Развитие правопонимания в европейской традиции права - Игорь Царьков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Человеческий закон должен дополнять естественный закон и выводиться из него двумя путями. Некоторые человеческие законы вытекают из естественного права в качестве «выводов из предпосылок», так, например, принцип «не убий» можно произвести из вывода, вытекающего из принципа, гласящего, что «человек не должен причинять вреда другому человеку». Второй путь – это когда позитивные законы вытекают из естественно-правовых дефиниций в качестве их «определения» или конкретизации. Естественно-правовая дефиниция дает общее понятие, позитивная – конкретное. Например, из естественного права вытекает, что злодей должен быть наказан, однако конкретная форма его наказания в каждом отдельном случае может быть разной – это и является конкретизацией естественного права.
Каким бы способом естественное право ни реализовывалось в позитивном, его положения являются обязательными для исполнения. Эти пути делают закон справедливым, т. е. соответствующим естественному праву, и поэтому человеческая совесть диктует необходимость выполнения такого рода предписаний.
Любой же закон, не соответсвующий естественному праву, «вообще не является законом», и совесть человека не может обязать его выполнять положения такого закона[110].
Из все сказанного делалось заключение, что главы двух политий (светские князья и папа Римский) не могут находиться «вне закона». Даже если они обладают верховной властью законным образом изменять законы, то они не могут законным образом игнорировать их, т. е. главы двух сообществ (церковного и светского) могут создавать свои судебные системы, организовывать правительственные подразделения и управлять посредством права, которое они сами ввели и которое они могут сами изменить, но до этих пор они обязаны его соблюдать. Несоблюдение же ими своих собственных законов является условием ограниченного применения силы (неповиновения). Грациан и его последователи говорили, что папа Римский может быть низложен, если он нарушает закон.
Данная ситуация создала самое плодотворное «схоластическое» противоречие. Юристы XII–XIII вв. говорили, что долг короля и папы – подчиняться праву, что они находятся «под Богом и законом», что не король делает закон, а закон делает короля, однако они же говорили, что ни один судья не смеет оспаривать действия короля, что король «должен бы» подчиняться своим собственным законам, но от него нельзя законным образом потребовать этого[111]. Другими словами, средневековая правовая мысль строго следовала теологической концепции политической власти – власть короля по соизволению божьему, но из этого не делалось вывода о его вседозволенности, точнее право на политическую власть и объем власти – это не связанные линейно понятия.
Теологическая концепция властных отношений определяла двойственный характер власти. С одной стороны, власть понималась как институт (престол), с другой – как власть человека (короля). В этом немаловажную роль сыграла христианская религия и организационная форма католической церкви. Первые норманские короли, как на севере Европы, так и на юге, создавали новые государства по образу и подобию католической церкви. Помогая папскому престолу и ища у него поддержки, они заимствовали учреждения католической церкви для усиления своей власти на новых территориях. То новое, что создало католичество в целях организации своей деятельности, – это учреждения, обладающие правом на принуждение. Не папа римский имеет право издавать предписания, а папский престол.
Для пояснения следует обратить внимание на очень важный аспект христианской догматики – Бог наказал род людской смертью за первородный грех. Нет ничего в Граде земном, что не достойно было бы гибели. Призыв помнить о смерти, с одной стороны, означал помнить об ответственности за грехи перед Всевышним, с другой – направление усилий на создание элементов вечного в Граде земном (элемента Града божьего в Граде земном) – преодоление смерти. Чтобы преодолеть смерть, необходимо создать вечное, чтобы оправдать свою жизнь перед лицом Бога, необходимо каждому христианину быть сопричастным с вечным, католическая церковь – учреждение вечности, католическая церковь – тело Христово. Тело человека бренно, тело же Христа вечно. Но церковь будет институтом вечности, если она представляет не совокупность верующих лиц, даже если они самые достойные люди, а совокупность учреждений. Люди приходят и уходят – учреждения остаются. Даже если гипотетически представить исчезновение всего рода людского, то учреждения сохранятся, поскольку они не из мира реального, а из мира идеального. Таким образом, полномочиями на принуждение обладает не лицо (древний мир) и не «должностное лицо», повелевающее в силу меры личного достоинства и пра́ва, предоставленного гражданским сообществом (античный мир), а учреждения. Поэтому папа Римский имеет право издавать свои энциклики не потому, что он достойное лицо (лучший из лучших), а потому, что он папа Римский. Такая идея не была известна в предыдущие эпохи, и даже Римский магистрат вряд ли можно рассматривать как сформировавшееся государственное учреждение, он, скорее всего, был совокупностью должностных лиц.
Помимо этого, учреждения католической церкви строились в строго иерархическом порядке. Смертно все то, что располагается по горизонтали: «Вода живет огня смертью, огонь живет воздуха смертью, воздух живет земли смертью…» Вечна иерархия.
Таким образом, положение «король божьей милостью» отражало две идеи: во-первых, королевский престол угоден Богу, во-вторых, конкретное лицо занимает это место милостью Бога, а не личной заслугой. Государство как учреждение угодно Богу. Запреты и принудительные меры необходимы даже в том случае, если подданные являются законопослушными и не нарушают законов государства, т. е. если бы даже никто не намеревался нарушать правила дорожного движения, эти правила и надзирательные учреждения были бы необходимы, поскольку нарушать правила или не нарушать – это выбор каждого отдельного лица. Но только этим еще не оправдывалась целесообразность политической власти. Государство обязано направлять действия людей к благим целям (целям, угодным Богу).
Поэтому теологическая концепция, с одной стороны, фиксировала ограниченность средств государства для достижения этой цели, т. е. средства оправдываются на основании естественного правопорядка, с другой стороны, определяла меру зависимости светской власти от церкви. Первая часть указывала на то, что если государь имеет право в силу абстрактности и неопределенности правовых максим, такой, например, как «Не убий», определить, какие действия квалифицируются как убийство, а какие нет, то он (государь) ни в коем случае не имеет права принимать законодательство, идущее вразрез с естественным законом. Обществу гарантированы права на оценку законодательства с позиции естественного разума. Вторая часть указывала, что толкование богоугодных истин принадлежит церкви, следовательно, ей принадлежит и контроль за деятельностью государства с позиции вечного закона.
Некоторые современные авторы считают, что средневековые институты коронации и канонизации королей демонстрировали зависимость светской власти как от народа, так и от церкви. Коронация проходила в храме перед Богом, клиром и народом, и ее можно рассматривать как предвосхищение будущего конституционного контроля[112]. Канонизация, определение монарха в качестве святого, являлась результатом «коллективного действия духовенства и народа»[113].
В. Ульман усматривает слабость теократической концепции власти в противоречивости статуса короля как феодала, связанного договорным правом со своими вассалами (ограниченность власти естественным правопорядком), и статусом суверена «божьей милостью», свободного от всякого права[114]. Власть по вертикали, восходящая «от народа к суверену», между которыми размещалось естественное право, и власть по нисходящей – «от Бога к суверену», между которыми вставала церковь.
Благодаря этой противоречивости уже Саксонское зерцало, написанное в XIII в., утверждало, что «человек должен противиться своему королю и судье, если тот поступает беззаконно, и должен препятствовать ему во всяком беззаконии, даже если он его родственник или феодальный сеньор. И этим он не нарушает свою присягу на верность»[115]. А такие замечательные юридические документы средневековья, как английская Великая хартия вольностей 1215 г. и венгерская Золотая булла 1222 г., уже конкретизировали различные гражданские, политические, экономические и социальные права.
Монархическая форма правления у всех средневековых мыслителей не вызывала никаких возражений. Она воспринималась как естественная, человеческая форма организации сообщества, поэтому в средние века отсутствовали дискуссии о правильной форме правления, т. е. главным оставалось требование, что какое бы государственное устройство ни было, правители должны чувствовать себя обязанными содействовать общему благу и осуществлять свою деятельность в рамках законности.
