История веры и религиозных идей. Том 1. От каменного века до элевсинских мистерий - Мирча Элиаде

Первые шумерские тексты отражают классификационную и систематизаторскую работу жрецов.[118] Вначале была триада Великих Богов и затем — триада богов планетарных. Далее, мы располагаем длинным списком разного рода божеств, о которых часто неизвестно ничего, кроме их имени. Уже на заре своей истории шумерская религия выглядит «древней». Конечно, обнаруженные к настоящему времени тексты фрагментарны, и их интерпретация исключительно трудна. Тем не менее, несмотря на все белые пятна, мы отдаем себе отчет, что некоторые религиозные традиции уже теряли свою первоначальную значимость. Этот процесс обнаруживается даже на примере триады Великих Богов, имена которых Ан, Энлиль и Энки. Как видно по его имени (ан = небо), первый — бог небесный. Ему следовало бы быть верховным, главным в пантеоне, однако он уже демонстрирует синдром deus otiosus [праздного бога]. Более активны и более «актуальны» Энлиль, бог воздуха (называемый также "Великой Горой"), и Энки, "Владыка Земли", бог «оснований», которого современные ученые ошибочно считали богом вод, поскольку, по шумерским представлениям, Землю держит на себе Океан.

До сих пор не найдено еще ни одного собственно космогонического текста, однако некоторые намеки позволяют реконструировать решающие моменты творения, каким его представляли себе шумеры. Богиня Намму (чье имя передается пиктограммой, обозначающей "Первоматерь") считается "породившей Небо и Землю" и "прародительницей всех богов". Тема Изначальных Вод, воображаемых как целое, одновременно космическое и божественное, характерна для архаических космологий. И в нашем случае тоже водная стихия отождествляется с Первоматерью, порождающей путем партеногенеза первую пару сущностей — Небо (Ан) и Землю (Ки) — воплощение мужского и женского начал. Эта первая пара связана, вплоть до слияния в иерогамии. От их союза происходит Энлиль, бог воздуха. Из другого фрагмента мы узнаем, что этот последний разъединил своих родителей: бог Ан поднимает небо вверх, а Энлиль забирает с собой свою мать, Землю.[119] Космогоническая тема размежевания Земли и Неба тоже довольно широко распространена и обнаруживается на разных уровнях культуры, но, по всей вероятности, ее ближневосточные и средиземноморские вариации восходят в конечном счете к шумерской традиции.

Некоторые тексты описывают совершенство и красоту «начал»: "древние дни, когда всякая вещь была сотворена совершенной" и т. д.[120] Однако похоже, что истинный рай ассоциировался с Тильмуном — страной, где нет ни болезни, ни смерти. Там "никакой лев не убивает, никой волк не уносит ягненка… Никакой человек не говорит: "У меня болят глаза"… Никакой ночной сторож не маячит на своем посту".[121] Между тем, это совершенство было, в сущности, стагнацией. Дело в том, что бог Энки, владыка Тильмуна, спал рядом со своей супругой, так же остававшейся девственницей, как девственной оставалась земля. Проснувшись, Энки соединился с богиней Нингирсу, затем с дочерью, которую та родила, и, наконец, с дочерью этой дочери, поскольку вся теогония должна была завершиться в пределах этого райского края. Однако пустяковое с виду происшествие приводит к первой божественной драме. Бог съедает какие-то только что сотворенные растения, тогда как ему нужно было "задать их судьбу", определить способ их существования и их функцию. Возмущенная этим глупым поступком, Нингирсу объявляет, что больше не будет смотреть на Энки "взглядом жизни", и он, следовательно, умрет. И действительно, бога начинают одолевать неведомые хвори, и его растущая слабость обещает скорый конец. В итоге излечивает его все та же Нингирсу.[122]

В том виде, какой ему дала реконструкция, этот миф несет на себе отпечаток переработки, цели которой неясны. Тема рая, увенчанная теогонией, завершается драмой заблуждения и наказания бога-творца с последующим его угасанием, предвещающим смерть. Ясно, что речь идет о фатальном заблуждении, поскольку Энки вел себя не в соответствии с принципом, который воплощал. Эта «ошибка» влекла за собой риск подорвать саму структуру его собственного творения. Другие тексты описывают сетования богов, оказывающихся жертвами судьбы. Ниже мы увидим, какие опасности подстерегали Инанну, когда она нарушала пределы своей власти. В драме Энки удивляет не сама смертная природа богов, но мифологический контекст, в котором она заявляется.

§ 17. Человек и его боги

Известно, по меньшей мере, четыре шумерских текста, объясняющих происхождение человека. Они настолько различны, что приходится предположить множественность традиций. Один миф рассказывает, что первые человеческие существа выросли из земли, как растения. По другой версии, человека сделали из глины некие божественные мастера, затем богиня Намму слепила ему сердце, а Энки дал жизнь. Есть тексты, которые называют в качестве творца человеческих существ богиню Аруру. И, наконец, по четвертой версии человек был сделан из крови двух богов Лахму, принесенных с этой целью в жертву. Последняя тема была позже заимствована вавилонянами и получила новое толкование в их знаменитой космогонической поэме "Энума элиш" (§ 21).

Упомянутые мотивы во множестве вариаций встречаются в культурных памятниках по всему миру. Согласно двум из шумерских версий, древний человек каким-то образом заимствовал у богов их субстанцию — жизненное дыхание у Энки или кровь у богов Лахму, из чего следует, что не было непроходимой границы между человеческой и божественной формами существования. Правда, человек был создан, чтобы служить богам, нуждавшимся прежде всего в пище и одежде.[123] Культ понимался как служение богу. Но в то же время, будучи слугами богов, люди не являются их рабами. Жертва представляет собой, в сущности, добровольное приношение и знак верности. Что же касается больших городских празднеств — в честь, например, Нового Года или возведения храма, то все они имеют структуру космологическую.

Раймон Жестэн подчеркивает, что понятия греха, искупления и мотив "козла отпущения" не документированы текстами.[124] Это предполагает, что люди являются не просто слугами богов, но и их подражателями и, следовательно, «соработниками». Раз боги отвечают за космический порядок, люди должны следовать их требованиям, поскольку те отвечают нормам — «указаниям» (ме), — обеспечивающим порядок как в мире, так и в человеческом обществе.[125] Указания устанавливают, т. е. определяют, судьбу всего сущего, всех форм жизни, любого людского, равно как и божественного, предприятия. Актом намтар указания формулируется и объявляются. На каждый Новый Год боги фиксируют судьбу предстоящих двенадцати месяцев. Речь идет, конечно, о проявлении на Ближнем Востоке более древней идеи, однако первое ее четко артикулированное выражение принадлежит шумерам, и ее углубление и систематизация — работа шумерских теологов.

Космический порядок постоянно нарушается: сначала "Большим Змеем", грозящим превратить мир в хаос, потом преступлениями, заблуждениями и ошибками людей, которые требуют искупления и «очищения» с помощью различных ритуалов. Однако мир периодически возрождается, или "творится заново", с помощью новогоднего праздника. "Шумерское название этого праздника — акитиль — означает "сила, возрождающая мир" (til значит «жить» и «возрождаться», так больной «о-живает», т. е. выздоравливает); возникает весь цикл закона вечного возвращения".[126] Документированные свидетельства мифо-ритуальных сценариев Нового Года, более или менее схожих между собой, обнаружены в бесчисленном множестве культур. У нас будет возможность оценить их значение, когда мы перейдем к анализу вавилонского праздника акиту (§ 22). Сценарий включает иерогамию двух божеств — покровителей города, которые представлены либо их статуями, либо правителем, носящим титул мужа богини Инанны и воплощающим Думузи,[127] и храмовой иеродулой. В их священном браке воплощалось единение богов и людей, единение, разумеется, преходящее, однако чреватое существенными последствиями. Дело в том, что божественная энергия изливалась таким образом прямо на город — или, иначе говоря, на «Землю», — освящала ее и обеспечивала ей благоденствие и счастье в начинающемся году.

Еще важнее новогоднего праздника было строительство храмов. Так воспроизводилась космогония, поскольку храм — «дворец» бога — представлял прежде всего imago mundi. Идея эта древняя и очень широко распространенная (мы снова встретимся с ней в мифе о Баале, § 50.) Согласно шумерской традиции, после сотворения человека один из богов основал все пять городов. Он построил их "на голом месте, дал им имена и определил как культовые центры".[128] Затем боги передали прямо правителям план городов и святилищ. Царь Гудеа видит во сне богиню Нибаду, которая показывает ему картину с отмеченными на ней благоприятствующими звездами, и бога, который открывает ему план святилища.[129] Модели города и храма имеют, можно утверждать, трансцендентную природу, поскольку они уже существуют на Небе. Архетипы вавилонских городов были заданы в созвездиях: Сиппар — в созвездии Рака, Ниневия — в Большой Медведице, Ассур — в Арктуре и т. д.[130] Это идея, общая для всего Древнего Востока. Институт царской власти также был "спущен с неба", одновременно с его символами — тиарой и троном.[131] Второй раз они были переданы на землю после потопа. Вера в небесное предсуществование «деяний» и установлений имела большое значение для архаической онтологии. Самое ее знаменитое выражение — платоновская доктрина предсущих идей. Первое документированное выражение доктрины — шумерское, но ее корни уходят, по всей вероятности, во времена доисторические. Теория небесных моделей продолжает и развивает повсеместно распространенную архаическую идею, согласно которой человеческие деяния — не что иное, как повторение (имитация) действий, показанных божественными существами.