Жизнь и судьба Михаила Ходорковского - Наталья Точильникова

И кто бы ни победил на выборах, он получит «мандат на реализацию правил жизни, категорически отвергаемых огромной частью общества».

А остальные останутся за бортом.

И будет гражданская война.

А потому нужен политический компромисс, поскольку «ни одна из сил не имеет права навязывать насильственно свою правду всему обществу».

Теперь многие либералы воспринимают это письмо как попытку договориться с коммунистами. Но тогда основным упреком авторам было то, что путь выхода из тупика ими так и не показан. Зато в письме звучит страх перед коммунистическим реваншем, апология политики реформ, которые наконец-то начали давать «определенные, хотя и слабо ощутимые результаты» и призыв к коммунистам не настаивать на «отказе общества от мучительных достижений последнего десятилетия».

Неужели они думали, что коммунисты к ним прислушаются?

«По информации, полученной из компетентного источника (пожелавшего остаться инкогнито), причиной обращения стала элементарная боязнь прихода коммунистов к власти, — писал журнал «Деньги». — Из текста обращения ясно, что существует один человек, который сможет выполнить все предлагаемые условия, — Ельцин». [48]

— Поддержка Ельцину была оказана в форме материальной, — вспоминает Леонид Невзлин. — Никакого совместного решения не было, только собирались подписанты, когда готовили письмо, и потом его подписали и опубликовали.

И было принято решение, что люди могут быть делегированы в соответствующий штаб вместе с Чубайсом, если кто хотел. От нас никто делегирован, например, не был. А дальше штаб делал нарезку. В смысле материальную, кто за что, и в основном это были материальные лимиты, и дальше спускались счета или чеки по договорам. Сбрасывались в рамках лимита, а там дальше уже надо было смотреть, как правильно и законно это провести. Размер лимитов не помню.

— Но это и не столь важно. То есть финансировалась пропагандистская предвыборная кампания Ельцина?

— В основном, да. Можно было участвовать интеллектуально, если бы попросили, или кому-то было кого послать. Но скорее мы координировались, соотносились, получали информацию и давали информацию, узнавали, где надо помочь. Ведь у каждого из нас было влияние в своих регионах. Я имею в виду регионы бизнеса, зоны, где мы имели определяющие предприятия: «ЮКОС», например, нефть.

— То есть позиция была совершенно проельцинская?

— Да.

Я помню, как в июне 1996-го мы с друзьями пожимали друг другу руки, поздравляя с победой Ельцина. У нас не было ни заводов, ни газет, ни пароходов. Мы жили в совковых панельках и ходили пешком. Мы были бедны. Но у нас была свобода. Мы могли говорить правду, писать, что хотим, и читать те книги, которые нам нравятся.

И у нас было чувство собственного достоинства. Нам не лгали по всем телеканалам. С нашим мнением считались. И не надо было драться за колбасу и шмотки в бесконечных советских очередях.

Мы были граждане.

И этого было достаточно, чтобы пожимать друг другу руки.

Пройдет время, и в открытом письме из тюрьмы «Кризис либерализма в России» Ходорковский начнет каяться в поддержке «нечестных» выборов 1996-го: «Мне ли, одному из крупных спонсоров президентской кампании 1996 г., не помнить, какие поистине чудовищные усилия потребовались, чтобы заставить российский народ «выбрать сердцем»?!»

«Избирательная кампания 1996 года радикально отличалась от кампании 1999-го, — пишу ему я. — Да, был тенденциозный подбор фактов, были элементы черного пиара, но я не помню явной лжи. А вот про господина Примакова, который трижды покушался на Шеварднадзе, на всю жизнь запомнила — это да! Это уже из области туннелей от Бомбея до Лондона.

Меня тогда настолько достали, что я даже проголосовала за обливаемое грязью «Отечество» вместо традиционных «Яблока» или «СПС»».

Покаяние — дело хорошее, но не всегда уместное. Если он финансировал ту избирательную кампанию — мой долг сказать ему спасибо за три лишних года нашей свободы.

И не его вина, что свободы в России всегда только глоток.

«Семибанкирщина» процарствует недолго. Осенью 1997-го Ельцин поставит их на место: государственная власть есть государственная власть, а банки есть банки, и смешивать их непродуктивно. И на встречу 15 сентября соберет в приказном тоне, «как в армии». И даст понять, что не позволит «приватизировать государство».

Но банкиры не особенно расстроятся. Ельцин скажет главное: «Правительство будет придерживаться жестких, но понятных для всех правил, связанных с финансово-экономическими отношениями между государством и субъектами экономики». И заверит, что «нажитое банками не будет подвергаться пересмотру».

«С олигархами было всегда плохо», — сказал мне Леонид Невзлин в одном из интервью. И был прав. В России деньги никогда не были источником власти. Это власть была источником денег. И назвать олигархатом «семибанкирщину» можно только с большой натяжкой.

Ельцин пришел в себя после операции на сердце и вернул себе власть, по сути, автократическую, почти царскую. Но это был наш либеральный государь. СМИ были свободны, НТВ продолжало работать, не фабриковались уголовные дела против политических противников, суды были куда более независимы, чем сейчас, и мы еще избирали губернаторов.

Банкир в болотных сапогах

Государство так и не вернуло кредиты банкирам, и в сентябре 1996-го акции НК «ЮКОС», которые были в залоге у «МЕНАТЕПа», перешли в собственность банка.

В конце 1996-го было объявлено об объединении «ЮКОСа» и «Роспрома», причем глава «ЮКОСа» Сергей Муравленко перешел на работу в «Роспром», а Михаил Ходорковский уже возглавлял совет директоров «ЮКОСа».

Двадцатого февраля 1997-го «Роспром» стал управляющей компанией «ЮКОСа», о чем был заключен договор; со стороны «ЮКОСа» его подписал Ходорковский, а от имени «Роспрома» — Муравленко.

«…обнадеживает уже то, что поглощение промышленного капитала банковским не сопровождается в данном случае скандалами, ставшими уже привычными во взаимоотношениях между производственниками и желающими их контролировать финансистами», — писал «Коммерсант» [49]. Но иначе и быть не могло, ведь «группа «МЕНАТЕП» контролирует около 80 % акций «ЮКОСа», и уже это одно обеспечивает полный консенсус». [50]

Спустя двенадцать лет в обвинительном заключении по второму делу Ходорковского и Лебедева этот факт будет полностью переосмыслен, а договор о внешнем управлении объявлен противоправным, поскольку ставил «ЮКОС» в зависимое положение от «группы основных его акционеров, которыми к этому времени стал и Ходорковский, и действующие совместно с ним члены организованной группы».

А зачем же тогда нужен контрольный пакет? Разве не для того, чтобы была возможность контролировать предприятие? Причем была именно у держателей контрольного пакета, то есть «основных акционеров».

Тогда же, в феврале, было создано объединенное правление «ЮКОСа» и «Роспрома».

Его возглавил Михаил Ходорковский.

15 апреля 1997-го он вылетел в Нефтеюганск — главный город компании «ЮКОС», чтобы на месте ознакомиться со всем процессом нефтедобычи и лично поработать на скважинах. И отработал по нескольку смен и на бурении, и на добыче, и на производстве товарной нефти. Его облили нефтью, и на голову уронили тяжелый предмет — спасла каска. И, говорят, что любой работяга мог покрыть его матом за нерасторопность и неумелость.

Летом 2010 года на втором суде над Ходорковским выступал депутат Госдумы Илья Пономарев, который долгое время работал в «ЮКОСе» и связанных с ним структурах.

«Когда он (Ходорковский. — Н. Т. ) купил компанию, это был 1996 год или начало 1997, он некоторое количество времени анонимно работал в составе бригады КРС (капитальный ремонт скважин), как бы нанялся на работу для того, чтобы понять, что это такое, — вспоминал Пономарев в интервью после заседания. — Он был на месторождении, и руководителя этой бригады, когда Ходорковского приехали оттуда забирать с джипами, руководством объединения, его чуть кондратий не хватил, он ушел на неделю в запой, когда ему объяснили, что это и был наш владелец компании, которого он поставил на тяжелый участок с этой кувалдой пресловутой. КРС — очень тяжелая работа. Ну, ничего, кстати, тот потом пошел вверх по карьерной лестнице, так что это ему не повредило никак». [51]

«Нефтеюганск ничем не отличался от десятков подобных городов, в которых я побывал за свою жизнь, — пишет мне Ходорковский. — Единственная особенность — стоит он на намывном грунте. Обстановка была обычная для того времени, тяжелая. Люди не получали зарплату по несколько месяцев. Приняли меня тяжело, как и всякого «варяга», да еще и не нефтяника, но опыта к тому времени уже хватало. За спиной несколько аналогичных проектов, пусть меньших масштабов, работа в Минтопэнерго… Справился.