Задолго до победы - Михаил Александрович Каюрин

Но как командир танка он был отменный и удачливый, имел две медали и два ордена. За эти качества ему многое прощалось. Зная взрывной характер молодого офицера, люди предпочитали не связываться с ним. Так было до тех пор, пока в его новом экипаже не появился Иван Березин.

Участник сталинградских боёв, он не захотел мириться с выходками Саюшкина, решив при первом же удобном случае сбить с него спесь. Если бы его командир был кадровым офицером, солидным дядькой старшего возраста, такое решение вряд ли бы созрело в голове Ивана. В Сталинграде он научился прощать вспышки гнева изнурённых боями людей, уважать бесстрашных командиров. Но здесь был другой случай.

Саюшкин ничем не отличался от него самого. Отсутствие специального образования, незначительная разница в возрасте, не новичок на фронте. Иван тоже мог бы стать младшим офицером. На фронте это дело случая.

Поведение Саюшкина сформировалось ещё в детдоме, где он воспитывался. В борьбе за выживание у воспитанников инстинктивно вырабатывалось стремление быть выше всех и сильнее всех. Такая установка утвердилась в его голове навсегда. Он добился своего: стал вначале верховодить пацанами, затем командовать взрослыми людьми. Но отношение к подопечным осталось прежним.

На срочной службе будущий командир был механиком-водителем, на войне стал командиром орудия. В начале сорок второго его направили на курсы младших лейтенантов, доверили танк. Звание старшего лейтенанта Саюшкин получил месяц назад, когда после госпиталя его направили во вновь формирующуюся отдельную танковую бригаду, в составе которой было всего три танковых батальона.

Березин лежал с ним в одном госпитале, они часто виделись на прогулках, но близкого знакомства не заводили. Иван знал о всех злоключениях Саюшкина в госпитале, о которых не знали его товарищи.

Однажды Иван оказался случайным свидетелем позорного поражения будущего командира в любовной схватке с медсестрой. Та отвесила бравому танкисту пощёчину и спустила нахального ухажёра с лестницы. Саюшкин знал об этом, поэтому относился к Ивану с настороженностью.

— А вы прощупайте, товарищ старший лейтенант, — не удержался Иван, принимая подковырку на свой счёт. — Просуньте руку в штаны и сразу определите. Может, у кого и мокро под задницей, только признаться в этом человек стесняется. Вы сразу выведете его на чистую воду.

— А ты, Березин, оказывается, и язва ко всему прочему, — сбросив улыбку с лица, сказал Саюшкин.

— Каков есть, другого из меня не выстругать, товарищ старший лейтенант, — занозисто произнёс Иван и пристально посмотрел в глаза командира. — И ещё мне хотелось бы знать: что вы подразумеваете под «всем прочим»?

По лицу Саюшкина пробежала волна негодования, желваки угрожающе пошевелились на щеках несколько раз. Однако, он сдержался, чтобы не нагрубить заносчивому подчинённому.

— Смелость, выдержка и неплохое вождение танка во время боя, сержант, — зло прищурившись, ответил Саюшкин. — А ты что подумал?

— Ничего я не подумал, просто полюбопытствовал. Не люблю недосказанность и тайные мысли.

— Я тоже не люблю, Березин. И не только это.

Наступила неловкая пауза. Заряжающий Житников, пригладив большой заскорузлой рукой жиденькие волосы на голове, задумчиво произнёс:

— Эх, жизнь ты, наша жизнь. Только что стояли в одной очереди для отправки на небеса, а через минуту уже и позабыли, что ворота туда ещё никто не затворил.

— Ты это о чём? — с недоумением в глазах спросил стрелок-радист Андрей Голдобин.

— О том, что человек многого не может понять в своей жизни, — многозначительно произнёс Житников, глубоко затягиваясь ядрёным самосадом. Выпустив две густых струи дыма через нос, добавил:

— Пока не окажется в одночасье у этих самых ворот.

Житников Игнат Ерофеевич призвался на фронт из Архангельской области, из поморов, и было ему больше сорока лет. Он сам напросился в танкисты.

— Быстро бегать я не могу, а вот снаряды подтаскивать, да в ствол пушки отправлять — справлюсь, пожалуй. Силёнкой, да выносливостью природа не обидела, — заявил он на призывном пункте. Так и очутился он в танкистах, сменив несколько танков и два командира. Саюшкин стал у него третьим.

Все члены экипажа годились Житникову в сыновья, в том числе и старший лейтенант Саюшкин, которому месяц назад исполнилось двадцать пять лет. К советам Житникова прислушивались все, включая и командира, если эти советы касались организации фронтового быта. В технические премудрости он носа не совал, потому что в технике не разбирался и большую часть времени оставался молчалив. Однако, иногда этот седоусый и жилистый заряжающий удивлял своих товарищей странными размышлениями, за что и получил прозвище Мудрец. Вот и сейчас он затеял витиеватый разговор, смысл которого сложно было понять с первых слов.

— Ты, Игнат Ерофеевич, как всегда начинаешь напускать туман в наши головы, — насмешливо высказался Голдобин. — Не пойму я тебя.

— А что тут понимать? — бесцветным голосом произнёс Житников, пыхнув самокруткой в очередной раз. — Жизнь человека на войне и гроша ломаного не стоит. Никто не может знать, когда погаснет его парус жизни. А коли так, надо каждую минутку направлять свежий ветер в паруса друг дружки, проживать эти минутки в мире и согласии. А вы, как молодые петухи, наскакиваете один на другого, бьётесь клювами, гордыню свою выпячиваете. К чему всё это? Люди все разные, и умом, и характером, и житейским опытом, но цель у них сейчас должна быть единой: бить фашистов. И точка. А кто из нас тут смелее, да храбрее — швейцар у небесных ворот потом определит.

Игнат Ерофеевич докурил самокрутку до ногтей, затушил её о каблук сапога и затолкал в пыль. Все члены экипажа уткнулись глазами в то место, где под слоем пыли скрылся огарок самокрутки. У них был вид пристыженных учеников. С минуту они молчали.

— Ерофеич, а про какие-такие паруса жизни ты тут нам наплёл? — спросил Голдобин, тряхнув белесым чубом. В его ярко-голубых глазах светилась хитринка. Он не относил на свой счёт слова укора Житникова, потому что никогда не вступал в противоречия ни с кем из танкистов. Был весел и сговорчив.

— Поверье есть у поморов, — не заставил себя ждать с ответом Игнат Ерофеевич. — При рождении ребёнка ангел прикрепляет к его спине тень своих крыльев в виде паруса и отпускает в плавание по широкой реке жизни. Каждый человек волен плыть туда, куда ему заблагорассудится. Только вот парус этот изначально настроен таким образом, чтобы можно было плыть только по прямой линии. Чтобы свернуть в сторону, нужно сперва научиться правильно им управлять. Вот и осваивает такую науку каждый человек по-разному. Кто-то тычется в крутые берега и потом долго карабкается по круче наверх, кто-то попадает в омут и уходит на дно в начале своего пути,