Джек Абсолют - Крис Хамфрис

Ате, как всегда, приблизился неслышно, и Джек узнал о его присутствии лишь когда прозвучали слова:

— Может быть, нырнем, Дагановеда, и посмотрим, кто первый доберется до берега?

Джек прищурился:

— Далековато.

— Мы плавали и на большие расстояния.

— Но не тогда, когда за нами никто не гнался.

Он повернулся к Ате. Взгляд могавка был по-прежнему устремлен вдаль. Поскольку индеец, как обычно, был почти раздет, Джек добавил:

— Да и холодновато там, Ате, даже для тебя. Лед сошел совсем недавно.

Ате фыркнул:

— Неужто холоднее, чем было в верховьях Ганга, когда туги гнались за нами до скал?

Джек улыбнулся и поежился. Еще одна земля, еще один шрам.

— Нет, не так холодно. И пожалуй, не так далеко.

— Ну так за чем дело встало? Я готов, если готов ты.

Но ни тот, ни другой не двинулись с места. Они лишь неотрывно смотрели на берег, на лесистые склоны над городом, только-только начавшие одеваться в весенний наряд. Серебристый клен и ель, белый кедр и тсуга — здешние леса не походили ни на английские, ни на индийские, ни на карибские.

Оба шумно втянули воздух, удерживая запах в ноздрях.

— Хорошо вернуться домой.

Джек промолчал.

Ате повернулся к нему. К его молчанию.

— Ты боишься того, что нам предстоит делать здесь?

— Я боюсь того, что мы можем здесь найти. Друзей, ставших врагами. Война, которая здесь велась, превратилась в усобицу. Нас не было в этих краях одиннадцать лет. Такого срока довольно, чтобы мир изменился.

— Только не этот мир! — возразил могавк, ударив себя кулаком в грудь.

— А вот мне кажется, — глухо промолвил Джек, внимательно всматриваясь в береговую линию, — что здесь происходит больше перемен, чем где бы то ни было.

Ате заговорил чуть мягче. Ирокезы не склонны лелеять в сердце былые горести, однако этот индеец прожил в мире Джека достаточно долго, чтобы понять: как это ни прискорбно, но не все воспринимают жизнь так, как ирокезы.

— Мы похоронили ее, Дагановеда. Твоя женщина обитает в стойбище мертвых. И те, кто убил ее, — они горят в аду.

— Знаю.

— А теперь ты думаешь, что любовь заканчивается смертью. Эта земля, наша земля, наводит тебя на такие мысли.

— Нет, — возразил Джек более резко, чем хотел, — не думаю.

Что бы ни воображал на сей счет его друг, Джек Абсолют вовсе не жил прошлым. Он оплакал былое и двинулся дальше.

Но все же... Тайная тропка, ведущая на вершину утеса, запах белого кедра, смех женщины, разносимый ветром. Восстающие из небытия призраки.

Ате присмотрелся к Джеку и, покачав головой, сказал:

— Будь осторожен.

— В каком смысле?

Индеец вздохнул.

— Я видел тебя раньше. Много, много раз. Ты быстр, как любой воин клана Волков, так же хорош в бою с ружьем или томагавком. Но одно делает тебя непохожим на нас: в том, что касается женщин, ты глуп. Только в этом, но очень глуп.

Джек вновь ощутил прилив старого гнева. Это был давний спор, который все равно ни к чему не мог привести.

Он не слышал, как исчез Ате. Уход ирокеза был столь же бесшумен, как и его появление. Но зато другие шаги он различил и тотчас узнал по той мягкой решимости, с какой эти каблучки стучали по палубе. За пять недель плавания из Англии он научился узнавать их. Что бы там ни говорил Ате о его «глупости».

— Привет от генерала, капитан Абсолют. Компания уже собирается.

Она стояла перед ним в новом наряде, который, видимо, приберегала специально для этого ужина. Нэнси, горничная Луизы, завила ее густые, рыжие с золотым отливом волосы длинными локонами, игриво падавшими на декольте и обнаженные плечи. Зеленый шелк платья имел тот самый оттенок, который лучше всего подчеркивал красоту глаз.

— Красиво, — промолвил Джек, потянувшись и смяв пальцами краешек ткани.

— Правда? Спасибо.

Она слегка покрутилась, давая нижним складкам вспорхнуть и улечься обратно.

— Но ваши глаза не нуждаются ни в каком дополнительном обрамлении.

— Вот как? Вы полагаете, этот цвет гармонирует с цветом моих глаз?

Она широко распахнула ресницы, и они рассмеялись. В первую неделю путешествия они уяснили, что традиционная манера общения между мужчиной и женщиной, с бесконечными комплиментами и жеманными улыбками, та самая, которая привлекает публику в театры и серебро в карманы комедиографов, одинаково не устраивает обоих. Другое дело, что, отказавшись играть эти банальные роли, они не сразу сообразили, какие же им предпочесть. А когда нашли окончательное решение, Джек пришел в восторг от совпадения предпочтений, хотя о том, чтобы добиться окончательного, желанного результата, в корабельной тесноте не приходилось и мечтать. Слишком уж тонки переборки и слишком много за каждой из них чужих ушей.

Продолжая удерживать Луизу за рукав платья, Джек слегка потянул ее на себя. Она для виду попыталась отпрянуть, но потом поддалась и придвинулась к нему.

— Платье порвешь, — выдохнула она.

— Вот что бы я сделал с радостью, — отозвался он.

Девушка на мгновение прильнула к нему, но тут же отпрянула: ее спугнуло движение наверху. Матрос бочком скользил по рангоуту к тому месту, где открепилась какая-то снасть. Отстранившись от Джека, Луиза принялась быстро обмахиваться веером. Пальцы Джека еще сохраняли ощущение нежного шелка ее платья. Платья, цвет которого вдруг показался ему исполненным значения.

— Тебя что-то огорчило? — спросила Луиза, заметив, что он сдвинул брови.

— Нет... Да.

Он вновь устремил взгляд на зеленый склон над городом.

— В своих мечтах я часто возвращался в этот мир. — Он указал на побережье и глубоко вздохнул. — Ате нашел меня здесь. Он чувствует, что у меня на уме, и знает, когда меня посещают воспоминания.

— Хорошие воспоминания?

— Да... Нет. И то и другое. Это зависит от того, как ты сам решишь на них посмотреть. Ате процитировал бы «Гамлета»: «Сами по себе вещи не бывают хорошими и дурными, а только в нашей оценке».

— Мудрые слова. И как ты решил оценить свои воспоминания?

— Боюсь, что плохо.

Найдется ли женщина, которой действительно хочется знать правду о былых увлечениях ее мужчины?

— Расскажи, — попросила Луиза, заметив и правильно поняв его колебания.

— Я... Здесь когда-то... была женщина. Тоунзаа. Индеанка из племени могавк.

— Тоунзаа? Красивое имя.

— Как и она сама. После событий, которые ты лицезрела в своеобразной интерпретации этого прохвоста Шеридана в его «Соперниках», я в шестьдесят третьем году вернулся сюда. И встретил ее. Она...

— Умерла?

— Была убита.

— О! — Луиза покраснела. — Прости. Мне очень жаль.

— Мне тоже было... очень жаль. Все это случилось четырнадцать лет назад, однако я ничего не забыл. — Он снова бросил взгляд на высокий лесистый берег. — А возвращение сюда обострило воспоминания, невольно заставив меня задуматься о многом. Например, о смерти... Сними это платье, — неожиданно потребовал он, снова повернувшись к Луизе.