Ворон из пустого гроба - Абэ Тисато

– Тиха́я? – обратился к нему Юкия, и юноша посмотрел на них обоих своими пугающими глазами.

– Ты и этот мелкий… Вы ведь аристократы?

– Да какое там… Ладно Юкия, но я обычный провинциальный аристократ, – смущенно ответил Итирю.

– Но дома у вас есть кони?

– Чего?! Ну… да…

Без коней в усадьбе наместника старосте и чиновникам будет сложно выполнять работу. Когда Сигэмару появлялся у наместника Симаки, он видел там великолепную конюшню, так что мог себе представить, что и в Тарухи есть что-то подобное.

Такая жизнь казалась ему естественной, но, когда Тиха́я услышал об этом, взгляд его глаз стал еще холоднее.

– Я не люблю благородных. Поэтому жить с вами дружно не смогу. – Он посмотрел на потерявших дар речи ребят и быстро вышел.

– Погоди, Тиха́я! – Юкия бросился за ним, но Сигэмару остановил его.

Потом он низко поклонился Итирю, пока тот не успел осознать, что случилось.

– Прости, сэмпай. И все-таки погоди.

– А почему ты извиняешься?

– Я такой же простолюдин и горный ворон и могу его понять. Пожалуйста, позволь мне все уладить.

Пока сами аристократы с честью носили имя благородных воронов, простолюдинов называли горными. Оно звучало довольно грубо, и, если кохай его использовал, значит, он что-то задумал. Итирю постарался согнать с лица глупый вид и кивнул.

– Хорошо. Делай как считаешь нужным. Приведи его назад.

– Спасибо.

Сигэмару взял меч и вылетел из комнаты.

Долго искать не пришлось. Тиха́я сидел, прислонившись к стене жилого корпуса с освещенными окнами. У ног лежал небольшой сверток: туда он собрал свои пожитки, которые вышвырнул ему вслед Кимитика, выгоняя из своей комнаты, но вещей там было намного меньше, чем даже у других простолюдинов.

– «Побег» Итирю и Юкия очень удивились, – заговорил Сигэмару, не подходя близко.

Тиха́я бросил на него быстрый взгляд, но тут же снова уставился себе под ноги.

– И пусть.

– Если нужен ночлег, будь посдержаннее. Ты же не собираешься спать прямо здесь?

– Именно это я и собирался сделать с самого начала.

– Эй, ты что, серьезно?!

Именно Сигэмару притащил Тиха́ю к себе в десятую комнату, вот только ему и в голову не приходило, что тот собирался ночевать под открытым небом. Немного поразмыслив, Сигэмару тоже встал у стены, но подальше – так, чтобы до него не дотянулись.

– Наверное, Юкия и Итирю никогда не задумывались, что ятагарасу, ставшие конями, на самом деле ненавидят такую жизнь.

Сигэмару говорил как будто про себя. Подняв голову, он увидел над крышами ущербный месяц. Деревья хурмы уже выпустили свежую листву, поэтому под неярким лунным светом отбрасывали пышные тени. Если глубоко вдохнуть, можно было ощутить в воздухе запах близкого лета, который еще не чувствовался, когда они только приехали в академию.

– С другой стороны, раз они не понимают, значит, никогда не обращались с конями жестоко.

Он услышал рядом короткий смешок.

– Так еще хуже: выходит, они никогда не видели в этом проблемы.

– Может, и так.

Почувствовав, что Тиха́я чуть смягчился, Сигэмару заговорил с притворной беззаботностью:

– В голод мой дед по матери работал конем у своего помещика, чтобы не продавать дочь в веселый квартал. Не поступи он так, я бы вообще не родился.

Тиха́я молчал, но Сигэмару видел, что он внимательно слушает.

– Хозяин все понимал и, так как дед был послушным конем, очень ласково к нему относился. Умер он, можно сказать, на руках у семьи хозяина. Что ж, наверное, это несправедливо. Но мне кажется, его жизнь прошла намного лучше, чем если бы пришлось страдать под ударами кнута.

– Он ведь дочь свою оберегал.

Сигэмару догадался, что этими скупыми словами Тиха́я хотел сказать, каким замечательным человеком был его дед. Он тихонько улыбнулся и ответил:

– Спасибо. Может, Юкия и Итирю – хорошие хозяева, просто у них нет родных-коней. Они добрые, но ничего не поделаешь: иногда просто нельзя что-то понять, пока не испытаешь сам.

Тиха́я ничего не сказал, однако и возражать не стал.

– Так что зря ты отталкиваешь их, это тебе же во вред. В общем, как мы с тобой никогда не станем благородными, так и они не могут вывернуться наизнанку и пережить то, что выпадает на долю горных воронов.

Сигэмару потянулся.

– Мне кажется, ничего страшного, если одни люди знают то, что неизвестно другим. Лучше так, чем тратить все силы, стараясь понять друг друга. Достаточно осознать: твое непонимание не причина унижать ятагарасу, которые живут в незнакомом тебе мире.

– Хочешь сказать, надо молча терпеть издевательства благородных? – иронично спросил Тиха́я, и Сигэмару расхохотался.

– Ну вот еще! Можно высмеять узколобых, которые видят мир только под одним углом. Но если высмеивать только благородных, будешь как они.

Тиха́я помолчал, глядя себе под ноги, а потом тихонько вздохнул.

– Я запомню это.

– Буду рад.

Они еще постояли так: Сигэмару смотрел в небо, а Тиха́я глядел в землю, засунув руки в рукава.

– Один человек был мне как родной. Однажды его несправедливо обвинили в краже и отрезали ногу. А на самом деле преступление совершил сын помещика, у которого семья моего близкого арендовала поле.

На эти слова Сигэмару ответил лишь:

– Вот оно что…

Похоже, несчастному отрубили третью ногу, которая появлялась в птичьем облике. Тем, кто заключал контракт и работал конем, подвязывали ее особой веревкой, чтобы без дозволения хозяина они не могли обращаться в человека. Однако те, кого насильно делали конем, отрубив ногу, больше никогда не могли стать людьми.

Тиха́я в первый раз поднял голову и посмотрел на Сигэмару.

– Только ты об этом…

– Никому не скажу. Пока ты сам не решишь, что им можно это знать.

– Думаешь, такой день придет? – Тиха́я явно не надеялся, однако Сигэмару серьезно кивнул.

– Непременно. По крайней мере, я в это верю.

Глава вторая

Акэру

– Добрый день! – сказал мальчик с лаково-черными, как бездонные озера, глазами.

Его кожа отражала лучи заходящего солнца и, казалось, превосходила белизной магнолию. На тонкие плечи наброшена шелковая накидка, гладко уложенные волосы спадали с плеч. Какой же он красивый! Это было мое первое впечатление при виде Его Высочества молодого господина.

В те дни мать все время посвящала моему старшему брату – наследнику отца – и старшей сестре, которую готовили к замужеству с молодым господином. А меня предоставили самому себе, и я, пытаясь завладеть вниманием взрослых, только и делал, что озоровал. Вот и тогда я пробрался в домик на отшибе усадьбы и спрятался, потому что дамы предупредили: «Будет важный гость, ни в коем случае не входи туда без разрешения».

Даже сейчас отлично это помню. Наступили сумерки. Я пролез под живой изгородью из камелии – она еще не зацвела – и заглянул в домик. Хотелось проникнуть внутрь и все там рассмотреть, если никто не помешает. Однако на веранде в красных лучах солнца кто-то сидел.

Закатное небо было такого яркого маренового цвета, что окрасило белую магнолию розовым. Человек смотрел на плавно падающие с дерева лепестки и первым заметил меня. Он как ни в чем не бывало поздоровался.

– Здравствуйте. – От волнения мой голос задрожал, срываясь в комариный писк.

– Ты ко мне? Принес послание от госпожи Масухо?

Я удивился, как фамильярно он назвал мою сестру, и молча покачал головой.

– Значит, ты обычно здесь играешь? Извини, что помешал.

При этих словах паника охватила меня.

– Нет! Мне просто велели не входить сюда. А я…

– …А ты вошел.

– Вошел…

Я помнил слова дам, поэтому уже догадался, что этот мальчик и есть «важный гость». Наверняка сейчас он позовет слуг и меня выбранят, но он сказал нечто совсем неожиданное.