Бомарше - Ф Грандель

Бомарше кидается в посольство, где Оссон советует ему безотлагательно пересечь границу: "Уезжайте, сударь. Если вы попадете под арест, то, поскольку никто в вас здесь не заинтересован, все, в конце концов, придут к убеждению, что, раз вы наказаны, значит, виноваты; а потом другие события заставят о вас позабыть; ибо легковерие публики повсюду служит одной из самых надежных опор несправедливости. Уезжайте, говорю вам, уезжайте".

Но Оссон не знал Бомарше. Не знал этой "упрямой башки". Не знал, что "трудности в достижении успеха только укрепляют предприимчивость". Назавтра, склонив на свою сторону двух министров, в том числе главу испанского правительства Гримальди, Бомарше предстает перед королем. Карл III выслушивает его и выносит свое решение: "Тогда король, уразумев дело, отдал распоряжение лишить Клавихо должности и навсегда изгнать с королевской службы".

Конец? Все еще нет. Клавихо, укрывшийся в монастыре капуцинов, вскоре присылает Бомарше невероятное письмо, которым - в пятый раз - просит руки Лизетты!

"О, сударь, что Вы наделали? Не станете ли Вы вечно упрекать себя в том, что легковерно принесли в жертву человека, Вам безмерно преданного, и в то самое время, когда тот должен был стать Вашим братом?"

Бомарше написал на полях: "Вы - мой брат? Да я, скорее, убью ее!"

Таков был его последний ответ Клавихо, которому "бесчестье" отнюдь не помешало продолжить почтенную литературную карьеру и умереть в 1806 году весьма уважаемым человеком. Что до Лизетты, то у нее имелся в запасе "ее Дюран"! Брат, однако, "побудил ее остаться в девицах". Так, очевидно, было ей на роду написано. По правде говоря, никто не знает, что с ней сталось. Постриглась ли она в монахини? Уехала ли в Америку? С уверенностью можно утверждать одно: покинула сей мир она до 1775 года, когда умер Карон-отец, поскольку, как обратил внимание Ломени, "в нотариальном акте, составленном в связи с этой кончиной, перечислены все члены семьи, но о Марии-Луизе в нем не упоминается". И Ломени выражает удивление по поводу того, что "именно та из сестер Бомарше, которая получила наибольшую известность в истории, оставила в ней меньше всего следов". Герои этого невероятного романа и в самом деле вскоре стали известны всей Европе. Гете воспроизвел эту историю в драме, которая так и называлась "Клавихо". А Марсолье, в ту пору модный писатель, - в комедии "Норак и Жаволси". Когда сам Бомарше включил в свой "Четвертый мемуар" "Отрывок из моей поездки в Испанию", изложив во всех подробностях обстоятельства дела, и когда этот "Мемуар" разошелся в тысячах экземпляров, ни испанский двор, ни задетые Бомарше правительственные учреждения, ни упомянутые в "Мемуаре" дипломаты никак не выразили протеста, ибо эта невероятная история была чистой правдой.

Но не следует обманываться, честь Лизетты была всего лишь благородным предлогом для путешествия Бомарше в Испанию. И наверняка он сам преднамеренно выдвигал на первый план семейные причины своей поездки, чтобы обеспечить себе свободу действий в других областях, на манер фокусника, привлекающего внимание зрителей к правой руке, в то время как по-настоящему работает левая. Бомарше пишет отцу: "Я работаю, пишу, общаюсь, представляю, сражаюсь: вот моя жизнь". В 1764 году больше всего его занимают коммерция и политика. Причем, по-видимому, политика даже берет верх над коммерцией. По-видимому - так как в XVTII веке ничто не явно, все - засекречено. Поручения Шуазеля и проекты Пари-Дюверне были в известной степени связаны между собой. Стали бы Карл III, Гримальди, испанские министры так часто принимать тридцатитрехлетнего незнакомца, будь он просто путешествующим дельцом?

Главная и самая деликатная часть миссии Бомарше касалась Луизианы, о двадцатилетней концессии на которую он должен был договориться с испанским двором. В ожидании, пока события примут благоприятный оборот, Франция нуждалась хотя бы в сохранении своего экономического присутствия на американской территории. По проекту, который Бомарше представил испанскому правительству, эксплуатацию Луизианы надлежало организовать по образцу Индийской компании Ему было также поручено добиться от Карла III исключительного права на "поставку в испанские колонии негров". Если он и принял на себя эту, мягко выражаясь, не слишком приятную, но неотделимую от его "посольских" заданий в целом миссию, то никаких сведений о ее выполнении у нас нет, и есть все основания полагать, что он поспешил о ней позабыть. Как это и предвидели, Карл III в концессии на Луизиану отказал. По справедливому замечанию Огюстена Байи, "министры, принимавшие Бомарше, сочли бы для себя позором уступить иностранцам эксплуатацию самой богатой из колоний". В Париже об этом знали, но на политической шахматной доске зачастую выгодно пожертвовать несколькими пешками. Я не без причины прибегаю к этому избитому образу. В 1764 году Бомарше входит в политику "на цыпочках". Его используют в роли агента, но, как бы мы выразились сегодня, "агента по краткосрочному соглашению". Позднее у него пробудится вкус к самостоятельной игре, к прямому воздействию на события, причем действовать он будет не в личных интересах, а в интересах Франции, сознавая, что наносит удар обществу, системе, обрекшей его быть неизвестно чьим сыном и гражданином второго сорта.

Более благосклонный прием в правительственных кругах встретило предложение о повышении доходности засушливого горного района Сьерра-Морены, граничившего с Андалусией. Предложение исходило, если так можно выразиться, от треста Пари-Дюверне - Бомарше. Испанский министр экономики рассмотрел вопрос о перераспределении земель и государственной субсидии. Подобно тому как поступил бы сейчас промышленник, задумавший строительство завода в провинции, Бомарше заказал развернутое исследование района и послал свои первые указания человеку, собиравшему для него нужные сведения. Бомарше не желал ни в чем полагаться на случайность:

"Узнайте: 1. Какова температура в этих горах?

2. Где именно предпочтительно начать первые строительные работы?

3. Достаточно ли там воды и леса, пригодного для строительства?

4. Каковы наиболее надежные рынки экспорта товаров этого края как через Андалусию, так и через Ламанчу?

5. Есть ли поблизости от дель Висо, последнего из селений Ламанчи, или неподалеку от Байлена, первого Андалусского селения, или на всем расстоянии (примерно в две мили) между этими селениями какие-либо ручьи или реки в Сьерра-Морене, которые текут к Кадису и могут быть превращены в судоходные?

55

6. Есть ли в Сьерра-Морене какое-либо другое место, более подходящее для строительства, чем вышеобозначенное пространство, потому ли, что оно ближе к морю, или по каким-либо иным условиям, благоприятствующим устройству новой колонии?

7. Каковы качества земли - глинистая ли она, каменистая, песчаная, годится ли для рытья шахт и т. д.?

8. Насколько высоки горы, не будет ли затруднений для гужевого транспорта?

9. Много ли снега выпадает зимой? Много ли дождей летом?

10. Не попадут ли вновь созданные приходы в подчинение к Кордовскому епископу?

11. Не граничит ли эта часть Сьерры на большом протяжении с владениями герцога Медины-Сидония?

12. Каково расстояние между дель Висо и Мадридом и между Байленом и Кадисом?

13. Есть ли там природный строительный материал или придется наладить производство кирпича?

14. Какие дикие растения всходят на этой земле после поднятия целины? Это необходимо, дабы судить о том, какие именно культуры предпочтительней на ней возделывать".

Нет, он ничего не оставил на волю случая, он учел все - кроме испанской волокиты. Видя, что Сьерра-Морене грозит так и остаться краем спящей красавицы, Бомарше с финансовой поддержкой все того же Пари-Дюверне затевает другое предприятие: он берется обеспечивать провиантом все армейские части Испанского королевства, Майорки и гарнизоны на Африканском побережье. На этот раз, кажется, дело верное - ведь соглашение уже подписано. Однако из пространного письма Бомарше, адресованного отцу, мы можем видеть, что он, как всегда, смотрит на вещи трезво:

"...я только что подписал пресловутое соглашение, удостоверяющее мои права вести от собственного имени переговоры с г-ном маркизом д'Эскилаче, военным министром и министром финансов. Весь Мадрид только и говорит о моем деле, меня поздравляют с успехом; но я-то понимаю, что это еще далеко не конец, и молчу, пока не получу новых указаний.

Доброй ночи, дорогой отец; верьте мне и ничему не удивляйтесь - ни моему успеху, ни обратному, буде таковое случится. Тут есть десяток причин для благополучного исхода и сотня - для дурного; если говорить о моем возрасте, я в годах, когда мощь тела и ума возносят человека на вершину его возможностей. Мне скоро тридцать три. В двадцать четыре я сидел меж четырех окон. Я твердо намерен за двадцать лет, отделяющих ту пору от моего сорокапятилетия, добиться результата, который дается лишь упорными усилиями - сладкого чувства покоя, на мой взгляд, истинно приятного только в том случае, если оно награда за труды молодости