Лучший из худших - Дашко Дмитрий Николаевич

Противника снесло, будто взрывной волной. А я на секунду замер, не веря своим глазам. Твою мать! Скачу, словно какой-то Джон Картер, повелитель Барсума. Просто охренеть!

Потом в мозгу щёлкнуло: ёперный певец, сейчас Лось встанет, отряхнётся и устроит мне грандиозную трёпку. Какого, спрашивается, лешего торчу тут как три тополя на Плющихе?! Ноги в руки – и бегом к финишу.

Когда я пересёк заветную черту, первым, что бросилось мне в глаза, было ошарашенное выражение лица Санникова. Он даже на кнопку секундомера нажать позабыл.

– Ланской, сука, это что такое было?! – хлопая глазами, спросил ефрейтор.

– Не могу знать, господин ефрейтор, – рявкнул я.

– Ты… Ты… – Санников не находил слов. – Ты молодец! Самого Лося уделал… В жизни такого не видел. Мужикам расскажу – не поверят, решат, что заливаю. – Он покачал головой. – Ну Ланской, ну сука… Не ожидал такого.

В его устах наименование меня самкой собаки звучало чуть ли не высшей похвалой. Мне даже стало как-то неловко.

– Я с взводным поговорю, чтобы тебя отметили… В увал хочешь, рекрут? – неожиданно спросил Санников.

– Так вроде рекрутам увольнительная в город не полагается, – слегка опешил я.

– Некоторым в порядке поощрения полагается, – подмигнул пришедший в себя ефрейтор. – Ну так что, пойдёшь в увал?

– Так точно, пойду! – радостно воскликнул я.

Вроде в войсках всего ничего, но мне настолько обрыдла казарменная жизнь, что любой глоток свободы был мне за счастье. Тем более увольнительная в город, о которой мы даже не мечтали. Надо было совершить как минимум подвиг, чтобы оказаться за воротами части с увольнительной запиской в руках. Особенно если ты рекрут.

Нет, мы знали, конечно, что солдаты второго года службы раза два в месяц бывают в увольнительной, но когда ты служишь всего ничего, это казалось чем-то невозможным. Из ряда вон выдающимся, что ли.

Город… Люди… Много людей и новых лиц… Не казарменная обстановка… Яркие краски… Нормальная человеческая речь, а не мат-перемат и приказы.

– Господин ефрейтор, а кого я должен убить для этого? – улыбнулся я, надеясь, что Санников оценит мою шутку.

– Здравия желаю, господин штабс-капитан. Поручик Шереметева прибыла по вашему приказанию.

Красотка в мундире замерла в дверях кабинета Голикова.

– Здравствуйте, поручик. Кофе будете?

– Не откажусь, господин штабс-капитан.

Особист махнул рукой:

– Давайте пока без чинов, Василиса Петровна.

– Как прикажете, Виктор Семёнович.

– Да так и прикажу. Вы присаживайтесь, – Голиков показал на один из стульев. – Вам кофе как, со сливками или без?

– Со сливками, пожалуйста.

– Отлично. Тогда я за вами поухаживаю.

Штабс-капитан налил из термоса кофе – аромат напитка приятно защекотал ноздри. Шереметева зажмурила глаза от удовольствия.

– Пахнет божественно!

– Привёз из последней командировки, – пояснил Голиков. – У нас такой днём с огнём не отыщешь.

Плеснул в чашечку немного сливок и поставил перед собеседницей.

– Вот, угощайтесь. Гарантирую ни с чем не сравнимое удовольствие.

– Я уже догадалась.

– Сахар будете?

– Спасибо, нет. Я пью кофе без сахара.

– Правильно. Зачем портить вкус напитка?

Допив чашку, Шереметева отставила её от себя.

– Виктор Семёнович, вы ведь меня к себе вызвали не ради того, чтобы кофе угостить?

– Не вызвал, а попросил зайти, – улыбнулся особист.

– Хорошо, попросили зайти, – покладисто согласилась поручик. – И всё же?

– Вы правы, Василиса Петровна. Не только ради кофе. Меня очень интересует рекрут Ланской, и я хотел посоветоваться с вами, как с преподавателем очень важного и специфического предмета.

– Не понимаю, что вас волнует, Виктор Семёнович. Мы оба прекрасно знаем, кто такой Ланской и что с ним сделали.

– Знаете, Василиса Петровна, в свете ряда событий у меня невольно возникли некоторые сомнения…

– Какие, например? – Шереметева внимательно посмотрела на собеседника.

– Обряд шельмования… Был ли он проведён правильно и в полном объёме?

– Виктор Семёнович! – усмехнулась девушка.

Голиков покачал головой.

– Знаю-знаю, Василиса Петровна, и всё-таки?

– Насколько мне известно, ещё ни разу за всю историю обрядов не было ни одного сбоя. Все, с кем производили этот обряд, теряли магию навсегда. А этот Ланской… Разве с ним что-то не так? Я видела его на занятиях. Поверьте, он не производит впечатления мага.

– Другими словами, мне, как особисту, опасаться нечего?

– Так и есть, Виктор Семёнович. Нечего.

Голиков кивнул.

– Ладно. Будем считать, что вы меня успокоили, Василиса Петровна. Однако… просто ради подстраховки… могу я попросить вас хорошенько присмотреться к рекруту Ланскому? Хотя бы из благодарности за этот кофе, – улыбнулся особист.

– Кофе просто бесподобен, – улыбкой на улыбку ответила поручик. – Чувствую себя в долгу перед вами. Я обязательно выполню вашу просьбу, Виктор Семёнович.

– Замечательно, – с видимым облегчением произнёс особист. – Ещё по одной? Кстати, могу плеснуть немного коньячку… И тоже из моих личных запасов. Такого вы тоже нигде не купите.

Глава 12

– У солдата выходной, пуговицы в ряд, – напевал я одну из любимых песен отца. – Часовые на посту родины стоят…

Папа часто принимал душ, мурлыкая себе под нос этот мотив, или громко-громко пел, когда брился, под аккомпанемент жужжащей электробритвы. Вокальные данные у него были, мягко говоря, так себе: фальшивил безбожно. Мама в такие минуты морщилась и затыкала уши.

– Душераздирающее зрелище! – почему-то говорила она.

Мне, когда я был маленьким, папино пение нравилось. Потом, конечно, стало доставать. Тогда я запирался в своей комнате и надевал наушники. Врубал то, что было у меня в плейлисте, а вкусы у меня порой менялись на диаметрально противоположные: от гитарных запилов «Металлики» до слащавого итало-диско восьмидесятых.

Господи, как много бы я отдал, чтобы снова увидеть отца и услышать, как он поёт! Только потеряв его, я понял, что он был лучшим папой на свете. И вот сама собой в голове всплыла эта песня. Я не смог удержаться и в меру своих возможностей исполнил из неё куплет и припев вслух. Думал, меня никто не слышит…

Ха! Детка, это же армия! Разумеется, рядом оказался один из моих командиров. В данном случае ефрейтор Санников. Между нами в последние дни установились странные отношения, чем-то напоминающие дружбу. Во всяком случае, он меня выделял и старался помочь. А я… Я делал всё, чтобы оправдать это хрупкое доверие, пусть не всегда и не всё у меня получалось.

И вот ефрейтор оказался у меня за спиной, когда я вполголоса пропел её.

– А ну, погоди, – внезапно произнёс Санников. – Можешь повторить?

Я выполнил этот приказ-просьбу. Он слушал не перебивая. В его глазах появился острый интерес.

– Что за тема? Почему раньше не слышал? – спросил ефрейтор.

Я пожал плечами. Всё равно правду говорить не имело смысла, а толково соврать я бы не сумел. Так что импровизировал на ходу:

– Понятия не имею, господин ефрейтор. Просто привязалась, а когда успел подхватить и при каких обстоятельствах, не помню. Должно быть, по «ящику» услышал.

Кажется, я был достаточно убедителен. Санников кивнул.

– Хорошая песня, солдатская. И тем более подходящая к моменту. Дашь слова списать, рекрут?

– Так точно. Я только всё не помню, но постараюсь, что в голове осталось, накидать на бумаге.

Само собой, «товарищ старшина» в тексте не проканает. Могут не понять. Значит, заменю на что-то другое, да простит меня безвестный мне автор.

– Отлично! Эх, чует моё сердце, выйдет из тебя шаристый боец! Не зря в город сегодня с тобой поедем, – расчувствовался Санников.

– Очень надеюсь, господин ефрейтор, – сказал я.

Настроение у меня было самое замечательное. Давненько мне не было так хорошо, а жизненные перспективы не казались такими завлекательными. А всё по той простой причине, что после моего «подвига» на полосе препятствий, когда я реально сделал самого Лося, Санников обещал пробить мне увольнение в город.