Живущие в ночи. Чрезвычайное положение - Питер Абрахамс

— Да, — с горечью заметил Нкоси, — расторопные, как муравьи.

— Как муравьи, вы правы, — подтвердила она.

У дверей своей спальни она остановилась и сказала:

— Ну, спокойной ночи! Не сомневайтесь, мы сделаем все, чтобы отправить вас как можно быстрее.

Не глядя на нее, он ответил:

— Спокойной ночи, — и закрыл за собой дверь. Было так грустно снова очутиться в джунглях.

Внизу Дики Наяккар и две женщины ждали, пока Найду придет поесть. Та из женщин, что помоложе, то и дело клевала носом, но, казалось, полна была решимости не пропустить ни слова.

— Маленьким пора спать, — сказал Найду.

Кисси поняла намек и стала энергично выпроваживать девушку из кухни, несмотря на ее заверения, будто она вовсе не устала.

Из-за двери донесся приглушенный протестующий шепот. Это рассмешило Дики Наяккара.

— Сам видишь, Сэмми, Кисси очень сурова с этим ребенком.

— А в чем это проявляется? — спросил Найду.

— Ни в чем особенном, — поспешно продолжал Дики, заметив беспокойство на лице Найду. — Просто шлепает ее по мягкому месту да бранит. А так ничего серьезного. Беспокоиться не о чем. Кисси не злая.

Вернулась Кисси.

— Ну, как она работает? — поинтересовался Найду.

— Ничего, мистер Найду. Но, знаете, молодежь сейчас чересчур нежная. Только и умеют причесываться да размалевывать лицо. У меня в ее годы было двое детей, да к тому же еще я работала в поле — уходила до зари, а возвращалась затемно; но чтобы краситься да на усталость жаловаться, такие глупости и в голову не приходили. Сейчас все по-другому.

— Раз она ленится, — сказал Найду, — лучше отправить ее обратно. А тебе подыщем другую помощницу.

— Нет, нет, мистер Найду, не надо, — запротестовала Кисси. — Разве я говорю, что она ленивая? Она мне нравится. Такая милая и работящая.

— Но мне показалось, будто ты сказала…

— Нет, я просто говорю, что время сейчас совсем другое и девушкам легче живется. Вот и все. Клянусь богом, мистер Найду, она хорошая.

— Тогда не о чем говорить, — заключил Найду.

— Она хорошая, — повторила Кисси.

Наяккар стал посмеиваться, и Кисси смекнула, что ее нарочно подзадорили, чтобы она похвалила свою помощницу. И она не знала — то ли прикинуться обиженной, то ли рассмеяться. Но глаза Найду светились таким лукавым огоньком, что она не выдержала и рассмеялась. Потом Найду серьезно сказал:

— Мы не хотим, Кисси, чтобы молодым жилось так же тяжело, как нам в свое время. Пусть их жизнь будет легче. Для этого все мы и участвуем в движении; доктор, мисс Ди, я и все остальные руководители придерживаются такого же мнения. Сама посуди. Когда ты была такой же молодой, как эта девушка, разве не хотелось тебе причесаться, смазать волосы маслом, приколоть цветок, надеть красивое сари и пойти с другом погулять к реке? Разве тебе не хотелось, Кисси? А ведь тебе пришлось растить детей, когда ты сама была еще ребенком, и кроме того, от зари до зари работать в поле. Ведь ты не желаешь такой участи своим детям или этой девушке, правда?

— Конечно, мистер Найду.

— Ну и отлично! Когда она замешкается, помни, что она еще слишком молода. И не мешай ей заводить друзей, мечтать и прихорашиваться, чтобы нравиться парням, ладно? Впереди у нее достаточно трудностей, мы это знаем.

— Да, — задумчиво отозвалась Кисси, — мы это знаем.

— Вот и хорошо. А теперь поговорим о серьезных делах. Ты, Кисси, предупреди девушку, чтобы ни слова никому не говорила о человеке, который сейчас в этом доме. Пусть не упоминает о нем даже в разговорах с тобой. И сама помалкивай, даже со мной о нем не говори. Все должны забыть, что в доме есть посторонний. Ни слова о нем. Понятно?

— Но наши соседи… Вот сегодня…

— Их тоже предупредят. С этого момента никто не должен ни говорить, ни думать о нем. Надо забыть о его существовании. Считайте, что его нет, что он никогда здесь не появлялся и, следовательно, никто не мог его видеть. Передай это всем соседям, Дики. Объясни им, что руководители движения считают это вопросом жизни и смерти. Предупреди их, что и к нам могут подослать полицейских. Хорошо?

— Да, Сэмми, — мрачно ответил Дики Наяккар.

— Да, мистер Найду, — сказала Кисси.

— Ну, Кисси, ты устала. Иди отдыхай.

— Вы здесь будете ночевать, мистер Найду?

«Даже она, — угадал Найду, — обеспокоена тем, что этот человек произвел на Ди такое впечатление».

— Нет, Кисси, сегодня я не могу остаться. Слишком много дел.

Кисси подняла глаза, словно сквозь стены и потолок можно было увидеть, что происходит наверху, и направилась к двери.

— Покойной ночи, мистер Найду.

— Покойной ночи, Кисси.

— Покойной ночи, мистер Дики.

— Покойной ночи, Кисси. Не волнуйся, я буду здесь.

Дики подождал, когда за Кисси закроется дверь, потом заговорил:

— Я могу взять одеяло и лечь наверху, у лестницы.

Найду устало улыбнулся и покачал головой.

— Ты можешь, но не сделаешь этого. Ты проводишь меня, проверишь, хорошо ли заперты окна и двери, потом выйдешь через черный ход и запрешь дверь снаружи. Скажи караульному, где будешь спать, и можешь ложиться.

— Но…

— Что «но»? Ты видел этого человека, разговаривал с ним. Неужели ты думаешь, что среди ночи он вдруг вздумает убить мисс Ди?

— Нет, Сэмми… Но…

— Боишься, он ее изнасилует?

Дики Наяккар взирал на Сэмми с мольбой. Сэмми догадывался, что он имеет в виду, но об этом не скажешь вслух. Он мысленно обращался к Сэмми: «Ты же знаешь, Сэмми, о чем я думаю. Он африканец, а она индианка. Она сестра доктора, и мы должны ее оберегать».

Найду подумал: «Вот мы и дошли до того, что стесняемся открыто высказывать свои мысли». Вслух же он сказал:

— Может произойти лишь то, чего пожелает мисс Ди.

Дики Наяккар отвернулся, и Сэмми Найду догадался, что он не решается довести свою мысль до логического конца. Найду был удивлен, что Дики Наяккар не спешит ухватиться за то утешительное обстоятельство, что право выбора принадлежит мисс Ди, — как он, вероятно, ухватился бы год назад. Право выбора принадлежало ей, но это не означало, что опасения Дики были беспочвенными. «Ты становишься взрослым», — подумал Найду.

Дики Наяккар попытался изобразить улыбку, но нижняя губа предательски задрожала.

Сэмми Найду испытывал необычайную нежность к Дики Наяккару. Молодые люди вроде Дики, живущие в этой стране, слишком быстро становятся взрослыми. Торопливо минуя пору юношества, они взрослеют раньше времени; тут и речи не может быть о постепенном и естественном возмужании; грубая сила, проявляющаяся во всем, разрушает в человеке многие ценные качества. «Скоро, — с горечью подумал Найду, — очень скоро этой стране и ее народу — черным, цветным, белым и всем другим, станет неведомо само понятие «сострадание»; эта тенденция ясно и отчетливо проявляется уже сейчас. Если только не…»

— Скажи, Дики, — спросил он, — была у тебя когда-нибудь черная девушка?

Робкая, стыдливая улыбка осветила лицо Дики.

— Была одна.

— Ну и как, отличается она от других девушек?

— О чем вы, Сэмми?

— Ну, если сравнить ее с другими девушками, с нашими, например?

— Не знаю, — неуверенно ответил Дики.

— Ясно, что все девушки разные. Я не это имею в виду. Я спрашиваю, та, черная девушка, показалась тебе не такой, как другие? Ну, говорят же, что китаянки совершенно особенные.

Наяккар улыбнулся.

— Сейчас я уже толком не помню. Но, по-моему, она была, как и все другие.

— А ты сам изменился после этого?

— Нет… Почему вы меня об этом спрашиваете, Сэмми?

— Просто так… Для меня, например, все женщины одинаковы. По-своему они, конечно, разные, как и все люди, но это совсем не зависит от цвета кожи или расы; я, разумеется, говорю о тех, кого знаю.

Теперь настал черед Дики спрашивать. Он считал себя вправе сделать это.

— А у вас, Сэмми, была когда-нибудь черная женщина? — спросил он, набравшись духу.

— И не одна. — Сэмми сонно улыбнулся. — И белые тоже и цветные. Но времена тогда были совсем другие, не то, что теперь. Такие, как я, могли учиться в университетах Йоханнесбурга и Кейптауна и даже в университетском колледже в Дурбане. Тогда люди различных рас общались более тесно и могли даже дружить между собой.

— Дружить с белыми? — усомнился Дики.

— Да, Дики, дружить с белыми.

— Здесь? В этой стране? — Дики на минуту задумался, — Вы хотите сказать, что тогда вообще не было цветного барьера?

— Цветной барьер существовал всегда, но в те времена белые стыдились этого и чувствовали себя виноватыми; поэтому им приходилось как-то объяснять я оправдывать существующее положение. А поскольку само правительство тоже чувствовало себя виноватым, оно делало вид, что не замечает тех белых, которые нарушали закон и братались с нами. Более того, в те времена можно было выступить против цветного барьера, как это сделал, например, Ян Хофмейр, и все же остаться министром в правительстве. Беда, Дики, в том, что мы дали укорениться цветному барьеру и привыкли к нему. А стоит людям к чему-нибудь привыкнуть, как им уже трудно разобраться, правильно это или неправильно. Избавиться от укоренившейся привычки труднее всего на свете.