о чем, Слепаков глубоко вздохнул и шагнул ему навстречу.

Часть вторая

Если бы Слепаков не сделал последний непоправимый шаг, если бы подождал только одну минуту, он увидел бы, как из желтого трамвая, подъехавшего к остановке, тяжело сошла усталая и печальная Зинаида Гавриловна с аккордеоном за плечами и медленно приблизилась к дому.

Внезапно оценив наличие полицейской машины, «Скорой помощи», суетящихся людей, Зинаида Гавриловна бросилась прямо к тому месту, где лежал Всеволод Васильевич. Она побледнела, как полотно, издала протяжный вопль и навзничь упала на тротуар, круша об асфальт аккордеон. Какие-то соседи по двору отнесли ее на скамейку. Снова начали вызывать «Скорую».

Приехал полицейский «УАЗ» со следователем и экспертом. Из «Ауди» вылез исполняющий обязанности начальника отдела майор Полимеев. За ним еще один опер, капитан Сидорин, еще один — по отношению к задействованным уже Маслаченко и старшему лейтенанту Рытькову.

И когда вся трагическая коллизия будто бы стала укладываться в рамки необходимого порядка, увезли с одиннадцатого этажа Хлупина, увезли — почему-то в институт Склифосовского! — Зинаиду Гавриловну, отправили в морг останки самоубийцы, — как вдруг раздались новые крики ужаса. Позади мусорных контейнеров обнаружили тело дежурной по подъезду Антонины Кульковой.

Опять «Скорая», беспомощно толкущийся среди зевак старичок с темными очочными стеклами, оказалось, муж злосчастной консьержки… Словом, ни сотрудники полиции, ни здешние старожилы не припоминали такого напряженного дня в этом квартале. Долгое время никто из свидетелей никаких вразумительных показаний не мог изложить. Да и свидетели-то оказались весьма относительные.

Не раньше чем через час следственная группа (в том числе Рытьков, травмированный слепаковским молотком) приступила к тщательному изучению происшедшего. Повалившегося на капот собственного джипа, безудержно рыдавшего Антона Квитницкого оперативники взяли на заметку. Проверили документы, записали номер серо-стального «Мицубиси». Исчез и неизвестно в каком направлении ночной заместитель Антонины Кульковой по имени не то Мамед, не то Мухамеджан. И, наконец, после всего случившегося пришлось вызвать машину «Скорой помощи» для профессорши Званцовой, настигнутой из-за эмоционального восприятия трагедии гипертоническим кризом.

На четвертый день Всеволода Васильевича Слепакова хоронили на Пятницком кладбище, в ограде, где находились могилы его родителей. Пришедшие проводить в последний путь Слепакова случайно обратили на это внимание.

Расходы, связанные с ритуальными хлопотами, перевозкой гроба и непосредственно похоронами взяло на себя спецпредприятие, где Слепаков работал до выхода на пенсию. В организации похорон принял участие товарищ юности Слепакова Антон Германович Квитницкий. Привез большой, увитый траурными лентами венок с надписью «Дорогому другу Севе. Безутешный Антон». Он же заранее заказал у кладбищенского руководства приличное надгробие. Такое сослуживцы Слепакова не потянули бы. Всеволода Васильевича не отпевали, поскольку Зинаида Гавриловна лежала в институте Склифосовского с сотрясением мозга и серьезным нервным расстройством. А пятеро бывших сослуживцев свидетельствовали, что Слепаков церковь не посещал и, скорее всего, верующим себя не считал. Да и уход его из жизни был самовольный, что по церковным канонам не допускалось. Наверно, Зинаида Гавриловна все-таки настояла бы и заказала мужу отпевание, если бы могла. Хотел было по этому поводу вмешаться Квитницкий, но его отговорили. Тогда он пригласил всех присутствующих в ближайший ресторан на поминки, руководствуясь усвоенным где-то афоризмом «Мертвых в землю, живых за стол». Естественно, никто не отказался. Кадровик Валетный, когда-то объявивший Слепакову о его выходе на пенсию по выслуге лет, произнес последнее слово официальной печали, кончавшееся неизменным «спи спокойно, дорогой товарищ» и пр. Следует заметить, что, кроме пяти сослуживцев Слепакова и Антона Германовича Квитницкого, при захоронении стояли еще двое: невысокая худенькая женщина лет сорока пяти и рослый парень спортивного телосложения в теплой кожаной куртке и джинсах. Один из присутствующих, кажется, углядел в худенькой женщине бывшую сотрудницу, но был в том не очень уверен. А Валетный, который, как он сам говорил, «сто лет сидел на кадрах», наверняка бы ее узнал, но слишком увлекся организацией печального мероприятия и женщину не заметил.

Квитницкий пригласил помянуть покойного, сделав общий радушный жест, но женщина и молодой человек остались стоять в сторонке. Могильщики насыпали холмик, уложили венок, получили мзду и ушли, позвякивая лопатами. Затем удалились «друзья и соратники». Они устали скорбеть. Теперь их больше интересовали поминки.

Когда наконец стало тихо над могилой бедного Всеволода Васильевича, женщина приблизилась и положила рядом с роскошным венком Квитницкого несколько красных гвоздик. Плакала, сняв очки и вытирая слезы белым платком.

— Мама, перестань… Сердце разболится… — взволнованно произнес парень в джинсах.

— Дима, пойми меня… Вот сейчас зарыли единственного мужчину, которого я любила… Может быть, он не стоит твоей печали, ты вырос без него. Но в тебе очень многое напоминает отца. Он был честный и прямой человек. Он не пережил оскорбительных изменений и вопиющей несправедливости, которыми наказала его жизнь. Еще и странное стечение обстоятельств. Он хотел сопротивляться, но погиб. Скажи и ты несколько слов над его могилой.

Молодой человек, сосредоточившись, помолчал.

— Мне жалко тебя, отец, — произнес он после минуты молчания. — Я не могу наказать всех… Я отомщу тем, кто непосредственно виноват в твоей смерти. Клянусь, я это сделаю.

Вот такие странные слова сказал сын погибшего Слепакова.

— Кому ты обещал мстить? — испуганно спросила женщина. — Я рассказала тебе то, что слышала от отца в ту последнюю ночь. Каким-то людям он сам грозил физической расправой. Это показалось мне похожим на бред. Он явно был психически нездоров. А притон, куда он просил его отвезти… Там играла его жена… Видишь, здесь она не появилась. Сказали, будто бы в тяжелом состоянии в больнице. Так вот, отца избили и выкинули из дверей. Тут нужно кое-что выяснить про директрису Илляшевскую… Но только с помощью полиции…

— Ну, Нина Филипповна, — сказал сын, словно желая снизить степень скорбного настроения, — пойдем-ка и мы… Не плачь, хватит уж… А в отношении того притона… Что же… Понемногу будем разбираться.

Они сели в темно-синие «Жигули» и выехали из кладбищенского переулка. Сын за рулем, Нина Филипповна рядом. Поехали по Кольцу. Не спеша делились всякого рода соображениями. Нина Филипповна грустила. Дмитрий тоже был под впечатлением от произошедшего.

После нескольких обгонов, снижений и увеличений скорости он осторожно заметил:

— Мне кажется… Да, по-моему, точно…

— Что такое? — заволновалась нервная Нина Филипповна.

— Сначала я не обратил внимания. Теперь вижу: за нами едут.

— Господи, зачем? Кто?

— Серый «Шевроле».

— Это полиция?

— Полиция редко использует такие авто. Хотя, конечно, все бывает… С чего бы полиции нас преследовать? И откуда они знают нашу машину?

— Дима, ты думаешь, это связано с тем местом, куда я отвозила отца?

— Скорее всего. Они, видимо, проследили, кто присутствует на похоронах, и узнали тебя. А может быть, еще с того раза зафиксировали номер машины.

— Что им нужно?

— Не знаю. Хотят предупредить, чтобы ничего не рассказывали следствию. Это лучший вариант.

— Ужас какой!.. Но я не понимаю, чего они опасаются? Я видела их бесстыдное варьете… Сейчас в Москве и не такое можно увидеть. И никому не запрещают. Я видела, они избили Севу… Всеволода Васильевича… Из-за этого? Как же ты думаешь поступить, сынок? Может быть, где-нибудь меня высадишь? Я попробую с ними поговорить…