Край чужих земель (СИ) - Брай Марьяна

— У меня только травки целебные, а вам они и не к чему, - тихо начала одна из бабок.

— А у меня три горсти пшеницы осталось. На раз, может, похлебку загустить, - вставила вторая.

Горсть пшеницы погоды не сделает, и если найти средства, то и купить, наверно, посадочный материал можно. Но это вопрос зимы. К ранней весне мы должны быть готовы к посеву.

— На дальних полях всегда хранились пара мешков. Коли не намокли и не проросли, то и маленькое поле можно засеять, - вдруг вставил мужской голос.

Я обернулась и увидела старика, на вид лет девяносто, он опирался на плечо мальчишки, а другой рукой держался за видавшую жизнь палку в виде костыля.

— Они там как? Прямо на земле?

— Пошто на земле? На земле птицы да мыши перетаскают. Хоть и нельзя забирать подарки святым ветрам, а время нынче недоброе – выжить бы самим, - ответил старик, похожий на героя какого-то старого фильма.

— Значит, запрятано где?

— Как и требуется, после сбора урожая – на дереве Ветра.

— А там разве птицы и мыши не тронут?

— Не знает госпожа, как то дерево выглядит, не была на полях, - заступилась за меня Мариса, и я благодарно улыбнулась.

— А Бирк знает, где то дерево? – посмотрев на деда, спросила я.

— Конечно. Все в графстве знают. Да только не послушали меня, что в тяжелую годину можно и забрать. Ветры, если и обидятся, нам теперь не больно-то и переживательно. Смерть от голода пострашнее их недовольства, - хмыкнув, продолжил дед, и я его уже заранее полюбила. Вот где управляющий, который не о правилах, а о людях переживает.

Погомонив еще, пообещав порыться в запасах, все разошлись, а мы с Лидией направились домой. Мариса дала служанке небольшой кувшин. Я понимала, что та отнимает молоко у детишек, но отказываться не стала – рука дающего да не оскудеет. От души она, а значит, радость в моих глазах ей тоже важна.

Бирк по привычке закрыл ворота на то огромное бревно. Я задумалась. А как же они уходят в деревню? кто закрывает изнутри? Пустота в таком огромном здании действовала на нервы. Будто чума прокатилась, забрав с собой большинство жителей. Оставленные по углам корзины, будто были брошены этими самыми умершими.

Договорившись с Бирком выехать сразу после завтрака, я поднялась в свою старую комнату, надеясь застать Карису в разуме. Та сидела на лавке, качая ногами:

— Мне в лес пора, в избушку свою, госпожа. Хозяева добро дали, я вас выходила, больше и не нужна, покуда не позовете, - она совершенно уверенно встала, намереваясь пройти мимо меня.

— Кариса, ты мне здесь нужна. Живи с Лидией в комнате. Кормить будем, поить, из одежи чего выберу.

— Нельзя мне опоздать – сейчас травы отойдут, и зимой детей нечем отпаивать станет.

— Много болеют? – переспросила я, понимая уже, что не смогу ее удержать – о важном она говорит.

— Много. Родители к зиме вернутся – все хворые, да и детишек тут же кашлем наградят. Кто и умирает в жаре.

— Хорошо, я скажу Лидии, чтобы собрала тебе крупы, мяса. Она тебе рыбу носить станет…

— За крупу благодарна, а вот рыбы и мяса не надо – у меня силки, в речке сети. Там пусто не бывает – всегда лесные братья покормят.

— Братья? – мне стало не по себе от того, что в лесу есть кто-то, кого она зовет «братьями». Представились отчего-то сразу бандиты.

— Их только ведуньи видят. Оттого нас и не любят, госпожа.

— Перед тем, как ты уйдешь, Кариса… присядь. Мне и спросить больше не у кого. Ты всегда здесь жила?

— Всегда, от самого начала, как бабка Виеда меня нашла, грудничком еще оставленную в лесу, так и живу тут. Обучала она меня всему, и для господина пришлась к месту – уж больно тяжело матушка ваша вас рождала.

— Отчего матушка умерла? Когда? – решив, что рассказывать о потере памяти я стану если спросит, выпалила я.

Кариса села обратно на лавку, положила ладони на колени и начала перебирать пальцы, будто массировала суставы. Потом выдохнула и начала рассказ:

— Когда гонец прибыл от короля, она с братом вашим неходячим в покоях была. Я не сама знаю, девка, что носила мне молоко, рассказала. Так вот как он сказал, что отец ваш погиб, матушка там и осталась реветь. В комнате Вариса. Больше и не вышла. Через месяц умерла. А еще через два месяца граф вернулся. Человек двенадцать с ним и пришли всего. Остальные-то убиты были. Его в карете везли, лежачего. Но пожил он потом еще, хоть и не хотел. Я ему в воду траву сыпала. А то ведь и не ел вовсе.

Она помолчала, устремляя взгляд сквозь меня, словно представляла все прошедшее, и ясно видела это где-то у меня за спиной.

— Значит, они друг за другом и умерли? – шепотом спросила я.

— Да, госпожа.

— А я? Расскажи, что обо мне знаешь?

— А чего о тебе знать? Раньше той болезни, что в горячке лежали, вы закрылись ото всех. Собирались как мать, умереть. Братья сколько ни приходили ко мне, ни просили вылечить, а ведь та болезнь и не лечится. Истан вас силой в поля повез показать, что ничего не делается, что народ уходит, что скот продать пришлось. А вам только хуже стало тогда. Вот тогда они меня силой привели.

— А барон, за которого выдать хотели?

— А барона того ваш отец взашей тогда выгнал, мол, графиня ни за что титул не продаст. А когда умер, братья и сговорились, мол, может, хоть замужем оживет, ребеночка родит. Слышала я их разговор.

Для меня вдруг открылось столько нового, что перехватило дыхание. Значит, эти тюфяки не так уж и дурны. А Алисия – слабая девчонка, смирившаяся с бедой, которая пришла в дом. Испугалась, сначала начала, как матушка, за Варисом ходить. Нашла, значит, более слабого, а тот ее оттолкнул, не дал себя нужной почувствовать. Так, глядишь, девка бы ожила, смысл нашла в жизни, но он ее и сломал своим отказом. А другого она и не умела. Истан не дал брату исполнить задуманное, тоже «по рукам дал». А Грегори, который как раз и нуждался в сестринской любви и поддержке, ее не получил. Выходит, все тут несчастны были, как родителей не стало. Все страдали.

— Пора мне, госпожа. Темнеет, надо еще веток набрать, чтобы очаг затопить, да взвара наделать. Завтра я к вечеру навещу вас. Напою отваром. Сил даст, да покоя. Не зря лесные братья мне шептали, что госпожа другой родится. Думала не слышу больше, голова в пелене туманной, а вишь, значит, слышу еще. Правду сказали братья. Ученицу мне они не дали. Плохо то. Кто останется, когда я в болота врасту?

— Тебе еще жить и жить, Кариса. Не торопись в свои болота. Руки, ноги целы, спина гнется, голова светлая, а значит, надо дальше жить, - по-привычному, как и говорила раньше со своими старыми соседками, ответила я.

— Значит, будем. Братьям положу подарок за верное известие, а вам потом расскажу, что они мне еще сказали. Только не вздумайте их гневить.

— А как их можно разгневать?

— В лесу песен не пойте. Не любят они. Да спрашивайте, прежде чем чего взять. Даже если и веточку одну, все равно спроси, можно ли.

— А как они ответят? – я поняла, что сеанс адекватной беседы закончен и теперь начался бред, но обижать или путать старушку, что была младше меня лет на двадцать, я не хотела.

— Как всегда - ветерок на лице почуяла, значит, это они шепнули, что можно.

***

Вечером я разложила семена капусты на тряпке, прикрыла и, смочив, прибрала в угол, где нет солнца. Так дело пойдет быстрее. Надеясь за день отыскать хорошее место для своих посадок, я готова была с завтрашнего дня и сама взяться за лопату. Если даже никто помочь не соизволит, небольшой рассадник перекопать я смогу. Бирк привезет навоз от конюшни. А пока эта мелочь всходит и крепнет, начну готовить под нее поле. Глаза боятся – руки делают, - шептала я сама себе. Голодать я точно не собиралась, и капуста мне в этом помогла бы как ни один другой овощ.

У нас ее на засолку с гряд убирают, порой, когда кочаны в шапке снега стоят. А местный климат мне не показался жестким. Значит, если ухаживать, все успеет созреть. На похлебку точно наберется.