Джек Лондон. Собрание сочинений в 14 томах. Том 8 - Джек Лондон

Но они не сдавались и, понимая безнадежность своего положения, все же кое-как поддерживали в себе жизнь. Оттепель еще не началась, и они собирали снег вокруг разоренной кладовки и распускали его в котелках, ведерках, тазах для промывки золота. Даю воде отстояться, они сливали ее, и тогда на дне сосуда обнаруживался тонкий слой слизистого осадка. Это была мука — микроскопические частицы ее, разбросанные среди тысяч кубических ярдов снега. Иногда в осадке попадались разбухшие от воды чаинки или кофейная гуща вперемешку с землей и мусором. Но чем дальше от кладовки они собирали снег, тем меньше оставалось следов муки, тем тоньше становился слизистый осадок.

Элия был старше Харниша, и поэтому первый потерял силы; он почти все время лежал, закутавшись в одеяло. От голодной смерти спасали их белки, которых изредка удавалось подстрелить Харнишу. Нелегкое это было дело. У него оставалось всего тридцать патронов, поэтому бить нужно было наверняка, а так как ружье было крупнокалиберное, он должен был угодить непременно в голову. Белок попадалось мало, иногда проходило несколько дней, и ни одна не показывалась. Когда Харниш замечал белку, он долго выжидал, прежде чем выстрелить. Он часами выслеживал дичь. Десятки раз, сжимая ружье в дрожащих от слабости руках, он прицеливался и снова отводил его, не рискуя спустить курок. Воля у него была железная, все его побуждения подчинялись ей. Стрелял он только в тех случаях, когда твердо знал, что не промахнется. Как ни мучил его голод, как ни жаждал он этого теплого, верещащего кусочка жизни, он запрещал себе малейший риск. Игрок по призванию, он и здесь вел азартнейшую игру. Ставка была — жизнь, карты — патроны, и он играл так, как может играть только завзятый игрок, — осторожно, обдуманно, никогда не теряя хладнокровия. Поэтому он бил без промаха. Каждый выстрел приносил добычу, и сколько дней ни приходилось выжидать, Харниш не менял своей системы игры.

Убитая белка шла в ход вся без остатка. Даже из шкурки делали отвар, а косточки мелко дробили, чтобы можно было жевать их и проглатывать. Харниш рылся в снегу, отыскивая ягоды клюквы. Спелая клюква и та состоит из одних семян, воды и плотной кожицы, но питательность прошлогодних ягод, сухих и сморщенных, которые находил Харниш, была равна нулю. Не лучше утоляла голод и кора молодых деревцев, которую они варили в течение часа, а потом кое-как глотали, предварительно долго и упорно прожевывая.

Апрель был на исходе, бурно наступала весна. Дни стали длиннее. Снег таял в лучах солнца, из-под него выбивались тонкие струйки воды. Сутками дул теплый и влажный юго-западный ветер, и за одни сутки снег оседал на целый фут. К вечеру подтаявший снег замерзал, и по твердому насту можно было идти, не проваливаясь. С юга прилетала стайка белых пуночек и, побыв один день, опять улетала, держа путь на север. Однажды, еще до вскрытия реки, высоко в небе с громким гоготом пронесся на север клин диких гусей. На ивовом кусте у реки набухли почки. Харниш и Элия ели их вареными, — оказалось, что ими можно питаться. Элия даже приободрился немного, но, к несчастью, поблизости больше не нашлось ивняка.

Деревья наливались соками, с каждым днем громче пели незримые ручейки под снегом — жизнь возвращалась в обледенелую страну. Но река все еще была в оковах. Зима долгие месяцы ковала их, и не в один день можно было их сбросить, как ни стремительно наступала весна. Пришел май, и большие, но безвредные прошлогодние комары повылезали из прогнивших колод и трещин в камнях. Застрекотали кузнечики, гуси и утки пролетали над головой. А река все не вскрывалась. Десятого мая лед на Стюарте затрещал, вздулся и, оторвавшись от берегов, поднялся на три фута. Но он не пошел вниз по течению. Сначала должен был взломаться лед на Юконе, там, где в него впадает Стюарт. До этого лед на Стюарте мог только вздыматься все выше под напором прибывающей воды. Трудно было предсказать точно, когда начнется ледоход на Юконе. Через две тысячи миль после слияния со Стюартом он впадает в Берингово море, и от таяния морского льда зависели сроки, в которые Юкон мог освободиться от миллионов тонн льда, навалившихся ему на грудь.

Двенадцатого мая Харниш и Элия, захватив меховые одеяла, ведро, топор и драгоценное ружье, спустились на лед. Они решили разыскать припрятанную на берегу лодку, замеченную ими по дороге, и, как только река очистится, плыть вниз по течению до Шестидесятой Мили. Голодные, ослабевшие, они продвигались медленно, с трудом. Элия едва держался на ногах, и когда падал, уже не мог подняться и оставался лежать. Xapниш собрав последние силы, помогал ему встать, и Элия, спотыкаясь, пошатываясь, плелся дальше, пока снова не падал.

В тот день, когда они рассчитывали добраться до лодки, Элия совсем обессилел. Харниш поднял его, но он снова повалился. Харниш попытался вести его, поддерживая под руку, но сам был так слаб, что они оба упали. Тогда Харниш втащил Элию на берег, наскоро устроил стоянку и пошел охотиться на белок. Теперь уже и он то и дело падал. Вечером он выследил белку, но было слишком темно, он боялся промахнуться. С долготерпением дикаря он дождался рассвета и час спустя подстрелил белку.

Лучшие куски он отдал Элии, оставив себе одни жилы и кости. Но таково свойство жизненной энергии, что это крошечное создание, этот комочек мяса, который при жизни двигался, передал мышцам людей, поглотивших его, способность и силу двигаться. Белка уже не карабкалась на высокие ели, не прыгала с ветки на ветку, не цеплялась, вереща, за уходившие в небо верхушки. Однако та энергия, которая порождала все эти движения, влилась в дряблые мышцы и надломленную волю людей и заставила их двигаться — нет, сама двигала их, пока они тащились оставшиеся несколько миль до припрятанной лодки; добравшись наконец до цели, оба рухнули наземь и долго лежали неподвижно, словно мертвые.

Снять небольшую лодку с помоста было бы делом нетрудным для здорового мужчины, но Харниш так ослабел, что ему понадобилось на это много часов. И еще много часов, изо дня в день, потратил он, когда ползал вокруг лодки и, лежа на боку, конопатил мхом разошедшиеся швы. Наконец работа была окончена, но река все еще не очистилась. Лед поднялся на несколько футов, так и не тронувшись вниз по течению. А впереди Харниша ждало самое трудное: опустить лодку на воду, когда вскроется река. Тщетно бродил он, спотыкаясь, падая, двигаясь ползком — днем по талому снегу, вечером по затвердевшему насту, — в поисках еще одной белки, чтобы жизненная энергия проворного зверька перешла в силу его мышц и помогла ему перетащить лодку через ледяную стену у берега и столкнуть на воды реки.

Только двадцатого мая Стюарт наконец вскрылся. Ледоход начался в пять часов утра; день уже сильно прибавился, и Харниш, приподнявшись, мог видеть, как идет лед. Но Элия уже ко всему был безучастен; сознание едва теплилось в нем, и он лежал без движения. А лед несся мимо, огромные льдины наскакивали на берег, выворачивая корни деревьев, отваливая сотни тонн земли. От этих чудовищной силы толчков все кругом содрогалось и раскачивалось. Час спустя ледоход приостановился: где-то ниже по течению образовался затор. Тогда река стала вздуваться, все выше поднимался лед, пока он не поднялся над берегом. Вода с верховьев все прибывала, неся на себе все новые и новые тонны льда. Громадные глыбы с ужасающей силой сталкивались, лезли друг на друга, стремительно подскакивали вверх, словно арбузное семечко, зажатое ребенком между большим и указательным пальцем; вдоль обоих берегов выросла ледяная стена. Потом затор прорвало, и грохот сшибающихся и трущихся друг о друга льдин стал еще оглушительней. С час продолжался ледоход. Вода в реке быстро убывала. Но ледяная стена по-прежнему высилась над берегом.

Наконец прошли последние льдины, и впервые за полгода Харниш увидел чистую воду. Он знал, что ледоход не кончился, торосы в верховьях в любую минуту могли сорваться с места и двинуться вниз по реке, но положение было отчаянное, нужда заставляла действовать немедля. Элия так ослабел, что мог умереть с минуты на минуту. И сам он далеко не был уверен, хватит ли у него сил спустить лодку на воду. Оставалось одно — пойти на риск. Если дожидаться второго ледохода, Элия наверняка умрет, а скорее всего — они умрут оба. Если же он сумеет спустить лодку, если опередит второй ледоход, если их не затрет льдинами с верхнего течения Юкона, если ему повезет и в этом и еще во многом другом, тогда они доберутся до Шестидесятой Мили и будут спасены, если — опять-таки если — у него достанет сил причалить на Шестидесятой Миле.

Он принялся за дело. Ледяная стена возвышалась на пять футов над тем местом, где стояла лодка. Прежде всего он разыскал удобный спуск: пройдя несколько шагов, он увидел льдину, которая достигала до верха стены и отлого спускалась к реке. Промучившись целый час, он подтащил туда лодку. Его тошнило от слабости, и временами ему казалось, что он слепнет: он ничего не видел, в глазах плясали световые пятна и точки, словно их засыпало алмазной пылью; сердце колотилось у самого горла, дыхание перехватывало. Элия не подавал признаков жизни; он лежал не шевелясь, с закрытыми глазами. Харниш один сражался с судьбой. В конце концов после нечеловеческих усилий он прочно установил лодку на верху ледяной стены; не удержавшись на ногах, он упал на колени и ползком начал перетаскивать в лодку одеяло, ружье и ведерко. Топор он бросил. Ради него пришлось бы еще раз проползти двадцать футов туда и обратно, а Харниш хорошо знал, что если топор и понадобится, то некому будет действовать им.